Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 66

• Предыдущая
• 66/112
• Следующая

Вот тебе и раз.

— А я думал, что, наоборот, американские дети не плачут, — говорю я Аннете, и мы оба смеемся.

Как все-таки трудно проникнуть в стиль жизни чужой нации.

Разговор переходит на проблемы секса. Я рассказал Аннете о том, что многие у нас считают Америку очень распущенной страной, думают, что всюду идут секс-фильмы, кругом — «свободная любовь», ведь недаром же сами американцы говорят о том, что у них произошла сексуальная революция.

— Но, Аннета, — продолжал я. — Мои наблюдения в Буффало и то, что я видел в Лебаноне и Хановере в прошлые мои посещения, говорят о том, что Америка скорее пуританская страна. Сначала мне показалось, что это только по отношению к иностранцам американские женщины как бы безразличны. Я чувствовал это по отношению к себе. Потом о том же чувстве рассказал мне один аспирант поляк. Правда, он отнес свою трудность общения с американскими женщинами за счет колоссальной разницы европейской и американской культур, за счет огромного чувства индивидуальности, которому с детства учат американцев и которое они так боятся потерять. И вот когда я пришел на сквер-танцы и коллер (так зовут человека, который дает танцорам команды) заставлял нас вертеться или обнимать друг друга, я вдруг понял, что все эти невозмутимые и неприступные люди — просто до смерти стеснительные, застенчивые, непривыкшие к вольностям.

Аннета выслушала меня, но ничего не ответила.

А перед сном я нашел в комнате, где я должен был лечь спать, под подушкой книгу стихов австралийского поэта Генри Лаусона. Одна страничка была заложена бумажкой. Я открыл на этом месте и увидел следующее стихотворение. Привожу его здесь в своем переводе:

Как у Лермонтова: «Они любили друг друга так долго и нежно». Наверное. Аннета специально положила мне эту книгу под подушку и отметила именно это стихотворение. А может, она положила мне стихи этого австралийского поэта, чтобы сказать, что и в Америке тоже много простых, одиноких, стесняющихся мальчиков и девочек, запертых в коробки собственных автомобилей и измученных напряженной работой. А перед этим они росли и воспитывались на одиноких фермах и в школах, где каждый год состав класса почти полностью менялся. Учителя в Америке считают, что при этом больше сохраняется индивидуальность ученика. Или одиночество. Ведь «слой дружбы», если так можно выразиться, у американцев очень тонок. «Дружба» возникает сразу: «Хелло! Зовите меня просто Джон!»… Но если ты будешь стремиться к большему — скоро «проткнешь» этот слой с другой стороны. Я рассказал Аннете и об этом.

— Нет, Игор, это не так, — возразила она, — просто сто американцев — это сто Америк. Все мы разные…

Два свободных от работы дня — субботу и воскресенье — я провел как гость Дасти. В субботу он вдруг предложил съездить на маленький аэродром-поле… полетать. Я удивился в душе, но не подал вида. По дороге за окном автомобиля проплывали милые деревенские картины: аккуратненькие домики, пруды с огромными и такими «русскими» ивами. И небо было почти таким же, как в моей России. Почти, но не совсем. Ведь была суббота, нерабочий день, и то тут, то там в небе появлялись ярко окрашенные воздушные шары — аэростаты. О, конечно, я знал уже об этом повальном увлечении Америки. Успехи в изготовлении тонких, прочных и легких оболочек и тоже легких баллонов с горючим газом сделали революцию в воздухоплавательной индустрии страны, и теперь за три тысячи долларов каждый может купить себе яркий тюк разноцветной тончайшей пленки. Если этот тюк развернуть на лужайке около дороги, то он превратится в длинный огромный мешок с трубкой диаметром сантиметров десять. К этому тюку придается легкая квадратная, плетенная из пластика корзина, в которой могут находиться трое человек. Края корзины таковы, что из нее высовываются только плечи и головы. Когда я первый раз видел такую корзину и людей на обочине дороги, а чуть в стороне — расстеленную на земле яркую, не наполненную еще оболочку аэростата, я конечно же попросил остановиться и, подойдя поближе, увидел, что в метре над корзиной негромко шипела синим пламенем большая, похожая на примус горелка, приделанная к верхнему краю, а над ней гибкая труба шла внутрь мешка — будущего шара, который постепенно наполнялся горячим воздухом. Рядом стояли пассажиры — двое возбужденных детей лет десяти и тринадцати и, видимо, их отец. Несколько человек привязывали к оболочке и корзине соединяющие их веревки, укладывали в нее мешки с песком, чтобы сбрасывать его для быстрого подъема.

Чувство радости и веселья, помню, охватило и меня, когда я первый раз увидел все это. А потом… даже голова заболела: «Ну почему, почему мы, великий народ, лишены всего этого? У нас нет и никогда, наверное, не будет таких аэростатов. А если и привезет кто-нибудь — окажется, что на нем запрещено будет летать без разрешения специальных учреждений. Да и как летать „семейным порядком“, если у нас до сих пор запрещено даже фотографировать с самолета, а значит, и с аэростата, хотя нашу землю снимают непрерывно с американских спутников, да так, что на фотографии можно увидеть чуть ли не знаки различия на погонах военного. Ведь невозможно же проверить — взял ли ты с собой фотоаппарат в такой полет. А раз невозможно проверить, значит, наверняка не разрешат летать самостоятельно. То же самое с копировальными машинами, с портативным радио, известным во всем мире „Воки-токи“, с помощью которого переговариваются аэронавты с друзьями на земле. Весь мир, все люди во всех странах пользуются свободно таким радио, а у нас — только милиция и спецслужбы. Почему? Предлоги самые разные: преступники могут использовать такое радио, милиции оно мешает… Все правильно, но ведь и в других странах мешает и пользуются этими благами не только хорошие люди. Но зато для всех остальных какая польза, удобство какое!..» Я потряс головой: забудь, не думай, не сравнивай, иначе сойдешь с ума.

И я уже успокоенный, просветленный слушал рассказ Дасти о том, как он ушел в отставку, рассчитывая, что вся Америка будет звать его к себе на работу. Но этого не случилось. И прежде чем он стал ленд-меном в нефтяной компании, то есть человеком, чья работа заключается в оформлении документов на право бурения нефти, Дасти был сначала несколько лет плотником, точнее, помощником плотника, который строил дома. Потом он стал сейл-меном — бродячим торговцем, коммивояжером, ездил по маленьким вроде этой дорогам, заходил к фермерам и предлагал им купить масло для смазки машин и моторов. Платили ему лишь проценты, комиссионные с проданного. Но, по-видимому, Дасти был не очень хороший сейл-мен.

— Но зато я обрел очень много хороших друзей, — смеялся Дасти. — Все приглашали в гости, угощали, но почти никто не покупал масло. Заработка хватало только на бензин и кочевую жизнь. В доме ничего не оставалось.

Знание жизни фермеров ему очень помогло, когда он поступил в нефтяную компанию. Оказывается, что перед каждым бурением компании проводят огромную работу, чтобы выяснить, кому точно принадлежат земля и недра в месте, где будет нефтяная вышка. Да-да, именно отдельно: «земля» — в смысле «поверхность» и «недра» — в смысле «под землей». Оказывается, что в США не только «земля», но и «под землей» часто принадлежат разным лицам. При образовании США «землю» раздавали вместе с «недрами» под ней, а потом вышел закон о том, что хозяин мог продать «недра», оставив себе «землю», или наоборот. При этом дело осложнялось: как владельцу «недр» добраться к своим богатствам, не повредив «землю»? И появился еще закон, по которому владелец недр при проникновении в «недра» должен был платить хозяину за использование «земли». Дасти занимался выяснением того, кому юридически, а не де-факто принадлежат «недра», а кому «поверхность», чтобы нефтяная компания могла перед бурением заключить соответствующие договора с реальными, юридическими владельцами. Это надо было знать абсолютно точно, потому что, если при бурении обнаруживалась нефть, цена земли и недр подскакивала в десятки раз. И если при этом договор был заключен не с тем, кто реально, юридически является хозяином, а с кем-то другим, которого нефтяная компания ошибочно приняла за хозяина, то реальный хозяин мог потребовать с нефтяной компании огромные деньги в возмещение ущерба. А документов на некоторые участки, где собирались производить работы, не было или они хранились у каких-нибудь наследников в других городах. Поэтому нужно было все делать без ошибок.

• Предыдущая
• 66/112
• Следующая