Король замка - Холт Виктория - Страница 9

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая

Все понятно. Ее мать умерла. Она ведет меня на ее могилу и называет это знакомством. Я была потрясена и немного встревожена. И впрямь странная девочка.

— Все де ла Тали заканчивают здесь свой жизненный путь, — сказала она торжественно. — Я тоже часто сюда прихожу.

— Твоя мама умерла?

— Пойдемте, я вам ее покажу.

Она провела меня по высокой траве, и вскоре мы подошли к довольно необычному памятнику. Он был похож на маленький дом. На крыше — красивая скульптурная композиция: ангелы с большой мраморной книгой. На обложке выгравирована эпитафия.

— Смотрите, — сказала она, — вот ее имя.

Я прочитала: «Франсуаза, графиня де ла Таль, тридцати лет». Взглянула на дату. Это случилось три года назад. Значит, девочка в одиннадцать лет лишилась матери.

— Я часто прихожу сюда, чтобы побыть с ней, — сказала она. — Мы разговариваем, мне здесь нравится. Тут очень тихо.

— Не надо бывать здесь без взрослых, — сказала я мягко.

— Я люблю приходить одна. Просто сегодня я хотела, чтобы вы познакомились.

Не знаю, что на меня нашло, но я спросила:

— А папа приходит?

— Нет. Он никогда не хотел быть с ней — тем более теперь.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Она здесь оказалась потому, что он этого хотел. Она ему была не нужна.

— Ты, видно, сама не понимаешь, что говоришь!

— Очень даже понимаю, — ее глаза сверкнули. — Это вы не понимаете — вы ведь только что приехали! Я знаю, она ему мешала. Вот почему он убил ее.

Я в ужасе уставилась на девочку, а она, сразу позабыв обо мне, уже гладила ладонью мраморную плиту.

Вокруг — тишина. Палящее солнце. Склепы с останками давно умерших де ла Талей. Как мрачно! И нереально. Внутренний голос кричал мне, чтобы я бежала прочь из этого дома. Но даже в ту минуту я знала, что при малейшей возможности останусь здесь. Теперь в Шато-Гайар меня привлекали не только мои любимые картины.

Наступил второй день моего пребывания в Шато-Гайар. Ночью я не сомкнула глаз — так меня поразила сцена на кладбище. Я не могла выкинуть ее из головы.

Вчера на обратном пути в замок я сказала Женевьеве, что нельзя так говорить об отце. Она спокойно меня выслушала и ничего не ответила, но мне слишком хорошо запомнилось, с какой уверенностью звучал ее тихий голос, когда она произнесла: «Он убил ее».

Конечно, это клевета. Но где она ее слышала? Наверняка, от кого-нибудь из домашних. Неужели няня? Бедный ребенок! Как это для нее ужасно! Вся моя неприязнь к ней рассеялась. Теперь мне хотелось подробнее узнать о ее жизни. Выведать, какой была ее мать и как в этой маленькой головке зародились такие страшные подозрения. Признаюсь, от подобных мыслей мне становилось не по себе.

Позавтракав в одиночестве, я пробежала сделанные мною заметки, потом попыталась читать какой-то роман. Время тянулось медленно, и я спрашивала себя, неужели мне придется постоянно вести такой образ жизни, если я буду здесь работать. В других домах мы ели либо с управляющим, либо за семейным столом — ни разу не чувствовала я себя такой одинокой. Конечно, не надо забывать, что мою кандидатуру еще не утвердили и мое положение довольно неопределенно. Ничего не поделаешь.

Я пошла в галерею и провела там все утро. Осматривала картины, искала на них темные пятна, места с облупившейся краской, так называемые «пробелы», и другие повреждения — такие, например, как трещины, в которые набиваются пыль и грязь. Я попыталась прикинуть, какие инструменты мне понадобятся в добавление к тем, что я привезла с собой, и собиралась попросить у Филиппа де ла Таля разрешение на осмотр других картин — в частности, уже замеченных мною стенных росписей.

После обеда я вышла из замка, чтобы посмотреть окрестности — а если в них не окажется ничего примечательного, то и город. По бесконечным виноградникам вилась дорога, и я пошла по ней, хотя она вела в противоположную от города сторону. Итак, город посмотрю завтра. Представляю, как там бурлит жизнь, когда поспевает урожай. Жаль, не приехала пораньше — увидела бы все собственными глазами. В следующем году… Тут я засмеялась над своей наивностью. Ах, мадемуазель Лосон, неужели вы и вправду рассчитываете пробыть здесь до следующего года?

Впереди показались какие-то постройки, среди которых я приметила дом из красного кирпича с традиционными ставнями на окнах — в данном случае, выкрашенными в зеленый цвет. Они придавали ему особое очарование. Дому было около ста пятидесяти лет, его построили лет за пятьдесят до революции. Я не устояла перед соблазном подойти и рассмотреть его.

Напротив дома росла липа. Приблизившись, я услышала чей-то резкий, высокий голос:

— Привет, мисс!

Не «мадемуазель», как можно было ожидать, а «мисс», да еще растянутое: «ми-исс». Похоже, обо мне здесь уже знают.

— Привет, — ответила я растерянно, потому что, посмотрев поверх изгороди, никого не увидела.

Услышав довольный смешок, я подняла голову и увидела на дереве мальчика. Он раскачался на ветке, как обезьяна, затем спрыгнул и оказался рядом со мной.

— Привет, мисс. Я — Ив Бастид.

— Очень приятно.

— А это Марго. Марго, слезай. Не будь дурой.

— Я не дура.

Девочка скользнула по веткам — рискуя пораниться, съехала по стволу вниз. Она была немного младше мальчика.

— Мы здесь живем, — поведал он мне.

Девочка кивнула. Ее глаза горели любопытством.

— Славное жилище.

— Мы живем в нем… все вместе.

— Думаю, вам в нем очень уютно.

— Ив! Марго! — позвали из дома.

— Бабушка, к нам пришла мисс.

— Так пригласите ее в дом и ведите себя прилично!

— Мисс, — учтиво предложил Ив, — не хотите ли зайти к бабушке?

— С удовольствием.

Девочка заметила мою улыбку и сделала реверанс. Как они не похожи на Женевьеву! — подумала я.

Мальчик побежал открывать кованые железные ворота. Пропуская меня во двор, он чинно поклонился. Когда мы очутились на обсаженной кустарником дорожке, девочка крикнула:

— Бабушка, мы почти пришли!

Я вошла в большую прихожую; из открытой комнаты донесся голос:

— Дети, ведите вашу английскую леди сюда.

В кресле-качалке сидела старая женщина со смуглым морщинистым лицом. Совершенно седые волосы, уложенные высоко на затылке, ясные черные глаза под тяжелыми веками. Ее худые жилистые руки в темных пятнах, которые у нас в Англии называют «цветами смерти», сжимали подлокотники кресла.

Она улыбнулась мне с таким радушием, словно ждала моего прихода.

— Извините, что не встаю, мадемуазель, — сказала она. — В последние дни у меня немеют ноги. По утрам я еще могу вылезти из кресла, но после обеда мы с ним уже не расстаемся.

— О, пожалуйста, сидите. — Я пожала протянутую мне руку. — Как это любезно с вашей стороны — пригласить меня в дом!

Дети пристроились по сторонам кресла и теперь разглядывали меня с такой гордостью, будто только что совершили подвиг. Я улыбнулась.

— Вы, кажется, меня знаете, а вот я вас — нет.

— Ив, дай мадемуазель стул.

Мальчик бросился за стулом и поставил его прямо напротив бабушкиной качалки.

— Скоро вы услышите о нас, мадемуазель. Бастидов здесь знают все.

Я села.

— А как вам стало известно обо мне? — спросила я.

— Новости быстро облетают округу. Мы слышали о вашем приезде и надеялись, что вы к нам заглянете. Дело в том, что мы неразделимы с замком. Его строили для одного из Бастидов. И в нем жили Бастиды. И до этого они жили здесь, на этой земле, потому что всегда были виноделами. Говорят, без Бастидов не было бы вина Гайар.

— Так виноградники принадлежат вам?

Она закатила глаза и громко рассмеялась.

— Виноградники, как все остальное, принадлежит Его Светлости. Это его земля, его дом. Все — его. Мы всего лишь работники, и если я сказала, что без Бастидов не было бы вина Гайар, то имела в виду, что местное вино не было бы достойно его имени.

— Рождение вина всегда мне казалось маленьким чудом. Я хочу сказать, виноград появляется и зреет, а потом вдруг превращается в вино.

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая