Смерть в пурпурном краю - Макдональд Джон Данн - Страница 29

• Предыдущая
• 29/37
• Следующая

Первая смертельная судорога скрутила его на широком тротуаре перед закусочной – он свалился, как кукла, отброшенная капризным ребенком. Он лежал на сером асфальте среди оберток от жвачки и окурков, с дергающейся головой и немеющим горлом, на окровавленном лице – выражение ужаса, глаза вылезают из орбит, челюсти намертво стиснуты.

Прохожие, сгрудившись вокруг на безопасном расстоянии, тупо смотрели на его мучения. Из закусочной выскочил было продавец, но тут же метнулся назад – к телефону. Судороги ослабели, и Джас, отдышавшись, слабым голосом попросил, чтобы ему помогли встать. Подняв, его отвели в закусочную. И здесь начался второй приступ. Он вырвался из рук, и неведомая сила швырнула тело на пол, выложенный цветной плиткой.

Он еще раз пришел в сознание, но сил уже не оставалось. Третий приступ начался, когда его укладывали в машину «скорой помощи». Несмотря на все принятые меры, через сорок минут он скончался. Токсикологам уже было ясно, что обнаружится при вскрытии. После необходимых анализов в лаборатории констатировали: он проглотил 0,2 грамма стрихнина, что вдвое превышает смертельную дозу. Яд попал в организм, вероятно, минут за тридцать до первого приступа, скорее всего с чем-нибудь, что приглушило его горечь, возможно, с очень крепким черным кофе.

Однако все это я сложил в единую картину гораздо позже. Отправившись в клуб, ждал его там. Потом вдруг поднялся шум, заговорили, что ему стало плохо, отвезли в больницу. Он умер за десять минут до моего приезда туда.

Возникла проблема судебной правомочности – представители города считали, что дело должно находиться в ведении округа, окружные чиновники утверждали обратное. Когда умирает важная особа, достаточно допустить малейшую оплошность, и можете распрощаться с карьерой. В конце концов дело передали округу и Фреду Бакльберри.

Он перехватил меня на стоянке больницы. Выражение лица его было скорбно-благостным, но я-то понимал свое положение. Без Йомена можно было сбросить меня со счетов. Он смотрел на меня, как кошка на свежую рыбку. Своего помощника Гомера Харди отправил со мной в отель, чтобы забрать малышку Уэбб и привезти нас обоих в управление округа, где находился также суд. Там мы должны дожидаться Бакльберри, разумеется, добровольно, – пока у него дойдут до нас руки.

В «Шалви» мы приехали в десять минут третьего. Харди не намерен был оставаться в холле – ждал в коридоре перед номером. Коробки и свертки я нашел опустошенными. Дверь в ванную заперта, там шумела вода. Я постучался – Изабелл ответила, что сейчас выйдет.

Через пять минут она появилась. Все сидело на ней как влитое. С головы до ног выглядела ослепительно, костюмчик и блузка подчеркивали все, что прикрывали. Однако прическа оставалась бесформенно-строгой, и, конечно, тут же были нацеплены огромные темные очки. Губы не подкрашены, лицо чуть припухшее. Непроницаемые стекла очков были нацелены на меня.

– Где моя одежда?

– Как ты себя чувствуешь?

– Где одежда?

– Выбросил.

– И купил эти дешевые, вульгарные, кричащие тряпки. Большое спасибо.

– Дешевыми я их не назвал бы.

– Дешевые в том смысле, которого тебе, Тревис, никогда не понять.

– Радость моя, если тебе безразлично, жить или нет, какое имеет значение, что на тебе надето? Ты поела?

– Нет.

– Нам нужно ехать в контору Бакльберри.

– Никуда не поеду. Я отправляюсь домой.

– Там за дверью нас ждет полицейский. Уж он позаботится, чтобы нас туда доставить.

Она как раз смотрелась в зеркало, поправляя юбку. Повернувшись, одарила меня подозрительным взглядом:

– Зачем?

– Джас Йомен умер.

– А при чем здесь я?

– Возможно, ни при чем. Бакльберри хочет убедиться.

– Не понимаю.

– Кто-то нанял убийцу, который должен был вчера его зарезать. Не получилось. А сегодня его отравили.

– Отравили? – отозвалась она слабым эхом.

– Не очень приятная смерть.

Она сжала пальцы у себя на горле.

– Мне его жаль. Я... я его ненавидела, раз не имел ни капли гордости, не знал приличий и позволял жене путаться с моим братом. Но... отравить – это ужасно.

В сопровождении полицейского мы спустились на лифте вниз. Я заметил, что мы должны поесть. Харди счел эту идею весьма сомнительной. Тогда Изабелл объявила, что ляжет на пол в холле, если не дадут поесть, пусть тогда в суд ее несут на руках.

Пришлось зайти в гриль-бар. Харди уселся было за наш стол, но я послал его подальше. Оскорбившись, он перешел к столу у дверей. Я заказал бифштекс с гарниром. Изабелл потребовала большой стакан апельсинового сока, две котлеты с гарниром и сверх того – картофель фри и чашку кофе.

Я наблюдал, как она постепенно и методично поглощает кучу заказанных блюд. Тишина становилась невыносимой. Резко потянувшись через стол, я снял с нее темные очки. Изабелл хотела вырвать их у меня из рук.

– Ну пожалуйста...

Глаза ее казались беззащитными, неуверенными, смятенными.

– Перестанешь за них прятаться – отдам.

– Прятаться? Мне нечего скрывать. Я еще не осознала случившееся. Не могу. Веришь ли, старалась все обдумать, но мысль как-то... уклоняется от всего.

– Все еще хочешь покончить с жизнью.

Быстро оглянувшись, она склонилась ко мне:

– Тс-с-с! Нет... не думаю. Не знаю.

– Рада, что я тебя вытащил?

– Наверное. Спасибо. Глупо так говорить – спасибо. Просто я подумала... возьмешь таблетки... заснешь, и все кончится. Пойми, ты сделал все, что в твоих силах. Я хочу сказать, что твои усилия меня не огорчили. Любой на твоем месте поступил бы так же.

Нечего и пытаться понять ее. Человек, который обожал жизнь, мертв. Эта же хотела умереть, а сейчас объедается котлетами. Наверное, не стоит ее упрекать, но такая активность в сочетании с нежеланием жить выглядела исключительно глупо. Если отбросить морализирование, Джаспер Йомен был с головы до пят мужчина, а она – всего лишь девушка наполовину.

Чутко улавливая мое настроение, она склонила голову, приподняв вопросительно брови:

– Что с тобой, Тревис?

– Все отдает каким-то душком, Из.

– Не выношу такие сокращения... Я не все хорошо помню... – Лицо ее вспыхнуло румянцем. – Но... я была совсем раздета?

– Как выражаются в простонародье, была ты голенькая, какой сотворил тебя Господь.

Румянец потемнел от гневного возмущения.

– Как ты можешь быть таким жестоким и легкомысленным?!

Я посмотрел в пространство, пожав плечами:

– Давай ешь, золотце. Полицейский уже нервничает. Помимо всего прочего, я намеревался подействовать на тебя шоком. Получилось. Только не воображай, что для меня это было Бог весть какое удовольствие. Все твои женские штучки расположены в обычных местах. Не было никаких утех. Я спасал твою жизнь. Ноги у тебя подламывались, мычала нечленораздельно и вообще... никакой романтики.

Съежившись, она побледнела, зажмурилась. Жалкая, дешевая победа. Я вернул ей очки, но аппетит к ней не возвратился. Она скованно шагала рядом, словно удерживая между коленями монету. Гомер Харди не покинул нас в коридоре суда, а завел в комнатушку. Если что-то потребуется, можно постучать, предупредил он, запирая дверь снаружи.

Разговор не клеился – нам нечего было сказать друг другу. Время тянулось медленно. В коридоре было шумно, слышались чьи-то голоса.

Я наконец нарушил тишину:

– С твоим братом будет немало всяких хлопот.

– Я как раз думала об этом. Наши родители хотели, чтоб их кремировали. Джон тоже говорил о кремации. Членов нашего семейства хоронят в Уэстоне, в штате Нью-Хемпшир. Думаю, достаточно скромного отпевания в университетской часовне. У меня есть знакомые в Ливингстоне – нужно только затребовать тело и сказать, чего я хочу. Но вот как переправить прах в Уэстон, не знаю. И еще страховка.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Спасибо, не нужно.

– Как себя чувствуешь?

– Очень устала. И совершенно опустошена.

• Предыдущая
• 29/37
• Следующая