Эффект энтропии - Макинтайр Вонда Н. - Страница 24

• Предыдущая
• 24/58
• Следующая

– Как вам будет угодно, – он вышел, оставив Спока наедине с Мордро.

– Доктор, – как можно спокойнее сказал Спок. – Я смотрю на вас и с большим трудом верю тому, что я видел, но я видел, как вы убивали.

Мордро покачал головой, взгляд его прояснился, голос зазвучал убедительно:

– Это был не я. Вы видели прохвоста в моей личине, заинтересованного в моем обвинении.

– Доктор Мордро, но с какой целью кто-то пытается громоздить на вас обвинение за обвинением? Вы уже приговорены к отбыванию срока в реабилитационной колонии. Что может быть страшнее такого наказания.

– Смерть! Только смерть! – выкрикнул Мордро и захихикал. – После вашего обвинения мне остается только умереть, именно этого они и хотят.

Перестав хихикать, он разрыдался и рухнул на пол.

– Доктор Мордро! – прикрикнул Спок, схватив его за ворот рубашки и поставив на ноги. Пока одна рука поддерживала впавшего в истерику доктора, другая сжалась в кулак.

– Помогите мне, – с трудом выговорил доктор. – Я не могу помочь ни себе, ни вам, так помогите вы мне.

Спок опомнился, разжал кулак, выпустил ворот рубахи – не хватало еще, чтобы он ненароком задушил доктора, как будто для этого он и пришел сюда.

– Доктор Мордро, успокойтесь. Я не могу долго оставаться у вас, но вы успокойтесь.

– Это не я смеюсь и плачу – это плачут и смеются наркотики. Не давайте мне больше наркотиков, прошу вас, пожалуйста.

– Ни в коем случае, – заверил его Спок. – наркотиков больше не будет. Но назовите мне того, кто заинтересован в вашем обвинении?

– Если бы я, знал! – горько воскликнул доктор.

– Я приду к вам, как только смогу, – пообещал Спок и оставил доктора одного. Неон восстановила блок охраны.

«Леонард Маккой. Доктор медицины». Эта пластина валялась на столе, разбитая на две, почти ровные, части. Доктор смотрел на нее так же презрительно, как и она смотрела на него, – насмехаясь каждой буковкой над его ученой степенью. Да, пластик и медь пластины имели ту же цену, что и его ученость. И от этого некуда деться – остается только выпить.

Доктор налил виски в свой давно уже пустой бокал. Хорошее виски-бурбон. Не какая-то там инопланетная дрянь, которую бог знает откуда достают буквально все на корабле и лакают, создавая хмельную летопись корабля. Поразительно, как много разных, предположительно, разумных биологических видов употребляют этот откровенный яд в качестве взбадривающего средства, но еще поразительнее то, что при всем различии биологических видов, все они одинаковым образом реагируют на яд. За доказательством далеко ходить не надо – достаточно вспомнить, как Спок напился однажды. Правда, сам вулканец наотрез отказывается обсуждать тот случай. А что там страшного? – ну, выпил и выпил. Рассуждая сам с собой, доктор и не заметил, как бокал его вновь опустел. А может быть, он просто забыл его наполнить? Не беда – эту ошибку легко исправить. Бокал снова наполнился золотистой ласкающей глаз жидкостью. Такой же приятный цвет и у любимого Джимом коньяка бренди.

Доктор издал такой звук, словно ему обожгло горло. Бурбон должен помочь ему забыться, а не навязывать воспоминания, но как забыть серебристо-серый блеск открытых глаз Джима Кирка?..

Он слышал слабые созвучия разной тональности, доносившиеся к нему из палаты интенсивной терапии, расположенной рядом с его каютой. Звуки издавала система жизнеобеспечения. И время от времени эти звуки заставляли его вскакивать, чтобы взглянуть на дисплей системы.

Рост механической паутины был остановлен, ее молекулярные волокна не могли проникнуть в мозг Джима. Помимо этого, Маккой оживил несколько артерий, зашил пробитое легкое и даже произвел регенерацию раны, так что она могла бы зажить, не оставив после себя следа.

Сканеры наблюдения давали совершенно искаженную информацию. Они показывали нормальное дыхание, но это дышали респираторы, заставляя кислород циркулировать в легких Джима, а, его организм не делал при этом ничего самостоятельного. Удары сердца были регулярными, но отсутствие каких-либо сигналов на параллельных экранах доказывало, что сердце билось только за счет самой мышцы, а не в ответ на какие-либо нервные импульсы. Анализ крови был нормальным, но это была принужденная нормальность, показания оставались на постоянном уровне, никогда не меняясь. Содержание электролита и сахара, микробов-бациллоносителей, уровень кислотности стабилизировались при помощи чрезвычайно чувствительной аппаратуры. В совершенно здоровом живом человеческом организме показания будут зашкаливать, реагируя на каждую мелочь, начиная от дыхания и чувства голода и кончая настроением, которое может менять он и от реальных переживаний, и от несбыточных фантазий.

Маккой искал забытья, искал возможности хоть чем-нибудь отвлечься, чтобы не вскакивать поминутно и не пялиться тупо в безнадежные показания приборов. Он не дурачил себя, он верил приборам, но… И это «но» заставляло его чего-то ждать, а ждать было слишком мучительно, невыносимо…

Бокал в его руке был наполовину пустой. Он осушил его и почувствовал приток надежды, неожиданную уверенность в том, что если он сейчас посмотрит на экран, то увидит доказательства того, что мозг Джима не умер, что он выздоровеет и будет еще долго-долго жить.

Он быстро встал и через раскрытую дверь прошел в палату, подошел к самому последнему в ряду и самому важному для него экрану. Все линии на этом экране, отражающие работу мозга, были идеально ровными, «мертвенно-ровными», как их когда-то называли они – студенты-медики, глядевшие на смерть с цинизмом молодости. Альфа, бета, дета и все остальные волны, как и все графические изображения, реагирующие на признаки жизни, говорили о том, что Кирк мертв.

«Паутина» закончила свое черное дело и разложилась сама собой. Маккой ничего не мог поделать с ней, да и никто другой не в силах был остановить ее рост. Изображение подтверждало и смерть этого страшного орудия смерти, запрещенного во всем мире Федерации.

Ни одно правительство, даже на грани поражения в войне не решалось на производство этого оружия, одинаково опасного и для тех, кого поражают им, и для тех, кто поражает. А по своей структуре оно было настолько простым, что любой полуграмотный идиот мог производить его в любой подпольной лаборатории. И оно производилось во времена вспышек терроризма, которых не избежала и Федерация. «Паутина» была преимущественно и исключительно оружием только террористов. Она поражала наверняка, вызывая медленную мучительную смерть.

«А какая смерть приятная? – подумал Маккой. – Смерть от фазера, требующая большей меткости от стреляющего? Смерть есть смерть, мгновенно ли ты прекратишь свое существование или медленно, с болезненными мучениями, растворишься ли в химическом растворе или превратишься в космическую пыль – в любом случае современная медицина беспомощна перед ней».

Но «паутина» оставляет после себя след. Ее нити, как бы смотанные в тугой клубок, мирно спят в заряде, лишенные пищи для своей отвратительной жизни. А попав в живое тело, мгновенно оживают, внедряются в нервные окончания и растут. Быстрее всего по оси спинного мозга. Достигнув головного мозга и поразив все его клетки, нити в поисках выхода устремляется по каналам глазных нервов непосредственно к глазам, поражают сетчатку и отмирают, выступая вокруг белка и радужной оболочки серебристо-серой сыпью. Сыпь затвердевает, не позволяя векам закрыться.

Кирк смотрел вверх чужими, серебристо-серыми, мертвыми глазами.

Маккой вернулся к себе в каюту, наполнил свой бокал, сдобрив виски солидной порцией слез, и опустился в кресло. Пить не хотелось, утирать бегущие по лицу слезы – тоже. Он сжимал бокал, как будто надеялся, что легкая прохлада хрупкого сосуда утешит его в безысходном, немом гор'е.

– Доктор Маккой…

Маккой вздрогнул от неожиданности, бурбон выплеснулся из бокала, обдав холодком его руки. Не раздумывая, он выпил остаток, со стуком поставил бокал на стол.

• Предыдущая
• 24/58
• Следующая