Омут - Макдональд Росс - Страница 24

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая

— Можешь не утруждать себя наставлениями, — вяло произнес он. — Я знаю, что мне делать.

Я вынул из кармана коробку с пленкой, подбросил и тут же поймал ее.

Его глаза проследили за полетом. Он облизнул губы и вздохнул.

— Лежи спокойно, — сказал я. — Не надо меня бояться. Я не собираюсь бить тебя, хотя это и доставило бы мне удовольствие. Я не собираюсь также передавать тебя и этот фильм прокурору, хотя именно такой участи ты заслуживаешь.

— Это не принесло бы миссис Килборн ничего хорошего.

— Побеспокойся о себе, Рико. Фильм — убедительное вещественное доказательство шантажа миссис Килборн. Разве она это простит?

— Шантаж? Чепуха! Я никогда не получал никаких денег от миссис Килборн. — Он покосился, ловя взгляд женщины, но он был будто привязан к коробке, которую я держал в руке. Я положил коробку обратно в карман.

— Ни один судья, ни один юрист этому не поверит, — сказал я. — Ты уже внутри ящика. Хочешь, чтоб я прибил крышку?

Он лежал неподвижно секунд двадцать; крутой загорелый лоб сморщился от умственного напряжения.

— Ящик крепкий, — признал он наконец. — Чего ты от меня хочешь?

— Ничего. Абсолютно ничего. Только не суй нос, куда не следует, и отойди подальше от моего клиента. В конце концов, такой... молодой парень, как ты, еще может привлечь к себе благосклонное женское внимание.

Он оскалился, и я счел это улыбкой: он уже улыбался моим шуткам. Я развязал проволоку на запястьях его рук. С трудом Рико поднялся: суставы словно закостенели.

— Ты позволяешь ему легко отделаться, — заметила Мэвис.

— Что ты хочешь с ним сделать?

Взгляд серых глаз был смертоносным. Инстинктивно он отшатнулся от нее, прижался спиной к стене.

— Ни-че-го! — И пошла к выходу.

Но, сказав так, наступила на черный парик и пригвоздила его к полу позолоченным каблучком. Последнее, что я видел в этой комнате, — Рико закрывал рукой лысину, а на его лице отражалось полное унижение.

Мы молча дошли до бульвара и остановили проезжавшее мимо такси. Она сказала, чтоб водитель ехал к "Фламенко".

— Почему туда? — спросил я, когда машина уже двинулась с места. — В такое время отель закрыт.

— Не для меня. И потом... я должна туда попасть, я заняла деньги на такси у служащей туалетной комнаты и оставила в залог свою сумочку.

— Да, ничего себе: усыпанная бриллиантами сумочка и ничего внутри.

— Скажи об этом моему мужу.

— Был бы очень рад.

— О нет! — Она отодвинулась от меня. — Ты этого не сделаешь. Правда?

— Он тебя до смерти запугал. Чем? Почему?

— Не задавай мне никаких вопросов. Я... очень устала.

И осторожно склонила голову на мое плечо. Замерла. Я отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. Серые глаза потускнели. Ресницы накрыли их, как внезапно опустившаяся ночь. Темные губы блестели. Я поцеловал это лицо, эти губы и почувствовал, как ее нога ищет мою, а рука скользнула по моему телу.

Я снова втягивался в водоворот, в омут. Но она и впрямь очень устала.

Она изогнулась на сиденье, сползла с моего плеча на мои руки, вздохнула и... заснула.

Я высадил ее за полквартала до "Фламенко" и попросил водителя доставить меня в Грэхэм-Корт. Он что-то спрашивал про то, каким путем ехать. "В Грэхэм-Корт", — повторил я, и это было все, что я мог сказать. И голова, и тело захмелели словно после выпитого шампанского.

Долго мы ехали в Грэхэм-Корт, долго искали мою машину, потом я долго ехал домой, открывал и закрывал гараж, отпирал свой дом... Я с трудом держался на ногах, я приказал мозгам приказать телу делать, что должно было сделать, и наблюдал, будто со стороны, как эти приказания выполнялись.

Электронный будильник показывал двадцать минут пятого. Снимая пиджак, я ощутил вес коробки с фильмом.

Это уже прошло?

Я присел на край постели и сказал:

— Спокойной ночи, Мэвис.

Не раздеваясь, повалился на одеяло и мгновенно заснул.

Пронзительный звон будильника... Еще в полусне я вдруг вспомнил о дантистах, которые навели меня на мысль про оптометристах, а те, в свою очередь, вызвали в освобождающемся от сна сознании образ очков с толстыми линзами, и, стало быть, когда я вскочил с постели, то неизбежно подумал о своем соседе, Морисе Грэме.

Хильда встретила меня на лестничной площадке третьего этажа, приложив палец к губам.

Мы вошли в прихожую.

— Не шуми, Морис еще спит, а у него была трудная ночь.

Полная блондинка в теплом домашнем халате, жена с кроличьими глазами, излучающая доброту, — доброту еврейки, которая нашла счастье в супружеской жизни.

— Будь добра, разбуди его. Он мне очень нужен. Только на минутку.

— Нет, я не могу этого сделать, — Хильда пристальнее вгляделась в мое лицо. Единственный источник света находился за холщовой занавесью в дальнем углу прихожей. — Что стряслось, Лью? У тебя до ужаса плохой вид.

— А ты выглядишь превосходно... Просто чудесно — снова видеть симпатичных людей.

— Где же ты пропадал?

— Сгонял в ад и обратно. Это место называется Глендейл. Но я никогда больше вас не покину.

Я поцеловал ее в щеку, пахнущую пальмовым мылом.

Она ответила мне легким дружеским толчком, который чуть не выбросил меня обратно на лестничную площадку.

— Не делай этого. Морис может тебя услышать, а он ужасно ревнивый. И потом, скажу тебе, я вовсе не симпатичная. Я — неряшливая домохозяйка и целых две недели не приводила в порядок ногти. Ты спросишь: почему? Потому что я ленива.

— Я без ума от тебя и твоих ногтей. Они никогда не царапают.

— Сейчас начнут царапать, если ты не станешь вести себя тише. И не думай, будто я настолько растаяла от твоей лести, чтобы разбудить его. Морису надо выспаться.

Морис Грем был ночным репортером. Он знал всех, кто, по общефедеральным меркам, этого заслуживал, и знал достаточно для того, чтобы при случае создать специализирующийся на шантаже синдикат. Что касается Мориса, то не случая такого не представилось, а сама идея подобного рода никогда бы не пришла ему в голову.

— Послушай меня, Хильда. Я разыскиваю давно слинявшего с родины сына богатого английского лорда. Убитый горем отец предлагает фантастическую награду тому, кто сообщит лос-анжелесский адрес этого прощелыги. Вместе с Морисом мы получим по половине. Если он даст мне адрес, то получит право на ценный подарок в виде сертификата, на котором красуется портрет президента Гамильтона и стоит персональный автограф секретаря нашего казначейства. Видишь?

И я достал из бумажника десятидолларовик.

— Ты говоришь, Лью, как будто читают программу по радио. Даже две программы сразу, так у тебя все перемешано.

— За то, чтоб занять пять минут личного времени Мориса, из отведенного на сон, я предлагаю десять долларов наличными. Два доллара в минуту, сто двадцать в час. Покажи мне кинозвезду, которая получает девятьсот шестьдесят долларов за восьмичасовой рабочий день.

— Ну ладно, — с сомнением протянула Хильда, — раз тут замешаны деньги... Магазин, торгующий пластинками, отчисляет пятьдесят процентов "Квартету Бетховена"... А если Морис не знает ответа?

— Он знает все ответы, разве не так?

Она совершенно серьезно произнесла:

— Иногда я думаю, что так оно и есть. Он знает слишком много, и, видно, это высасывает из него энергию.

Хильда немного отодвинула штору, тонкая полоска света из прихожей проникла в спальню, которая была и гостиной. Я увидел, что пол усеян газетами, стены завешаны полками, ломящимися от книг и катушек с магнитофонными записями. Самой выдающейся деталью в спальне-гостиной были рога огромного животного, возвышавшиеся над комнатой и жизнью ее обитателей. Напротив окна на непокрытой койке спал, спиной кверху, Морис, щуплый черноволосый мужчина в пижаме, свет мгновенно его пробудил. Он перевернулся на спину, тут же сел, свесив с койки ноги и моргая глазами. Его глаза, широко раскрытые, напряженно пытались рассмотреть, что происходит рядом. Уставились на то место в пространстве, которое занимала моя персона, стараясь сфокусировать взгляд и — без очков — ничего толком не различая.

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая