Ленинградская зима - Ардаматский Василий Иванович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/66
- Следующая
Аксель заглянул в самый конец раздела и вспомнил, как, делая выводы, он вымучивал тогда каждое слово, как смертельно боялся переоценить важность собранных в этом разделе фактов и оказаться в чьих-то глазах плохим наблюдателем, а значит, и плохим разведчиком. Он прочел отчеркнутое еще раз, стараясь представить себе, что читает чужое. Нет, все написано точно, даже хорошо, и все это очень, очень важно, особенно сейчас, когда немецкие войска рвутся к Ленинграду.
Но он не мог успокоиться — синий карандаш вселял большую тревогу, и он задумался над последней фразой своего меморандума: «Если понадобится создать в Ленинграде сильную „пятую колонну“, сделать это будет очень трудно…»
Ровно в час Аксель вошел в кабинет Канариса и остановился у дверей, увидев сидевшего в кресле начальника генерального штаба генерал-полковника Гальдера.
— Идите, идите сюда, — пробасил Гальдер, показывая на свободное кресло напротив себя.
Аксель сел в низкое кресло, держа на задранных коленях папку.
— Значит, вы действовали в Мадриде? — спросил генерал. — Великолепная работа! Я бы на месте генералиссимуса Франко среди памятников, поставленных им самому себе, один воздвиг бы в честь вашей «пятой колонны». А? — Гальдер обернулся к Канарису и басовито рассмеялся, показав подозрительно белые зубы.
Канарис безразлично рассматривал свои короткопалые руки, лежавшие на столе.
— То, что мы применили в Испании, — продолжал Гальдер, — было тогда образцом тактической новинки. Девиз «Барбароссы» — тотальность. Однако наша священная обязанность — сделать все, чтобы не стали тотальными и наши потери. Вы долго жили в России? — спросил Гальдер, уставившись на Акселя водянистыми, светлыми глазами.
— Семь месяцев. — Внутреннее напряжение Акселя росло в ожидании развязки разговора.
— Немало, немало… — сказал генерал и, опустив тяжелые веки, замолчал.
В это время в радиоприемнике, приглушенно работавшем за спиной у Канариса, послышался фанфарный сигнал, предшествовавший передачам с Восточного фронта.
— Прибавьте, — попросил Гальдер.
Военный корреспондент говорил непосредственно из перевалочного лагеря для русских военнопленных…
— Я спросил у наших офицеров, сколько здесь русских, они не могли ответить, сказали: «Считайте сами…» — Голос замолчал, из приемника слышался ровный звук, будто кто-то непрерывно стонал на одной унылой ноте. Потом корреспондент с помощью переводчика брал интервью у пленных. Все они говорили, что война с Советским Союзом уже проиграна, и выражали радость, что остались живы и попали в культурный немецкий плен…
Гальдер приподнял руку, и Канарис убавил звук.
— Это те русские, которых вы знали в Ленинграде? — спросил генерал.
Аксель ответил не сразу.
— Мне кажется… наша пропаганда… не очень… — сказал он уклончиво, хотя хорошо знал, что при Гальдере можно сколько угодно ругать пропаганду.
— Э-э, оставим это, — поморщился Гальдер. — Наше дело — сама война.
— Но ведь это опасно и для нашего солдата… — более уверенно продолжал Аксель. Видя, что Гальдер ждет какого-то разъяснения, прибавил: — Я читал досье по Бресту — слишком много эмоций, непонимание обстановки и непомерное удивление, что русские не сразу капитулировали. Надо хотя бы немного знать характер противника.
— А вы знаете его характер? — прищурился Гальдер.
— Во всяком случае, я знаю, что в России давно романтизируется пограничная служба, что их пограничные войска должны драться особенно упорно.
Тяжелые веки Гальдера вздрогнули.
— Мы приближаемся к Москве и Ленинграду, обе цели грандиозны, — негромко сказал он. — О Ленинграде есть разные мнения. Фюрер сказал как-то, что землю, на которой стоит Ленинград, следует вернуть морю… Есть другое мнение — сохранить этот город как декорацию. Как декорацию, — многозначительно повторил Гальдер. — Я читал ваш меморандум. Сейчас вы ничего не хотели бы в нем изменить?
— Разве что нашел бы какие-нибудь более точные слова, — ответил Аксель.
— Этим вы займетесь, когда будете писать мемуары. А пока у меня к вам практический вопрос. Вы пишете, что очень трудно создать там «пятую колонну». Но не договариваете до конца — беретесь вы за эту затею или ее надо оставить. А? — Гальдер повернулся к Канарису.
— Мы занимаемся этим, — бесстрастно ответил Канарис. — Но нельзя нашу задачу рассматривать в отрыве от того, что делает армия. Вы же понимаете, что поднять город против самого себя можно только в атмосфере паники и страха. Именно в этот момент армия должна взломать двери города, как это было в Мадриде.
— Но когда взломаны двери, в дом входят посторонние люди… — сказал Гальдер и посмотрел на Канариса.
— Весь вопрос, сколько посторонних осталось лежать за порогом дома. Тотальные потери могут превратить победу в поражение, вы знаете это лучше меня… — спокойным, ровным голосом ответил Канарис.
Аксель затаив дыхание слушал их разговор, он прекрасно понимал, что именно сейчас решается его судьба.
— Я хочу одного — ясного представления о ваших возможностях, — раздельно и громко сказал Гальдер.
— В ближайшие два-три дня мы представим вам исчерпывающий документ… — ответил Канарис.
Когда Гальдер, тяжело поднявшись с кресла, ушел, Канарис долго молчал, разглядывая свои руки, щурил глаза. И наконец спросил:
— Все-таки трудно или невозможно?
— Трудно. Очень трудно, — негромко ответил Аксель. — На Мадрид похоже не будет.
Канарис встал и начал ходить вдоль стены, скрытой плотным занавесом, за которым висела огромная карта мира.
— Вам ясно стратегическое значение Ленинграда? — Адмирал остановился и взглянул вверх, туда, где на карте, за занавесом, был обозначен Ленинград.
— Да. И я читал записку фюреру генерал-фельдмаршала фон Лееба.
— Прекрасно… — Канарис снова мягко вышагивал по ковровой дорожке, вдоль стены. — Значит, вы понимаете, что означает для Германии не взять Ленинград. Не взять?! — вдруг громко спросил он и остановился. Высоко подняв голову и грозя пальцем, он повторил: — Не взять! Не!.. — И после выразительной паузы спросил: — Вы не хотели бы изменить вывод в своем меморандуме?
— Нет, — встал и вытянулся Аксель.
— Даже если бы вы знали, что на основании вашего вывода может быть отменен наш удар по Ленинграду?
— Ленинград будет взят общими усилиями — армия и мы. Как в Мадриде.
— На что же вы надеетесь? — спросил Канарис, шагая вдоль стены.
— На пророческое указание фюрера, однажды легкомысленно подвергнутое мною сомнению, — ответил Аксель, провожая взглядом шефа.
Канарис остановился и непонимающе, выжидательно смотрел на него.
— Государство в час больших потрясений слепнет и глохнет. Помните, как в Испании я попытался противопоставить этому опасность риска, а вы посоветовали мне поверить фюреру?
— Да, да, именно это… — словно про себя сказал Канарис. Он повернулся к стене и отдернул занавес. Взяв указку, адмирал издали нацелился на пятно, где крупными буквами было написано: «Петербург».
— Учитывая особенность города, — говорил Канарис тоном лектора, — все будет решать быстрота и смелость действий, начатых в точно избранный момент… в точно избранный момент, — повторил Канарис. И продолжал: — Группа «Север» будет наступать на город всей своей мощью. Ей будет придана часть войск группы «Центр». Накануне вашего дня город будет подвергнут тотальной обработке артиллерией и с воздуха. На плечах паники вы поднимете свои силы и добьете то, что еще будет сопротивляться в самом городе. Повторяю: темп, смелость и точно выбранный час.
— Я готов выполнить это задание, — сказал Аксель твердо, без всякого пафоса.
— Вот вы и дождались своего дела, — сказал адмирал и, подойдя ближе, пожал локоть Акселя. — Немедленно свяжитесь с офицерами первого и второго отделов, они в разное время занимались Ленинградом. Все, что у них найдется полезного для себя, забирайте.
— Мы будем действовать параллельно? — спросил Аксель.
— Их дело — каждодневная разведка и диверсии в советском тылу непосредственно для фронта, и это, так сказать, фон для вашей деятельности. Их силы для вас непригодны, агентура у вас должна быть своя, особо надежная и умелая.
- Предыдущая
- 5/66
- Следующая
