Башня из пепла - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 41
- Предыдущая
- 41/170
- Следующая
Кто-то говорил, и все большие глаза навыкате смотрели на говорящего. Кроме нашей четверки, людей в Чертоге не было.
Выступающий, ярко освещенный факелами толстый шкин средних лет, медленно двигал руками в такт словам, как будто пребывал в гипнотическом трансе. Его речь состояла из свиста, храпа и мычания, так что я не особо прислушивался. Он стоял слишком далеко, и я не мог прочитать его чувства. Оставалось только изучать его внешность и внешность шкинов, стоящих рядом. Все они были безволосы, с нежной оранжевой кожей, изборожденной мелкими морщинками. Они носили простые сорочки из грубой разноцветной ткани, и мне было трудно отличить мужчину от женщины.
Валкаренья повернулся ко мне и зашептал, стараясь не повышать голоса:
— Это крестьянин. Он рассказывает, как далеко он продвинулся и какие перенес испытания в жизни.
Я огляделся. Шепот Валкареньи был единственным звуком, нарушавшим тишину в зале. Все остальные молчали и едва дышали, устремив глаза на помост.
— Он говорит, что у него четыре брата,— продолжал Валкаренья.— Двое уже достигли Конечного Единения, один Посвященный. Еще один, младший, теперь владеет их землей — Валкаренья нахмурился.— Этот шкин больше не вернется на свою землю,— сказал он погромче,— но он рад этому.
— А что, плохой урожай? — ехидно спросила Лия.
Она тоже прислушивалась к шепоту Валкареньи. Я сурово посмотрел на нее.
Шкин продолжал говорить. Валкаренья, спотыкаясь, переводил.
— Сейчас он рассказывает о своих прегрешениях, о поступках, которых стыдится, о самых мрачных тайнах своей души. Временами он был невоздержан на язык, он тщеславен, однажды он ударил младшего брата. Теперь он говорит о своей жене и других женщинах, которых он знал. Он много раз изменял жене и жил с другими женщинами. В юношестве он занимался скотоложством, так как боялся женщин. В последние годы он лишился мужской силы и уступил свою жену брату.
И так далее, и так далее, невероятные подробности, подробности потрясающие и пугающие. Все самое интимное выставлялось напоказ, все тайное становилось явным. Я стоял и слушал шепот Валкареньи, поначалу ошеломленный, но под конец вся эта грязь мне надоела. Я изнывал от нетерпения. Вряд ли я знал о каком-нибудь человеке хотя бы половину того, что мне стало известно об этом крупном, толстом шкине. Потом мне стало интересно, знает ли Лианна благодаря своему Дару о ком-нибудь хотя бы половину того, что мы сейчас услышали. Говорящий как будто хотел, чтобы мы все здесь и сейчас прожили вместе с ним его жизнь.
Казалось, эти излияния длятся уже много часов, но в конце концов он все же стал закругляться.
— Теперь он говорит о Единении,— шептал Валкаренья.— Он станет Посвященным, он счастлив, он столько лет этого желал. Его страдания прекратятся, его одиночество кончится скоро он будет ходить по улицам священного города и ощущать свою радость в колокольном звоне, а затем наступит Конечное Единение. Он встретится со своими братьями в загробной жизни.
— Нет, Дино,— зашептала Лори,— перестань применять к его речи человеческие понятия. Он говорит, что станет своими братьями. Фраза подразумевает, что его братья станут им.
Валкаренья улыбнулся:
— Хорошо, Лори. Если ты так считаешь...
Толстый крестьянин вдруг сошел с помоста. Толпа зашевелилась, и место крестьянина занял другой шкин: гораздо ниже ростом, весь в морщинах, на месте одного глаза у него зияла дыра. Он начал говорить, сначала запинаясь, а потом более уверенно.
— Это каменщик, он построил много куполов, он живет в священном городе. Много лет назад он упал с купола и ему в глаз вонзилась острая щепка, так он потерял глаз. Боль была очень сильна, но через год он вернулся на работу, он не просил о досрочном Единении, он был очень храбрым, он гордится своим мужеством. У него есть жена, но детей у них нет, он сожалеет об этом, ему нелегко разговаривать с женой, они далеки друг от друга, даже когда вместе, и она плачет по ночам, об этом он тоже сожалеет, но он никогда ее не обижал и...
И опять это продолжалось часами. Во мне снова проснулось нетерпение, но я подавил его, потому что происходящее было очень важно. Я постарался сосредоточиться на словах Валкареньи и истории одноглазого шкина. Скоро я уже принимал ее так же близко к сердцу, как и окружавшие меня инопланетяне. Было жарко и душно, в куполе не хватало воздуха, моя куртка запачкалась и промокла — не только от моего пота, но и от пота тесно прижатых ко мне соседей. Но я не замечал этого.
Второй выступающий закончил свою речь тем же, что и первый: он долго восхвалял радость Посвящения и приближающееся Конечное Единение. Под конец мне уже почти не нужен был перевод Валкареньи, счастье слышалось в голосе шкина, сквозило в его дрожащей фигуре. А может, я безотчетно читал его чувства. Но я не могу читать на таком расстоянии, разве что душевное волнение объекта очень уж велико.
На помост взошел третий, он говорил громче других. Валкаренья не отставал.
— Это женщина. Она родила своему мужу восьмерых детей, у нее четыре сестры и три брата, всю жизнь она трудилась на земле, она...
Внезапно ее речь оборвалась — в конце длинного монолога она несколько раз резко свистнула. И умолкла. Все присутствующие как один засвистели в ответ. Великий Чертог наполнился жутковатым эхом, все шкины вокруг нас стали раскачиваться из стороны в сторону и свистеть. Женщина наблюдала за происходящим, приняв скорбную согбенную позу. Валкаренья начал переводить, но на чем-то споткнулся. Лори подхватила повествование.
— Женщина рассказала им о великой трагедии,— прошептала Лори.— Они свистят, чтобы выразить свое горе, показать, что они разделяют ее боль.
— Да, они выражают сочувствие,— снова заговорил Валкаренья.— Когда она была молода, заболел ее брат, и казалось, состояние его ухудшалось день ото дня. Родители велели ей отвезти брата на священные холмы, но она ехала неосторожно, и колесо телеги сломалось, и ее брат умер на равнине. Он умер, не обретя Единения. Она винит в этом себя.
Женщина снова начала рассказ. Приблизив к нам лицо, Лори переводила еле слышным шепотом.
— Она опять говорит, что ее брат умер. Она подвела его, лишила его Единения, теперь он оторван от всех и одинок, и не ушел... не ушел...
— В загробную жизнь,— сказал Валкаренья,— Не ушел в загробную жизнь.
— Я не уверена, что это правильно,— проговорила Лори.— Это понятие...
Валкаренья прижал палец к губам.
— Слушай! — сказал он. И стал переводить дальше.
Женщина говорила дольше других, и ее история была самой мрачной. Но Валкаренья положил руку мне на плечо, а другой махнул в направлении выхода.
Прохладный ночной воздух словно окатил меня ледяной водой, и я вдруг понял, что до нитки промок от пота. Валкаренья быстро зашагал к аэромобилю. Позади нас продолжалось Собрание — шкины, казалось, не знали усталости.
— Собрания длятся несколько дней, иногда недель,— сказала Лори, когда мы забрались в машину — Шкины сменяют друг друга (они стараются не пропустить ни слова, но утомление рано или поздно берет свое, и они ненадолго уходят отдохнуть, а потом возвращаются). Большая доблесть простоять все Собрание без сна.
Валкаренья сразил нас наповал.
— Когда-нибудь я это попробую сделать,— сказал он,— Я никогда не выдерживал больше нескольких часов, но, думаю, если накачать себя лекарствами, можно выдержать. Наше участие в обрядах шкинов будет способствовать большему взаимопониманию между ними и людьми.
— Да? Возможно, Густаффсон думал так же,— предположил я.
Валкаренья беспечно засмеялся.
— Ну, я не собираюсь участвовать таким образом.
Мы летели домой в сонном молчании. Я потерял счет времени, но мое уставшее тело говорило, что скоро уже рассвет. Лия прижалась ко мне и свернулась калачиком, вид у нее был измученный и опустошенный, она дремала. Я тоже.
Мы вышли из аэромобиля и поднялись в лифте. Я ничего не соображал. Забытье пришло быстро, очень быстро.
- Предыдущая
- 41/170
- Следующая
