Человек-амфибия (повести) - Беляев Александр Романович - Страница 75

Зорина сообщила мне, что Фалеев поправляется. Его тело и лицо принимают прежний вид. Улучшается и психическое состояние. Но с Крамером всё ещё плохо, хотя Мёллер надеется на его поправку.

Дверь лаборатории открылась. Неожиданно появилась Тоня.

— Я улетаю, Лёня! — сказала она. — Перед дорогой зашла проститься и поговорить.

Зорина, чтобы не мешать нам, удалилась в другой конец лаборатории. Тоня посмотрела ей вслед и сказала:

— Жаль, что ты не едешь.

— Ничего, наша разлука ненадолго, — сказал я. В это время к нам подлетел Джипси.

— Тоня, помнишь я тебе рассказывал о действии космических лучей? Так вот посмотри, что они сделали с Джипси.

— Какой фантастический урод!.. — воскликнула Тоня.

Урод улыбнулся и завилял хвостом.

— Вот теперь мне кажется, что тебе опасно здесь оставаться, — сказала Тоня. — Явишься ко мне вот таким чудовищем.

— Не беспокойся. Я защищён этой одеждой и «зонтиками». Они сохранят моё тело, мой мозг и… мою любовь к тебе!

Тоня недоверчиво посмотрела на меня.

— Поступай как знаешь! — сказала она и, сердечно со мной простившись, ушла.

— Эх, Джипси, остались мы с тобой бобылями! — сказал я.

Джипси лизнул мою руку.

Весна. Окна открыты. Вечерний ветер приносит запах молодых берёз. Я дописал страницу рукописи и взглянул в окно. Словно зацепившись за шпиль Адмиралтейства, на небе стоит полная луна. Из репродуктора льются звуки скрипки. Всё, как тогда, много лет тому назад… Но теперь я смотрю на Луну иными глазами. Это уже не далёкий, недоступный спутник Земли. На лунной поверхности остались следы моих ног. Они и сейчас такие свежие, как будто я только что прошёл по усыпанной пеплом и космической пылью почве.

Иногда всё это кажется мне сном…

Рядом с моим кабинетом кабинет Тони. Она, как и я, уже профессор.

Из столовой доносится пение сына-школьника.

На ковре возле моего кресла лежит моя любимая собака — чёрный пудель Джипси. Я назвал его так, вспоминая о другом Джипси, которого я оставил на Звезде. Какое трогательное было расставание!

Я не прерываю связи со своими кэцовскими друзьями. Все они живы и здоровы. Зорина вышла замуж за директора Пархоменко. Выздоровевший Крамер принял это как и полагается нормальному человеку: не слишком радостно, но не делая из этого драмы. Палей-Евгеньев работает главным инженером-конструктором и «облётчиком» ракет. Тюрин подготовляет путешествие за пределы солнечной системы. Он решительно не хочет стариться.

Месяц тому назад я окончил большую книгу «Биологические опыты на Звезде Кэц». Материалом послужили работы Шлыкова, Крамера и мои собственные. Получилась чрезвычайно интересная книга. Она уже сдана в печать. Окончив её, мне захотелось ещё раз пережить все приключения, связанные с моей не совсем обычной женитьбой. И вот я заканчиваю и эту книгу.

…Мой сын поёт «Марш Звезды Кэц». Сколько раз я рассказывал ему о своём путешествии! Теперь он только и мечтает о том, как полетит на Звезду, когда вырастет большой. И он, наверное, будет жителем звёзд.

Нина Никитина вошла в большой прохладный вестибюль. На его пороге кончалась власть климата, времен года и суток. Бушевала ли над Ленинградом зимняя вьюга, или беспощадно палило июльское солнце, в новом здании Института экспериментальной медицины был свой постоянный климат с твердо установленной температурой и влажностью. После уличного зноя начисто отфильтрованный воздух освежал, как морской бриз.

Никитина огляделась вокруг: лифт-экспресс («Первая остановка на десятом этаже»), слева — медленно ползущий вверх пологий эскалатор, прямо широкая мраморная лестница. Нина решительно двинулась к лестнице. Кабинет Зайцева был на десятом этаже, но ей хотелось выиграть время: еще немного подумать перед тем, как дать окончательный ответ…

Нина Никитина — аспирант, еще не имеющий звания кандидата биологических наук, — должна сегодня до некоторой степени решить свою судьбу: будет ли она работать с профессором Сугубовым. «Друзья-соперники», как их называют, оба крупные ученые, оба работают в одной области: над «узловой» проблемой медицины — проблемой долголетия, но у каждого своя школа, свое направление… И какие разные у обоих характеры!

Нина охотно пошла бы к Лаврову, но друг ее Семен Зайцев настойчиво советует работать со своим шефом — Сугубовым.

— Лавров — мечтатель, а Сугубов прочно, обеими ногами стоит на земле.

Нина медленно поднимается вверх, этаж за этажом. Ей видны длинные светлые коридоры, серо-серебристые двери с надписями: «Сывороточно-вакционный отдел», «Отдел физиологии», «Лаборатория по изучению лучей», «Отдел микробиологии»…

Бесшумно прокатились электровагонетки с оперированными больными. Мелькают фигуры в белоснежных халатах.

Но вот и десятый этаж. У двери кабинета Зайцева маленький микрофон.

— Семен, можно?

— Нина? Входи, входи!

В кабинете темно. Только на большом столе, перед которым сидит Зайцев, одно за другим вспыхивают матовые стекла. Рядом — медицинская сестра, а перед нею — маленькая лампочка, освещающая только одну страницу тетради.

— Сейчас кончаю. Садись, Нина.

Зайцев занят «обходом» больных своего отделения. На матовых экранах появляются то кривая температуры и давления крови, то изображения пульсирующего человеческого сердца и дышащих легких. Одновременно слышатся удары сердца, сердечные шумы, легочные хрипы. Хитроумные приборы дают возможность видеть движение сосудов, рельеф слизистой оболочки желудка, печени и желчного пузыря, спинного и головного мозга…

Быстро мелькают анализы крови, мочи, выделений желез внутренней секреции. В несколько минут организм человека открывает перед врачом свои сокровеннейшие уголки.

Как ни слаба еще врачебная опытность Никитиной, она прекрасно понимает, что на небольших матовых экранах возникают и исчезают изображения органов старых людей: старческие, уставшие, расширенные сердца и легкие, склеротические сосуды, гипертрофированные простаты… Целый ряд болезней, порожденных преждевременной, патологической старостью.

— Ну, вот и все!

Зайцев быстро выключил аппараты. Экраны погасли, открылись металлические шторы, солнечный свет залил комнату.

Зайцев дал сестре несколько дополнительных указаний и, широко улыбаясь, повернулся к Никитиной.

— Еще раз здравствуй, Нина! Подсаживайся поближе.

Зайцев и Никитина — друзья с детства. Зайцев на шесть лет старше Нины. Он высок, худощав, черноволос.

— Ну, как решила? Сугубов или Лавров? Конечно, Сугубов? Да?

— Видишь ли…

— Так ты еще не решила? Колеблешься? Неужто опять повторять все сначала? Ну, слушай же…

В вестибюль вошел высокий, плечистый молодой человек с усами и остроконечной бородкой. На нем белый костюм, широкополая шляпа — панама.

Швейцар принял шляпу.

— Здравствуй, Миша. Когда рыбу удить поедем?

— В выходной день, Леонтий Самойлович.

— Профессор Лавров здесь?

— Нет еще.

Молодой человек взглянул на свои часы-браслет.

— Так. Ну, смотри, чтобы все было готово. Полетим на Чудское озеро. — И направился к лифту.

— Здравствуйте, Леонтий Самойлович, — поздоровался с ним научный сотрудник. — На последней олимпиаде в парке были?

— Нет, я теперь все свободное время за городом пропадаю. А кто победил? Разумеется, Самохин! Ведь это я указал ему настоящую дорогу. Раньше парень увлекался выжиманием тяжестей да бросанием диска!.. Ознакомился с особенностями его ног, с их строением, с влечениями самого Самохина. «Послушайте, товарищ Самохин, — говорю я ему, — да ведь вы самой природой созданы для бега и прыжков». Самохин послушался моего совета, а теперь, видите, в мировые чемпионы выходит.