О скитаньях вечных и о Земле (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 28
- Предыдущая
- 28/336
- Следующая
И вот с дерева, шурша между веток, падает летучая мышь со сломанным крылом. Старуха схватила ее — теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже спускался вниз, перехватывая ствол руками, и победно вопил.
В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: «Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось», она крепко-крепко сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь.
Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды — в доказательство того, что Господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор Бог не явил ей никакого знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Старухи, никто не знал.
— Готов? — спросила она Чарли,' который сидел, обхватив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках руками, рот открыт, зубы блестят...
— Готов,— содрогаясь, прошептал он.
— Раз! — Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши,— Так!
— Ох! — крикнул Чарли и закрыл лицо руками.
— Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу — вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну!
Он сунул амулет в карман.
— Чарли! — испуганно вскричала она.— Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!
— Здесь! — Он подпрыгнул, так что свет красными бликами заметался по его телу.— Здесь я, бабка!
Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.
— Я здесь!
Она смотрела так, словно полчища светлячков мельтешили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.
— Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!.
— Да ведь я здесь! — всхлипнул он.
— Где?
— У костра, у костра! И... и я себя вижу. Вовсе я не невидимка!
Тощее тело Старухи затряслось от смеха.
— Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.
Он нерешительно протянул к ней руку.
Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся.
— Ой!
— Нет, ты и впрямь не видишь меня? — спросил он.— Правда?
— Ничего не вижу, хоть бы один волосок!
Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.
— А ведь получилось, да еще как! — Она восхищенно вздохнула.— Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?
— Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь.
— Ничего, муть осядет:
Погодя, она добавила:
— Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли?
Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно — что значит быть мальчишкой, который вообразил, будто он горный ветер.
Грезя наяву, он заговорил:
— Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу — пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчонок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки.
Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо.
— И ещё много кой-чего буду делать, уж я придумаю,— сказал он.
— Только не вздумай мне козни строить,— предупредила Старуха.— Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя.
Потом прибавила:
— А как с твоими родителями?
— Родителями?
— Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: «Чарли, где ты?» — а ты у нее под носом!
Об этом Чарли не подумал. Он малость поостыл и даже прошептал: «Господи!» — после чего осторожно ощупал свои длинные ноги.
— Ох и одиноко тебе будет. Люди станут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стеклянную банку, толкать, пихать на ходу — ведь тебя же не видно. А девчонки-то, Чарли, девчонки...
Он глотнул.
— Ну что девчонки?
— Ни одна и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им нужно, чтоб их целовал парень, если ни его, ни губ не видать!
Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы.
— Все равно хоть немного побуду невидимкой. Уж я позабавлюсь! Буду осторожным, только и всего. Буду держаться подальше от фургонов и коней. И от отца подальше: он как услышит шорох какой, сразу стреляет — Чарли моргнул,— Я же невидимка, вот и влепит он мне заряд крупной дроби, очень просто, почудится ему, что белка скачет на дворе, и саданет. Ой-ой...
Старуха кивнула дереву.
— А что, так и будет.
— Ладно,— рассудил Чарли,— сегодня вечером я побуду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сделаешь, решено?
— Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются,— сообщила Старуха жуку, который полз по бревну.
— Это почему же? — спросил Чарли.
— А вот почему,— объяснила она.— Не так-то это просто было — сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит.
— Это все ты! — вскричал он,— Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым!
— Тише, не кричи,— ответила Старуха.— Само сойдет помаленьку, сперва рука покажется, потом нога.
— Это как же так — я иду по горам и только одну руку видно?
— Будто пятикрылая птица скачет по камням, по ежевике!
— Или ногу?..
— Будто розовый кролик в кустах прыгает!
— Или одна голова плывет в воздухе?
— Будто волосатый шар на карнавале!
— Когда же я целым стану?
Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года пройдет.
У него вырвался стон. Потом он захныкал, кусая губы и сжимая кулаки.
— Ты меня заколдовала, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя бежать домой!
Она подмигнула.
— Так оставайся, живи со мной, сынок, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя так баловать да холить стану.
— Ты нарочно это сделала! — выпалил он.— Старая карга, вздумала удержать меня!
И он вдруг метнулся в кусты.
— Чарли, вернись!
Никакого ответа, только топот ног по мягкому темному дерну да сдавленный плач, но и тот быстро смолк вдали.
Подождав, она развела костер.
— Вернется,— прошептала она. И громко заговорила, убеждая сама себя: — Будет у меня собеседник всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.
Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым проблеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.
Он сел на скатанные ручьем голыши и уставился на нее.
Она не смела взглянуть на него и вообще в ту сторону. Он двигался совсем бесшумно, как же она может знать, что он где-то тут? Никак!
На его щеках были следы слез.
Старуха сделала вид, будто просыпается — она за всю ночь и глаз-то не сомкнула,— встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу.
— Чарли?
Ее взгляд переходил с сосны на землю, с земли на небо, с неба на горы вдали. Она звала его снова и снова, и ей все мерещилось, что она глядит на него в упор, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза.
— Чарли? Ау, Чарльз! — кричала Старуха и слышала, как эхо ее передразнивает.
Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же он, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как в нем растет тайная сила, быть может, наслаждался сознанием своей неуязвимости, и уж во всяком случае ему очень нравилось быть невидимым.
- Предыдущая
- 28/336
- Следующая
