Последняя надежда - Плишота Анн - Страница 9

• Предыдущая
• 9/104
• Следующая

Вытянув руку, девочка сосредоточилась на выбранном объекте. После чего произошел тот же самый феномен: ее ноги будто кто-то подпихивал снизу!

— Чертовщина! — успела выдохнуть Окса, прежде чем снова грохнуться на пол.

Не обращая внимания на чувствительные удары, получаемые ее попой при каждом падении, она еще раз десять проэкспериментировала, пытаясь понять, что происходит. После чего, донельзя взволнованная и растрепанная, упала на кровать. Щеки у нее горели.

— Мне надо подумать… Надо подумать… Это же с ума сойти…

Но, будучи сильно взволнованной, Окса никак не могла собраться с мыслями.

— Идея! — Вскочив, она встала перед зеркалом. — У меня получится!

Окса постаралась припомнить, в каком состоянии духа находилась, когда захотела поймать коробку. Рука напряжена, тело вытянуто, мускулы натянуты. А еще ее охватило жгучее желание дотронуться до этой проклятой коробки. Нет, не желание, а скорее, смесь досады и нетерпения. Да, ей и впрямь было очень досадно оттого, что она не может дотянуться до этой чертовой коробки, ее это бесило. Коробку нужно было поймать во что бы то ни стало, тогда только это имело для нее значение.

Окса закрыла глаза и представила, что парит в воздухе, как парила совсем недавно. Через пару мгновений она почувствовала, что вовсе не стоит на ногах.

Осторожно приоткрыв глаза, девочка посмотрела в зеркало. В нем отражалась все та же Окса, в целости и сохранности. Просто зависшая в метре над полом.

Что в Париже, что в Лондоне, Гюс Белланже, проснувшись, первым делом выключал компьютер. Он не мог завершить день, не поиграв вечером, как минимум, час в какую-нибудь видеоигру. И когда чувствовал, что начинает засыпать — как правило, прямо перед монитором — то в коматозном состоянии падал на кровать и мгновенно засыпал, а продолжавший работать монитор тускло освещал стены комнаты.

Этот лондонский субботний день выдался каким-то странным. Гюс впервые в жизни сменил место жительства, и то, что он сейчас испытывал, ни в коей мере не соответствовало его опасениям.

Переезд оказался вовсе не таким ужасным, скорее, наоборот, было классно. А буквально через неделю все вообще стало почти родным! И Гюс, болезненно переживавший из-за смены места жительства, никак не мог опомниться от того, что все оказалось так здорово. Конечно, не стоило себя обманывать: присутствие Поллоков, особенно Оксы, сильно поспособствовало его стремительной адаптации. Но, как говорит мама, счастье лишним не бывает…

Гюс решил пойти позавтракать. Родители уже встали, и каждый счел своим долгим чмокнуть его в щеку.

— До чего же вы, однако, любящие, — заметил Гюс, делая вид, что вытирает их поцелуи рукавом пижамы.

Пьер Белланже, прозванный друзьями Викингом, был крупным мужчиной, всегда одевавшимся в черное. Длинная прядь седеющих светлых волос спадала на его лоб, частично закрывая круглое лицо. У Жанны, матери Гюса, обрамленное короткими черными волосами лицо было овальным и нежным, как у богородицы. Живой взгляд карих глаз полностью соответствовал ее стройной изящной фигурке.

Когда в тридцать лет пара выяснила, что они не могут иметь детей, этот удар оказался слишком сильным для обоих. В сердце Жанны поселились тоска и меланхолия, а Пьер с головой ушел в работу, возвращаясь домой лишь для того, чтобы забыться беспокойным сном. И однажды весенним утром они оба обнаружили, что стоят перед дилеммой: либо позволить жесткой правде их сломить, либо предпринять какие-то шаги.

На следующий же день Беланже вплотную занялись проблемой усыновления. После нескольких поездок в Китай, где они и познакомились с Мари, ставшей потом мадам Поллок, женой их лучшего друга Павла, чаяния Жанны и Пьера понемногу стали осуществляться. А два года спустя они отправились за Гюсом, своим маленьким чудом, чтобы забрать его из детского дома и увезти во Францию.

Малышу было чуть больше года, и единственное, что о нем было известно, что его мать — очень молоденькая жительница Шанхая, влюбившаяся в студента-голландца. Когда девушка обнаружила, что беременна, парень уже уехал к себе на родину, а у нее не хватило мужества ни прервать беременность, ни рассказать об этом своей семье, жившей в сельской местности. Так что, родив ребенка, она оставила его в детском доме, поскольку не имела возможности растить.

Жанна и Пьер Белланже мгновенно влюбились в этого удивительного мальчугана, спокойно игравшего в детской кроватке. Любовь, кстати говоря, оказалась взаимной. Как только Гюс их увидел, то прямиком направился к будущим родителям на еще не твердо стоящих ножках, лепеча «мама, мама…» Как же удивились нянечки! Впервые на их памяти такая кроха восприняла совершенно чужих людей с таким энтузиазмом! А уж нянечки их много перевидали, кандидатов на усыновление…

Жанна и Пьер с любовью наблюдали за своим поглощающим завтрак сыном — красивым мальчиком с миндалевидными глазами, одновременно по-европейски голубыми и монголоидными, прямыми густыми черными волосами и узкими изящными руками. Кстати говоря, девочки все это отлично замечали и еще с яслей ходили за Гюсом табунами. Ну… а на такие вещи обращала внимание, главным образом, Окса, Гюс же лишь смущенно краснел, когда подружка указывала ему на очередной случай девичьего «западания».

— Гюс, ты что, слепой?

— Что? А что во мне такого-то? — всякий раз спрашивал он с искренним недоумением.

Окса, как правило, не удостаивала его ответом, а просто вздыхала, пожимая плечами. Что было в Гюсе такого? Да ничего особенного! Не считая сногсшибательной внешности, сообразительности и застенчивости, которые девочки считали о-бал-ден-ны-ми!

Но для Оксы, знавшей Гюса лучше других, важными были иные его редкие качества: верность, умение расположить к себе, скромность, доброта, ум… Список длинный, но то, чем был для Оксы Гюс, вполне укладывалось всего в два слова: лучший друг.

Через две улицы от жилища Белланже, в маленьком домике на Бигтоу-сквер Окса болталась возле телефона, грызя ногти. Каждые тридцать секунд она набирала номер Гюса, который уже знала наизусть, и всякий раз прерывала набор пред последней цифрой.

Хотя ей до смерти хотелось поделиться с ним своим потрясающим открытием, что-то ее останавливало. Нет, Окса нисколько не сомневалась в Гюсе, но то, о чем ей так хотелось ему рассказать, было слишком уж сногсшибательным… Поэтому, не отходя от телефона, дрожа от противоречивых эмоций, она старалась смириться с очевидным: еще слишком рано рассказывать… Она еще не готова.

Окса попыталась сосредоточиться на наброске меню, составленном матерью после вчерашнего возвращения из ресторана. В сильном волнении девочка растерянно замерла у телефона, где и обнаружил ее Павел, выйдя из спальни.

— Что ты тут делаешь, детка? — встревожился он.

Окса вздрогнула.

— Э-э… ничего… Жду, когда кто-нибудь соизволит проснуться и присоединиться ко мне за завтраком! — быстро спохватилась девочка, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно беспечнее, — торчу здесь уже целых сорок восемь минут без всякой надежды…

— Это твоя мама виновата, — улыбнулся Павел, хитро поблескивая глазами. — Ты ж меня знаешь… Если бы это зависело от меня, я бы вставал на рассвете!

От такого заявления Окса прыснула от смеха.

— Ну да… если допустить, что рассвет наступает часиков эдак в десять утра!

Павел испустил якобы тяжелый вздох, чем вызвал у Оксы очередной смешок.

— В чем дело? Похоже, сегодня утром вам обоим смешинка в рот попала!

Наверху лестницы показалась все еще заспанная Мари Поллок.

— Это все Окса… — ответил ей Павел, — радуется, что мучает меня.

— Бедняжка ты мой… — пожалела мужа Мари, подмигнув дочке.

Все трое устроились за столом на кухне, чтобы насладиться обильным завтраком в приятной веселой обстановке. Ну, по крайней мере, так это выглядело со стороны, ибо мысли, роившиеся в голове Оксы, были скорее тяжелыми, как свинец… расплавленный.

• Предыдущая
• 9/104
• Следующая