Проклятие короля - Горъ Василий - Страница 4

– Для меня верность короне и королю – не пустые слова, сир! – после небольшой паузы ответил маг. – Я буду говорить то, что считаю единственно верным, и столько, сколько нужно для Семиречья и вас, ваше величество. Мало того, я не заткнусь даже на плахе! Если есть желание – можете проверить… А насчет вины… Да, я прекрасно понимаю, что мы вынуждены нарушать Закон. Но ведь другого выхода у нас нет: у заговорщиков наверняка есть кто-то при дворе, и если до них дойдут слухи о том, что мы в курсе их замыслов, то они изменят свои планы. И тогда мы уже не сможем выстроить ту цепочку «совершенно случайных событий», которые позволят нам лишить их возможности осуществить задуманное…

– Прости, Урден… – выдохнул король. – Я знаю, что ты – мой самый преданный вассал и настоящий друг. Просто я никак не могу смириться с тем, что вынужден поступиться своей честью. И ненавижу себя за это… А еще за то, что слаб, за то, что тебе и твоему сыну приходится отдавать мне свою жизненную силу, лишь бы удержать меня по эту сторону Грани… Я уважаю тебя, люблю свой народ, и… Эх… Будь у меня хоть один шанс уйти, не теряя лица, ушел бы, не задумываясь…

– Я знаю, сир, – кивнул верховный маг. Потом аккуратно уложил короля на алтарь и передвинул его правую руку так, чтобы она заняла нужное для ритуала положение.

…Смотреть, как Щепка расставляет вокруг алтаря рунные камни и куски дерева, покрытые непонятными символами, у короля не было сил. Поэтому, закрыв глаза, он принялся ждать, когда верховный маг закончит все необходимые приготовления.

Как обычно, ждать пришлось довольно долго. И к моменту, когда по лаборатории поплыл сладковатый запах каких-то трав, Азам Истовый балансировал на грани между реальностью и сном. Впрочем, стоило ему почувствовать запястьем прикосновение ритуального ножа, как сонливость словно ветром сдуло:

– Что, уже все готово?

– Да, ваше величество. Через десять минут вы будете в полном порядке.

– Я – буду… А ты? Опять будешь отлеживаться в своих покоях?

– Ну, сутки-двое, и я снова буду на ногах. Зато вам станет значительно легче…

– Ну да… Дней на десять… – горько вздохнул монарх.

– Нет. На восемь. Или на семь: ваш организм постепенно слабеет, – отозвался эрр Урден. – Но семь дней – это тоже немало: к тому времени мне привезут довольно сильного Одаренного… Спокойнее, сир! Он – убийца! Из ночного братства Дейвина. И уже приговорен к четвертованию…

– А-а-а… Но, все-таки…

– Не шевелитесь, сир! Я начинаю…

Не успела я сделать и двух шагов по ступеням Колокольной башни, как сверху донесся голос Дирка:

– Баронесса, вы?

– Угу… – буркнула я и, подобрав юбки, рванула вверх по лестнице. Резонно рассудив, что, зайдя в башню, скрылась от взглядов досужих служанок. Считающих, что я, то есть «ее милость баронесса Орейн», обязана передвигаться только медленным шагом и в их сопровождении. Дабы внушать вассалам своего отца должное уважение.

Слава Создателю, что отец никогда не прислушивался к мнению женской половины населения замка. И не запрещал мне практически ничего, считая, что его дочь вправе принимать решения самостоятельно. Хочешь научиться стрелять из лука? Пожалуйста! Только стрелять придется часами, наравне с обычными солдатами, без всякого там сюсюканья или поблажек. Решила научиться владеть мечом? Изволь! Только потом не говори, что у тебя не поднимаются руки и ты не можешь встать с постели.

Не знаю, как у других, а у меня бы язык не повернулся назвать такое отношение вольницей. Ибо ошибок папа не прощал. Никаких. За проступком всегда следовало наказание. За Поступком – награда.

Наказывая меня за мои проделки, папа всегда был воистину безжалостен. Оценивая мои достижения – предельно скуп на похвалу. И улыбался по очень большим праздникам: когда возвращался из военных походов и из редких поездок в столицу или к друзьям. В такие дни он даже позволял себе потрепать меня по волосам…

Увы, мне этого не хватало. Нет, я не мечтала о пристрастности – стремление к справедливости, отраженное на гербе нашего рода[12], не обошло стороной и меня. Но вот так и не смогла понять, почему за пятнадцать лет, которые прошли со дня смерти моей мамы, нельзя было научиться улыбаться просто так…

Полная темнота, царящая на лестнице, мне не мешала – тоненькая ниточка сигнальной паутины, собственноручно протянутая от входной двери и до верхнего этажа башни года четыре назад, в истинном зрении[13] светилась едва заметным белым светом и неплохо освещала потертые каменные ступени. Поэтому до верхнего этажа Колокольной башни я добралась намного быстрее, чем смогла бы любая из моих служанок. И, отпихнув от двери вглядывающегося в темноту друга детства, заулыбалась. Однако поздороваться мне не удалось: Дирк, отлетевший к одной из бойниц, наморщил нос, оглядел меня с ног до головы и ехидно усмехнулся:

– Простите, баронесса, но в вашем возрасте бегать по замку с задранными до пупа юбками уже как-то неправильно, что ли…

Мое «доброе утро, Зубастик» умерло, еще не родившись. Дослушав фразу до конца, я свела брови у переносицы и, уперев кулаки в бока, грозно прошипела:

– Тебя что, давно не пороли?

– Давно, ваша милость, – захлопав ресницами, кивнул этот малолетний хам. И уточнил: – С тех пор, как я получил свой первый щит[14].

– И как давно это было? – приподняв бровь, грозно спросила я.

– О-о-очень давно…

– То есть месяц назад? В канун праздника Урожая?

– Ну, где-то так…

– Да-а-а!!! Действительно давно. Значит, твоя спина уже успела отдохнуть… И соскучиться по розгам…

– И ничего она по ним не соскучилась, ваша милость! – Дирк издевательски подчеркнул мой титул, посмотрел мне в глаза и, заметив мой взгляд, выставил перед собой ладони: – Я пошутил! Просто пошутил! Не надо, Мел!

– Значит, говоришь, «в моем возрасте»? – перейдя на истинное зрение, буркнула я. – Значит, говоришь, «баронесса»?

– Да Мел ты, Мел!!! – взвыла надежда и опора замка Орейн. Но было уже слишком поздно: я дотянулась до горящей на стене комнаты сторожевой печати[15], накинула на две белые нити тонюсенькую перемычку, и часть плетения, образующая печать Острого взгляда, поменяла конфигурацию.

– Это тебе за «возраст», «баронессу» и «вашу милость»… – дождавшись, пока в измененной печати перераспределятся потоки силы, пробормотала я. И, подумав, навесила на парня печать Малого сна. И влила в нее добрую половину своего резерва. А потом с интересом уставилась в глаза Зубастика.

Мгновенно ослепнув, Дирк вцепился рукой в стену и зашипел от злости. А потом криво усмехнулся:

– Не очень-то и страшно… Ну, похожу до конца смены, держась руками за стены. А когда спущусь вниз, все, наверное, пройдет…

– Ну, как тебе сказать? – ослепительно улыбнулась я и, присев на покрытую овчиной лавку, приготовилась ждать.

– Это еще не все? – видимо, поняв, что одной слепотой я решила не ограничиваться, спросил он. И душераздирающе зевнул.

– Я просто не люблю повторяться…

Следующие минуты две Дирк пытался рассуждать о возможностях одной слишком юной магини, не способной даже толком отомстить своему обидчику, и с ностальгией вспоминал о временах, когда обращение на «вы» в ее адрес вызывало более серьезные проблемы для «обидчика»: кровотечение из носа, проблемы с желудком или потерю сознания. Я внимательно слушала его разглагольствования, пытаясь почувствовать момент, когда руна Малого сна перебьет действие сторожевой печати. И, наконец, дождалась: запутавшись в очередном умопомрачительном аргументе, парень вдруг зевнул и потер ладонями лицо:

– Мел! А… это… про что я говорил?