Обрекаю на смерть - Макдональд Росс - Страница 20

• Предыдущая
• 20/53
• Следующая

— И миссис Холлман решилась именно на это — войти в воду?

— Вероятно. Либо же она бросилась с пирса. Разумеется, нельзя исключать того обстоятельства, что она могла упасть, отсюда и ушибы. Суд присяжных объявил это несчастным случаем, но главным образом из-за того, чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по ночам к океану и случайно не падают в воду.

— Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством.

— Тоже верно, только миссис Холлман вряд ли можно назвать обычным случаем. Скотт переговорил с ее лечащим врачом после того, как это произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче не в моде говорить о наследственном помешательстве, но нельзя не заметить определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь не случайно женщина, подверженная депрессии, имеет сына с маниакально-депрессивным психозом.

— У матери были синие гены, а?

— Угу.

— И кто был ее лечащим врачом?

— Городской врач по фамилии Грантленд.

— Я слегка знаком с ним, — сказал я. — Сегодня он приезжал сюда. Он производит впечатление порядочного человека.

— Ага. — В свете врачебного кодекса, который не позволяет докторам критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво.

— Вы так не считаете?

— Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех медицинских светил, которые имеют большой доход и обладают манерами сиделок. Я всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что ему следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло бы спасти ей жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству.

— А вам откуда это известно?

— Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт считал, что могло иметь место убийство, несмотря на медицинское заключение — ну, в общем, случай укладывался в типичные рамки.

— А когда она попыталась застрелиться?

— Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. — Лоусон заметно напрягся, словно сознавая, что говорил очень вольно. — Поймите меня правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности или в чем-либо подобном. Врач должен полагаться на собственные суждения. Лично я растерялся бы, доведись мне иметь дело с одним из этих...

Он заметил, что я не слушаю, и впился в мое лицо с профессиональной участливостью. — В чем дело, приятель? У вас спазмы?

— Да нет, все в порядке. — Во всяком случае, мне не хотелось облекать в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке. А тревожила меня семья Холлманов: отец и мать умерли при подозрительных обстоятельствах, один сын застрелен, другой в розыске. И в каждой кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал:

— Вам известно, что стало с пистолетом?

— Каким пистолетом?

— Из которого она пыталась застрелиться.

— Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.

— Может быть.

Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей головой в сторону дома.

— Или Остервельт, — сказал он. — Интересно, почему он задерживается. Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина.

— Славкина?

— Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать.

И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог переварить.

— Говоря о причинах смерти, — сказал я, — вскрытие сенатора Холлмана производили вы?

— Никакого вскрытия не было, — ответил он.

— Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали?

— Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день.

— Опять Грантленд?

— Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже.

— Значит, признаков того, что он утонул, не было?

— Утонул? — Он испытующе взглянул на меня. — Вы думаете о его жене, ведь так?

Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату.

— У меня шарики за ролики заехали, — сказал я.

— Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул.

— Вы осматривали тело?

— В этом не было необходимости.

— Кто сказал, что не было необходимости?

— Семья, семейный врач, шериф Остервельт, — все, имевшие отношение к происшедшему. Я говорю об этом сейчас, — добавил он с некоторым подъемом.

— А что стало с телом?

— Семья распорядилась, чтобы его кремировали. — Он на секунду задумался над сказанным — глаза за очками приобрели отрешенное выражение. — Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной. Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. — Затем, возможно, чтобы рассеять собственные подозрения, произнес: — Я покажу вам, где это случилось, если желаете.

— Желаю.

Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню, находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли призраки.

Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение.

— Бедный старик лежал в ней, — сказал он. — Пришлось взломать окно, чтобы к нему добраться. — Он показал на единственное окно, находившееся высоко над ванной.

— И кто взломал окно?

— Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую часть ночи.

Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной скважине.

Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел. Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома.

Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она сработала. Я повернулся к Лоусону. — Ключ был в замке, когда обнаружили тело?

— Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет вам ответить.

Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа, наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок конвульсивно затряслись.

— Что происходит?

— М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, — пояснил Лоусон. — Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?

— В каком замке, ради Христа?

— В замке, что в двери ванной комнаты.

— Не знаю. — Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и голова его задергалась в такт: — Я скажу вам то, что я действительно знаю, Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам повторять?

Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и возразил с некоторым профессиональным достоинством:

— М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.

— Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще имеются?

• Предыдущая
• 20/53
• Следующая