Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 60
- Предыдущая
- 60/112
- Следующая
— А у вас не было бой-френда? — осторожно спросил Джон.
— Почему же, был, и не один. Но это было обычно с грустным концом. Это было так, как если бы мне предложили голодной хлеб и я бы взяла его и стала есть, а он бы оказался испорченным. А сейчас во мне душа поет, и, когда я не занята, я больше всего люблю петь и танцевать. Ведь по ночам я даже сама сочиняю стихи. И музыку. Только не знаю, как ее записать. Я не знаю музыкальной грамоты. Но мне кажется, у меня хватит сил выучить ее. Жаль, что у меня нет друга, который смог бы переложить на ноты мои песни. Я не могу обратиться к незнакомому, довериться ему. Ведь не написанное на бумаге не имеет цены. А я ценю свои песни.
Всю дорогу до ее автомобиля, который оставался около странного «Маяка любви», Диана пела нам свои удивительные песни. И опять, как после нашей первой встречи с Дианой, мы с Джоном молчали почти всю дорогу до нашего мотеля. Какое сочетание силы и слабости, наивности и мудрости. Неужели ей только двадцать один. И как жаль, если сестра Джин удержит ее в своих руках. Ей надо бежать. Куда? Учиться! Чему?
…Незаметно прошло уже больше двух недель моего пребывания в Буффало. За это время определились более четко очертания моей работы. Ведь сколько ни пиши для себя развернутых планов в Москве, все равно там, куда ты едешь и на такой длительный срок, все будет иначе. К сожалению, никто не может сказать как, но что это будет иначе, чем планировалось, это уж точно.
Работа моя здесь состоит из трех частей: одна — изучение и обобщение обширнейшего экспериментального материала, накопленного американскими исследователями по движению, тепловому состоянию ледников Антарктиды, в особенности шельфовых ледников, и ознакомление с новейшими направлениями теоретических исследований этих вопросов в США. Вторая — чтение лекций и проведение семинаров в университете, где я работаю, и в других научных учреждениях США. Я должен рассказывать моим американским коллегам о том, что делается в том направлении науки, которым я занимаюсь сам, а также ознакомить их с общим состоянием гляциологии в СССР. Третья часть — изучение ледяного керна, извлеченного нами из скважины в районе станции Джей Найн на шельфовом леднике Росса. Не всего керна, а нижней его части, состоящей из намерзшего снизу из морской воды льда. Поэтому сразу по приезде свою научную работу я начал по этим трем линиям одновременно.
Первое, что я сделал, — начал названивать в разные уголки США, где занимаются теми же вопросами, которые интересуют меня. Обзвонив всех нужных мне людей, я решил тут же поехать в холодильник-хранилище керна, собрать все, что мне нужно, в одно место, а потом по мере необходимости куски льда привозить оттуда в лабораторию для работы. И тут выяснилось, что нижней части ледяного керна, той самой, которая намерзла снизу под шельфовым ледником Росса, не существует. Да-да! Сколько я и Берни ни смотрели на зеленоватые экраны дисплеев электронно-вычислительных машин университета, в память которых, как меня уверил Берни, заложена была вся информация о всех кернах льда, хранящихся в Буффало, мы не могли найти лед из скважины шельфового ледника Росса с горизонтов ниже 410 метров от поверхности. А мой намерзший снизу лед как раз и начинался с горизонтов от четырехсот десяти метров. Всего шесть метров нужны были мне, но их не было. Конечно, мне надо было бы поверить огромной памяти этих машин и согласиться с тем, что я ищу несуществующее, но я не мог смириться, потому что твердо помнил, как два года назад аккуратно заворачивал в пластик драгоценные кусочки льда, а потом упаковывал их в двухметровые цилиндры-пеналы и ящики для длительного хранения. Они должны быть здесь, только где?
Конечно, проще было связаться с Эриком и узнать у него, куда он убрал мои керны и почему их нет на экранах всезнающих ЭВМ. Конечно, я постарался его найти, тем более с ним у меня два года назад были самые хорошие отношения. Но я сразу выяснил, что Эрик в это время был в длительной экспедиции в очень труднодоступном месте и связаться с ним практически невозможно.
Каждое утро в 8.30 приезжал я на работу в департамент геологии и полдня занимался изучением литературы, теорией — выполнял первую часть своей программы работ. А вторую половину дня я проводил в холодильнике: надевал теплую одежду и без всяких ЭВМ, дедовским способом, открывал один за другим пеналы и ящики, осматривал их содержимое, не обращая внимания на этикетки.
Я был убежден, что с первого взгляда узнаю свой керн. Он, к счастью, разительно отличался от кернов глетчерного льда, которыми в основном был забит холодильник.
А между тем начали сказываться результаты той серии телефонных звонков, которые я сделал в первые дни жизни в Буффало. На днях мне позвонил из города Боулдер, что значит в переводе «булыжник», из штата Колорадо один из старейших и известнейших гляциологов, австралиец, работающий в США на деньги Национального научного фонда. Он сообщил, что институт альпийских и полярных исследований штата Колорадо приглашает меня прибыть в город Боулдер, где он находится, провести семинар по вопросам теплового состояния ледников, обсудить общие проблемы, ознакомиться с их работами и посетить другие научные учреждения Боулдера. Деньги для оплаты моих билетов пересылают в университет в Буффало.
— На обратном пути из Боулдера в Буффало вы сделаете остановку в городе Медисон штат Висконсин, чтобы прочитать лекции в Центре полярных исследований университета штата Висконсин, и встретитесь с руководителем центра, профессором Чарльзом Бентли. Он уже ждет вас. Все расходы мы берем на себя. Вопрос согласован с профессором Лангвеем, у которого вы работаете, и департаментом полярных программ Национального научного фонда, который осуществляет руководство вашей работой в США, — сообщил мне далекий голос со странным акцентом. — А теперь добро пожаловать в Америку! Ты просто молодец, что сделал это. Мы ждем тебя двадцать второго сентября. Подробное расписание поездки ты и Лангвей получите, — тот же голос говорил теперь на хорошем русском языке, но тоже со странным акцентом.
Да, конечно же это был стариннейший из моих иностранных друзей, австралиец, доктор Курт Эйве. Я познакомился с ним, правда, заочно, почти двадцать лет назад после того, как опубликовал в одном из советских журналов статью о том, что под центральной, самой толстой и холодной у поверхности частью антарктического ледникового покрова идет непрерывное таяние льда и должны существовать подледниковые моря, озера пресной талой воды. Эта простая и общепринятая сейчас точка зрения, доказанная уже и экспериментально, в свое время была встречена с большими сомнениями многими гляциологами по двум причинам: во-первых, потому что этого не может быть, так как этого не может быть никогда, а во-вторых, потому что метод расчета процесса возможного таяния под ледником вызывал у некоторых сомнение. И вот вдруг на мое имя тогда пришел странный продолговатый конверт с иностранными марками и огромными штемпелями гашения, где было написано: «Мельбурн». В конверте лежало письмо от профессора метеорологии Мельбурнского университета и научного руководителя антарктической программы Австралии доктора Эйве. В письме доктор Эйве писал о том, что он прочитал и перевел на английский мою статью, так как может свободно читать по-русски. Он писал дальше, что согласен с результатами, изложенными в статье, и методами, которыми они получены, и сообщал о том, что и он занимается подобными расчетами и его расчеты подтверждают выводы моей статьи.
Письмо это оказалось для меня очень важным. Ведь доктора Эйве знали и высоко ценили во всем мире. Я показал многим, включая и моих оппонентов, это письмо, и оно сильно укрепило мое положение в новой для меня науке. Но больше всего оно дало мне в моральном отношении. Во-первых, я стал более уверен, что все, о чем я написал, похоже на правду. А во-вторых, я вдруг реально почувствовал, что международное сотрудничество ученых, переписка между ними с обсуждением научных результатов существует, и я тоже могу принять в ней участие.
- Предыдущая
- 60/112
- Следующая
