Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы - Славачевская Юлия - Страница 18
- Предыдущая
- 18/66
- Следующая
Очнулась я от промозглого холода и сырости, пропитавшей до самых костей. Где я? С трудом приподнявшись на локте здоровой руки, разглядывала необычайно «уютную» камеру без окон, с мокрой слизью на стенах. Попутно обнаружила дополнительные украшения на руках и шее. Выполнил-таки обещание — посадил в клетку, снабдив кандалами и ошейником. Слово сдержал, хвалю. Долг платежом страшен.
Подползла к стене и, облокотившись спиной, внимательно изучила кандалы. Подстраховался гад, клепаные надел. В сущности, и эта модель не проблема, вывихнула палец — и свободна. Голову тоже вывихнуть? Умеет мужчина отомстить с размахом. Не поленились, цепи на кольцах вверху закрепили, под самым потолком. Вляпалась я по самые гланды и выхода не вижу. При самой бурной фантазии, даже чудесным образом избавившись от внушительного панковского набора, ногтями мне путь наружу не проковырять и продраться сквозь завалы не получится — плечо и бедро болят острой колющей болью.
Хороша я буду, свалившись в обморок на броске через плечо. Погодите ребята, счас полежу, отдохну и добью к чертовой матери. Эй, интуиция, как мыслишь — подождут? И я о том же. Блин, почему при рождении мне никто не сказал, что кроме интеллекта нужно прокачать удачу? Ужасающее упущение. Хрен с ним, вот пахнет от меня ароматом помойки — это да, одежда в крови, грязи, местами порвана, раны старыми, испачканными повязками замотаны, но хоть замотаны. Вместо волос колтун. Бомжатник на выезде. К месту, кто спер мою любимую бандану на сувенир?
За дверью послышались гулкие шаги и металлический лязг. О, у меня гости, а гостей радушной хозяйке этого «великолепия» принято встречать стоя. Но я сразу не смогла, присела с трудом, со скрипом зубов, но присела, а потом подтянулась на цепях дрожащими, неверными руками и перевалилась на каменную лавку. Все ж не на полу. Потом, захватив цепи, оперлась руками и попой о выступ на стене и выпрямилась на подкашивающихся ногах.
Почти. На самом-то деле я почти сидела на этом выступе, понимая: упаду, второй раз не подняться.
Бьющий по ушам скрип двери. В проеме нарисовался гориллообразный дядечка, заросший по макушку черной шерстью и с удивительно добрыми маленькими глазками. Он протопал ко мне:
— Ожила? Ну и славно. Надоть хозяину сказать. На-кась, подкрепись, — и сунул в руки глиняную кружку с водой и ломоть хлеба. Спаситель! Лишь только сейчас я поняла, что умираю, хочу пить. Чуть не засмеялась. Я и так умираю. Почти наверное умру с ранами в средоточии сырости. Тут не то что ранения — укола иглой хватит, чтобы схлопотать заражение и в течение максимум недели отравиться к праотцам. Значит, можно себя не беречь. Будем куражиться по полной.
Выхлебав воду до дна и вернув посудину, я покрутила хлеб в руках и отложила. Чувство голода не беспокоило. Тюремщик осуждающе покачал головой и, направляясь к выходу, сказал:
— Ты это, не фордыбачься, тута тебе на сутки. Лопай, копи силушку, хозяин-то у нас лютой.
Какая исчерпывающая характеристика: «лютой хозяин». Что ж, подождем, делать все равно больше нечего. В моем гранд-отеле нет ни окон, ни часов, и ход времени определить тяжело. Сколько прошло минут или часов, пока снова не раздался звук шагов, сказать невозможно даже приблизительно.
«Какая я популярная, все ходят и ходят», — хрипло посетовала я, приподнимаясь на цепях с каменной лавки и пережидая приступ головокружения. На этот раз ко мне пожаловал симпатичный подтянутый мужчина, — если кому, в отличие от меня, нравятся блондины лет тридцати-тридцати пяти, с очами голубого цвета и разряженные, словно петух. Никакого минимализма в украшениях — «все свое ношу с собой». «Петух» танком пер ко мне, потирая миниатюрные ручонки:
— Рад, что ты очнулась!
С чего бы? Сияет, словно лампочка Ильича в период электрификации всей страны. Ему тоже, что ли, патрон вкрутили или два провода подсоединили, сами знаете куда?
— Ты кто, попрыгунчик? — стала допытываться я.
Раздулся тетеревом на токовище, грудь колесом выкатил!.. Зря старался, кстати, до Иалониных размеров ему, как до Китая из Европы на трехколесном велосипеде катить… Бровки грозно сомкнул:
— Как ты смеешь, шлюха, разговаривать со мной в подобном тоне? Я хозяин замка и окрестных земель, лорд Гайно!
Ясненько. То, которое не тонет. Учту. Стоп. Хозяин? А где Кондрад? Неужели продал меня этому? Как сей козлик меня обозвал? Каркнула:
— Но-но, огрызок племенной аристократии, давай полегче на поворотах, я тебе не давала, чтоб меня оскорблять.
Его перекосило. Может, добьет сразу и не придется устраивать этот никому не нужный цирк? Мужик покраснел, запыхтел, кажись — дым ушами выходить стал. Жиденький тип ногами затопал, схватился за штаны и заверещал:
— Я тотчас исправлю это упущение и устрашу, а следом приведу тебя, мерзкое плебейское отродье, к покорности!
Это он о чем гуторит? Это он моего папу оскорбляет?
— Чем ты можешь меня испугать, ошибка козлиного ДНК?
— Я покажу тебе, сука, главное грозное оружие дома Гайно, не знающее поражения и устрашающее всех, кто его видел! — И развязал штаны.
Я, ожидавшая почти в нетерпении демонстрации разрекламированного экспоната из кунсткамеры, увидела это и заржала во весь голос, не обращая ни малейшего внимания на боль и тошноту. В пересохшем горле словно черти драли, треснувшие губы просили влаги. Неважно. Сегодня мы развлекаемся.
Бог обидел моего, обидчика еще при рождении и поступил совершенно правильно.
— Если это главное оружие твоего дома, то подавай-ка ты, мужик, на разоружение!
В спешке завязав довольно-таки непрезентабельные штаны, лордик с размаху хватил меня кулаком в скулу. Я покатилась с лавки, упав навзничь. На полу он стал добивать ногами, а довольно быстро утомившись, взялся за кнут, крича:
— Я научу тебя покорности и поставлю на колени! Проси пощады и признай меня господином!
— Пошел ты, мразь! — почти шептала я разбитыми губами. — Не дождешься! И передай своему хозяину, что Илону можно сковать и продать, а вот купить попробуй… Никогда и ни перед кем! Не буду рабой! — срывался хрип с разбитых губ. Капризное сознание в этот раз уперлось и не спешило делать мне ручкой, боль в ребрах была дикая, но гордость не сдавалась. Наконец пришло долгожданное забытье и темнота.
Мой персональный палач приходил каждый день с одним и тем же требованием — покориться, и получал один и тот же ответ — никогда. Я близко познакомилась с плетью, розгами и кнутом. На теле не осталось живого места, но хуже всего, что воспалились и загноились раны на плече и бедре от сырости, грязи и недоедания. Доброго тюремщика сменили в первый же вечер, после того как поймали на подсовывании мне дополнительных порций воды и хлеба. Теперь меня стерег скелетообразный прыщавый ублюдок с гнилыми зубами и повадками гиены.
Силы таяли на глазах. Гайно словно с ума сошел. То бил меня, то присылал старую неопрятную знахарку, которая трижды в день вливала мне в рот препротивные отвары, отдающие мочой, то морил голодом и жаждой. Большую часть времени я проводила в горячечном бреду, где ко мне приходили родные и любимые люди. Я звала их, они со мною разговаривали, прикладывали к моему разгоряченному лбу прохладные пальцы, но боль истерзанного тела вырывала из блаженного забытья, и кошмар продолжался.
Махровая атеистка, я твердила выдуманную молитву как заведенная: «Господи! Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, Господи, ведь не для себя прошу…» — мечтая сжать в руках шею лорда нечистот, запах которых преследовал меня и днем и ночью. «Апартаменты класса люкс» не были оборудованы канализацией. В воздухе висел тяжелый запах гноя, испражнений и немытого тела. Я знала, что умру, не знала лишь, от чего раньше: побоев, голода или заражения крови.
Достойное окончание жизни определил мне Властелин с черной душой, презентовав свихнувшемуся садисту. Самое легкое — загребать жар чужими руками или правильнее сказать — выдавливать по капельке мою жизнь? Какая, в сущности, разница? Как ни называй то, что он со мной сделал, хрен редьки не слаще.
- Предыдущая
- 18/66
- Следующая
