Вечерня - Макбейн Эд - Страница 37
- Предыдущая
- 37/68
- Следующая
Пишу это письмо, все еще надеясь, что могу поделиться с тобой самыми сокровенными чувствами.
Ирен, я в большой тревоге.
Дело в том, что совсем недавно, перед самой Пасхой я стал всерьез сомневаться в своих способностях любить Господа и служить Ему так же преданно, как я поклялся это делать. Я дошел до такого состояния, что не могу смотреть в глаза прихожанам по воскресеньям, слушать исповеди, руководить молодежью из нашей католической организации, давать советы тем, кто в них нуждается — короче, исполнять обязанности и долг пастыря.
Мое отвращение к себе достигло крайней точки в воскресенье на Пасху, когда я не смог выбраться из ситуации всепоглощающей и истощающей. Тогда я понял, что оказался в дьявольской ловушке и стал опасен не только для себя и агнцев моего стада, но и для самого Господа!
Не знаю, что делать, Ирен. Прошу тебя, помоги.
Твой любящий брат Майкл".
Карелла перечитал письмо, а потом обратился к первому абзацу ответного письма Ирен к брату:
"Мой дражайший брат!
Только что получила твое письмо от 12 мая и не могу тебе описать, с каким опечаленным сердцем спешу тебе ответить. Майкл, как ты сумел воздвигнуть в себе такую башню сомнений? И не кажется ли тебе, что ты должен поделиться своими тревогами с епископом твоей епархии? Я просто не знаю, что тебе посоветовать".
И это сестра, которая в дни юности Майкла Берни «не раз давала ему добрый совет»! Карелла воспринял это письмо как отказ. «Не приставай со своими проблемами, я еду в Японию. До отъезда я тебе позвоню, и мы приятно поболтаем. К тому времени над тобой опять будут голубые небеса. К тому же, я знаю, ты сможешь обрести в молитве просветление и спасение». Бедный, измученный сукин сын с кем-то связался, как это выяснилось после, но ее нельзя беспокоить. А вчера на похоронах — глаза, полные слез. Карелла покачал головой.
Потом отправился в клерикальный отдел, снял копию с письма отца Майкла и желтым фломастером выделил слова и предложения, представлявшиеся ему важными для расследования:
«Дело в том, что совсем недавно, перед самой Пасхой...»
Значит, эта связь началась «перед самой Пасхой». «Перед самой» — понятие относительное, может означать и за два дня до Пасхи, или две недели, или даже два месяца. Во всяком случае, он не говорит «давным-давно». Его точные слова — «совсем недавно». Отметим это.
«Мое отвращение к себе достигло крайней точки в воскресенье на Пасху...»
Опять Пасхальное воскресенье! В тот же день Натан Хупер искал убежища в церкви. Тогда же он слышал, как отец Майкл спорил с невидимым мужчиной. Тогда же священник прогнал Бобби Корренте и его дружков.
«...когда я не смог выбраться из ситуации всепоглощающей и истощающей».
Не связано ли это со спором, который был у него с неизвестным, невидимым мужчиной? А не спорили ли они по этому поводу...
«...всепоглощающей и истощающей»?
Что говорил ему тот мужчина, когда Хупер ворвался в церковь, брызгая кровью, преследуемый обозленной толпой?
«Тогда я понял, что оказался в дьявольской ловушке...»
«Дьявольская ловушка», — размышлял Карелла. Что же священник имел в виду?
— И что же ты забирала из церкви? — спросил Хейз.
— Да кое-что из своего стола. Новый настоятель, заменивший отца Майкла, привез с собой своего секретаря.
— Отец Орьелла? Я думал, его назначили сюда временно.
— Наверное, нет, — сказала Крисси, встряхнув головой совсем как актриса. Наверное, есть такие курсы, где их учат, как вскидывать волосы. — Завтра займусь поисками новой работы. Пока не появится роль, — прибавила она, пожав плечами.
В субботу вечером она честно и искренне сказала ему, что иногда сомневается, будет ли вообще у нее роль. Но, похоже, надежда живет вечно. Вот сегодня понедельник, и она опять поет свою старую грустную песню. «Появится роль! И когда она появится, я буду готова к ней! А если я ее потеряю, то лишь потому, что они искали актрису, которая выше ее. Или ниже. Или светлее. Или темнее!» — «Актриса!» — подумал он и удивился, какого черта вообще он здесь делает!
Они завтракали в новом итальянском ресторане на Калвер-авеню. В этом городе ресторанов — как грибов (или, в некоторых случаях, как поганок) и большинство из новых — итальянские. Кажется, американское помешательство на пасте не знает предела. Некоторые ресторанчики выживают. Многие исчезают после двух-трех месяцев борьбы. Крисси заказала телятину в остром соусе. Хейз выбрал каннелони: большие макароны, фаршированные мясом. Судя по вкусу соуса, это блюдо было приготовлено уже две или три недели назад.
— Ты не против, если мы поговорим о деле? — спросил он.
Сегодня утром Карелла поделился с ним впечатлениями от вчерашнего посещения кладбища. У священника было амурное дельце. Хейз молча выслушал. Он чувствовал, что новость его обеспокоила, но не мог понять, почему.
— Начинай, — сказала Крисси.
— Хочу спросить... не обсуждал ли с тобой отец Майкл когда-нибудь свои личные дела?
— Какие, например?
— Ну... личные дела.
— Например, к какому стоматологу ему идти? Или: может ли он себе позволить или нет новую машину?
— Да нет! Я говорю больше о... сомнениях... страхах.
— Нет! Никогда!
— Ты когда-нибудь вскрывала его почту? Или отвечала по телефону?
— Конечно. Всегда.
— А были ли письма или звонки от... — Он запнулся, но решил договорить: — Были ли письма и звонки от женщин?
— Да, конечно, — сказала она.
— От каких-нибудь женщин особо?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — ответила она.
— Ну, таких женщин, которые писали или звонили ему чаще, чем... ну... чем это надо.
— Все равно не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну... — сказал он и опять запнулся. — У нас есть основания считать, что отец Майкл оказался вовлечен в такую ситуацию, в которой он не знал, что ему делать. В такую, что привела его к беде. Если ты помнишь о чем-то в этом роде, ты бы нам здорово помогла...
— Нет, не припоминаю ничего такого, что бы тревожило его, — ответила Крисси.
— И не упоминал он о проблемах или...
— Никогда.
— А эти женщины, что звонили ему...
— Разные женщины. Ведь их в приходе большинство, — сказала она.
— Ты не припоминаешь их имен?
— Так, экспромтом — нет. Но в делах могут быть письма...
— Да, я видел их.
— ...и я вела журнал записи телефонных разговоров — если новый секретарь уже не выкинула его.
— А где он находился?
— На моем столе. Справа от телефона.
— Книга, блокнот?..
— Это блокнот для записей. Розовый. «Пока вас нет» или что-то в этом роде. И там есть колонка для записи сообщения, имени и телефона того, кто звонил.
— И эти женщины, которые звонили... кто-нибудь из них посещал отца Майкла?
— Посещала?
— Ну да. Приходила в церковь, чтоб увидеться с ним, побеседовать.
— Да, в офис приходили женщины, — сказала Крисси и удивленно уставилась на него. — Знаешь, у меня такое ощущение, что ты... ладно... ерунда, я ошиблась.
— А может быть, не ошиблась, — возразил Хейз. — О чем ты подумала?
— Что... ну... по вопросам, которые ты мне задаешь... ну, мне кажется, что ты допускаешь, что у отца Майкла... так сказать...
— Да?
— Ладно, был любовный роман или что-то в этом роде.
— А ты это допускаешь?
— Нет.
— Ты так уверенно это говоришь...
— Я считаю, что отец Майкл был всецело предан Господу и католической церкви. Вряд ли он вообще замечал женщин. Или так о них думал.
— Как?
— В сексуальном смысле. Он был симпатичным, ты же знаешь... ну, ты видел его...
Хейз видел тело.
Которое кто-то многократно бил и резал.
— ...все приходские девчонки сходили по нему с ума — эта классическая внешность ирландца-шатена, эта улыбка Джина Келли...
Труп на каменном полу сада не улыбался.
Они занимались убийством, точка.
Жертвой являлся белый мужчина в возрасте чуть больше тридцати лет, темноволосый, темноглазый.
- Предыдущая
- 37/68
- Следующая
