Искушение - Макдональд Джон Данн - Страница 18
- Предыдущая
- 18/36
- Следующая
И по мере того как ко мне возвращалась уверенность, вырисовывался один поворот, нечто такое, что могло стать этакой недостающей точкой над «i». Да-да, правильно. Если только я ничего не путаю. Но похоже, что нет.
Когда-то, в первые годы нашего брака, когда наши споры еще были наполнены живым чувством и я страдал, слыша от нее злые слова, задолго до того, как все эти сцены обратились в тягостную рутину, случилась одна безобразная сцена. Я уж и не помню, почему она тогда решила навсегда расстаться со мной. Придя домой, я обнаружил записку. Она нацарапала ее на титульном листе первой попавшейся книги, и раскрытый том оставила посреди комнаты, на ковре. Я увидел книгу, войдя в комнату, почти сразу. Теперь я вспомнил: после того как Мы тогда помирились, она хотела вырвать из книги этот лист, но я решил его сохранить. Может быть, рассчитывал использовать как оружие в следующий раз?
Теперь я отыскал эту книгу, поднес ее к свету, раскрыл. Наклонным, крупным почерком школьницы, – вместо точек над «i» она почему-то ставила маленькие кружочки, – она написала тогда: «Джерри, это все потеряло всякий смысл. Я ухожу, совсем, окончательно. Не пытайся меня разыскивать. Я никогда не вернусь». Вместо подписи стояла буква «Л», бумага в этом месте была прорвана насквозь.
Кажется, я никогда и ни при ком не упоминал о существовании этой записки. Конечно, есть способы определить возраст чернил. Этим исполнилось шесть лет, но выглядели они только что просохшими.
На веранде послышались шаги. Я захлопнул книгу и вернул на полку, на прежнее место. Сердце мое бешено колотилось.
Я подошел к дверям. Свет не выключил. Я почувствовал некоторое облегчение, разглядев при свете наружного фонаря женский силуэт.
– Джерри?
– Хелло, Манди.
– Лоррейн дома?
– Нет, ее нет дома.
– Наш паршивый телефон опять сломался, третий раз за месяц! Ты не знаешь, где она сейчас?
– Она не сказала, куда собирается. Машина на месте, так что наверняка где-нибудь по соседству.
– Ну, искать ее по всей округе я не собираюсь. Если она придет до десяти, пусть позвонит, а если телефон все еще будет барахлить, – может, она заглянула бы к нам на минутку? Намекни, что она не пожалеет.
– Я ей скажу.
– Спасибо большое, Джерри.
Я посмотрел, как она сбегает по ступенькам крыльца. Потом поспешно вернулся в гостиную, достал книгу с полки, поднялся с нею наверх, бритвенным лезвием вырезал титульный лист. Записку я положил на туалетном столике в спальне. Выглядела она очень убедительно. И не обманывала. Ведь Лоррейн действительно никогда не вернется. Я спустился в подвал, в кладовку, где мы хранили садовую мебель. Она была накрыта парусиновой тканью. В двух местах парусина была порвана, и пятен на ней хватало. Но для моей цели сгодится. Я сложил кусок ткани в несколько раз. Отыскал там же, в углу, крепкий бельевой шнур. Все это отнес в ванную. Включил свет. Почему-то я ждал, что Лорри теперь будет выглядеть по-другому, но нет, в ней ничего не изменилось, она была такая же, как и перед тем. Я расстелил ткань на кафельном полу рядом с ней. Опустился на корточки, вытер мокрые ладони о брюки. Что-то мешало мне прикоснуться к мертвой Лоррейн. Но что уж теперь… Я взялся за ее плечи и бедра и перекатил ее на расстеленную парусину. Тело еще не успело окоченеть, но не ощущалось уже в нем и тепла, свойственного человеку при жизни. Она была ни теплой, ни холодной – нечто среднее, ненатуральное и неприятное. Я перевернул ее еще раз, теперь покойница лежала на спине. Я сложил ее руки вдоль туловища, ноги прижал одну к другой. Потом загнул верхний и нижний края ткани, закрыв таким образом лицо и ноги. Затем то же самое повторил с правого бока и с левого. Продел шнур снизу и крепко перевязал получившийся пакет – вокруг лодыжек, колен, бедер, талии, груди, шеи. Когда я поднялся, колени мои дрожали. Только теперь я сообразил, что во время всей этой процедуры я ни разу не взглянул на нее.
Кое-как я поднял длинный сверток. Говорят, человек после смерти весит больше, чем при жизни. Не знаю. Она не показалась мне тяжелей, чем когда-то, при тех нередких случаях, когда мне приходилось тащить ее домой на себе – по той простой причине, что она не держалась на ногах. Я прислонил ее к стене. И это мне уже приходилось делать когда-то, – пригнулся, подставил правое плечо под ее живот, ухватил за колени, поднялся. Верхняя часть туловища теперь перевешивалась мне за спину. Когда я до конца распрямился, из ее горла вырвался чудовищный хрип. Холодный пот выступил на всем моем теле. Я стоял с этой своей ношей на плече и убеждал себя, что это просто вышел воздух, остававшийся в ее легких. Так оно и было, конечно. По темной лестнице я снес ее вниз и осторожно опустил на пол. Я запер все три наружные двери и снова взбежал наверх. Вытер пол в ванной. Потом сделал все, чтобы царапины на моей щеке не бросались в глаза. Я использовал крем, который Лоррейн употребляла, замазывая случайные прыщики.
Едва я покончил с этим занятием, зазвонил телефон.
– Алло!
– Джерри, это опять Манди. Прости, что беспокою. Лоррейн уже дома?
– Еще нет.
– Ах так. Ну, тогда хотя бы скажу тебе, что наш телефон уже в порядке.
– Я… Мне нужно уехать, Манди. Вернусь, должно быть, поздно. Но я ей оставлю записку.
– Может, мне прийти и позаботиться о твоем друге, ведь он все-таки болен, а вас обоих не будет дома? Поверь, мне это было бы совсем нетрудно.
– Спасибо большое, но не нужно. Винс спит. Благодарю тебя, Манди.
– Как он, кстати, насчет блондинок?
– О, это он всегда готов. Равным образом и насчет брюнеток и рыжих.
– А ты? Ты случайно к рыженьким не питаешь слабости, а, Джерри?
– Не понимаю.
– Ну, я тут краем уха слышала, что ты.., что вы с одной нашей общей подругой имели весьма приятный тет-а-тет, вы еще сидели в креслах-качалках в саду, а потом оба разом исчезли. И ни один из вас вроде бы не жалел об этом.
– Тут какое-то недоразумение.
– Может быть, может быть. Так не забудешь оставить записку, Джерри?
– Не забуду.
Я положил трубку. Сошел вниз, в гостиную, присел к письменному столу и написал: «Лорри, позвони, пожалуйста, Манди, как только придешь. Наш больной спит. Я удаляюсь. Когда вернусь, не знаю. Твоя угроза действует мне на нервы. Я все еще надеюсь, что это сгоряча и ты так не думаешь».
Я подписался. Положил записку в кухне на стол, придавив ее тяжелой солонкой. Я посмотрел на сверток, лежавший на полу перед дверью, и произнес, обращаясь прямо к нему:
– Ты должна позвонить твоей подруге Манди, мое сокровище.
И засмеялся. И оборвал смех. Это был чертовски несимпатичный смех – хриплый, истеричный, мерзкий.
Я пошел в гараж, взял и забросил в багажник моей машины короткую лопату. Настал ее черед. Когда я запихивал тюк в багажник, голова глухо стукнулась о металл. Я взялся за ноги и пристроил их рядом с лопатой. Форма свертка могла вызвать подозрения, и я положил сверху старое армейское одеяло, всегда тут лежавшее. Но и теперь этот странный продолговатый пакет мог бы навести кого-то на нежелательные размышления. Я снял одеяло, уложил лопату наискосок поверх длинного тюка, а затем накрыл одеялом лопату и все остальное.
Я замкнул парадные двери, уселся в машину, поехал. В город. Остановился в тихой боковой улочке возле отеля «Верной» и запер машину. Прошел в бар. Вечер был тихий, спокойный, мирный. Четыре-пять парочек и трое мужчин у стойки. Я взобрался на сиденье-вертушку. Тимми подошел и сказал:
– Вечер добрый, мистер Джеймсон.
– Не такой уж и добрый, – проворчал я в ответ мрачно и нарочито невнятно. – Устрой-ка мне «бурбон», Тимми. И не скупись: чем крепче, тем лучше.
Я положил на стойку доллар. Когда он забирал бумажку, я сказал:
– До чего хреновый мир нам достался, а, Тимми? С бабами никакой жизни нет, и без баб тоже не жизнь. Скажешь нет?
– М-м, да, так оно и выглядит иной раз, мистер Джеймсон.
Лоррейн частенько заявлялась в этот бар, и Тимми, похоже, сочувствовал мне не только на словах.
- Предыдущая
- 18/36
- Следующая
