Топор - Макбейн Эд - Страница 6

• Предыдущая
• 6/32
• Следующая

– Вы уверены, что он никогда не выходит? – спросил Карелла.

– Я ни разу не видела, чтобы он днем вышел из дома. А что он делает, когда становится темно, откуда мне знать? Может, он тайно выходит и едет в такие заведения, где курят опиум, кто знает? Я говорю вам только, что я лично ни разу не видела, чтобы он вышел из дома.

– А что вы можете сказать о старике? – спросил Хейз.

– О мистере Лассере?

– Да.

– Он тоже по-своему странный. Пилит деревья, а ведь ему восемьдесят семь лет, понимаете? Молодым его никак не назовешь. Но каждые субботу и воскресенье он едет пилить деревья.

– И берет с собой топор?

– Топор? Нет, у него есть особая пила, не знаю, как она называется.

– Циркулярная пила? – подсказал Хейз.

– Верно, – отозвалась миссис Московиц. – Но даже в этом случае, даже с помощью этой циркулярной пилы пилить деревья – нелегкий труд для восьмидесятисемилетнего человека, верно?

– Совершенно верно, – согласился Карелла.

– Но и это еще не все. Знаете, на свете есть очень сильные люди. Я видела таких людей. Мой собственный отец – мир праху его – весил сто восемьдесят фунтов, одни мускулы, да благословит его господь, когда умер в семьдесят девять лет. А мистер Лассер вовсе не из богатырей. Он хрупкий и старый на вид, но выполняет такую тяжкую работу. Таскает со своего участка тяжелые камни, корчует пни, красит дом, что, правда, не очень тяжело, но для старика простоять весь день на приставной лестнице – нет, по-моему, это крайне странно.

– Другими словами, вся семья кажется вам весьма своеобразной, не так ли, миссис Московиц?

– Не хотелось бы говорить плохое о своих соседях, – сказала миссис Московиц. – Скажем так. Скажем, я нахожу их поведение несколько необычным. Скажем, мне представляется странным, что рехнувшаяся старуха, вроде миссис Лассер, оставлена на попечении двух других безумцев, как ее муж и сын. Вот почему я и подумала, что, может, кто-то решил сплавить ее в сумасшедший дом и написал жалобу.

– Кто рехнулся? – спросил мальчик.

– Замолчи, Мэнни, – сказала миссис Московиц.

– Миссис Московиц, – спросил Карелла, – не видели ли вы, чтобы Энтони Лассер сегодня выходил из дома? – Нет, не видела, – ответила миссис Московиц.

– Можете ли вы с полной уверенностью сказать, что он весь день пробыл дома?

– Что?

– Убеждены ли вы, что сегодня он весь день провел дома?

– Нет, не убеждена.

– Значит, вполне возможно, он выходил, о чем вам не было известно?

– За кого вы меня принимаете? – рассердилась миссис Московиц. – Что я, по-вашему, только и делаю, что подсматриваю за своими соседями?

– Нет, разумеется, нет.

– Надеюсь, – сказала явно обиженная миссис Московиц.

– Мы просто пытались...

– Я понимаю, – поджала губы миссис Московиц. – Пойдем, Мэнни. Попрощайся с этими двумя джентльменами.

– До свиданья, – сказал Мэнни.

– До свиданья, – ответил Карелла. – Большое вам спасибо, миссис Московиц.

Миссис Московиц ничего не ответила. Держа одной рукой руль велосипеда, а другой ребенка, она крепко захлопнула за собой дверь.

– Что плохого я сделал? – спросил Карелла.

– Я не умею обращаться с детьми, да?

– Погоди...

– А ты не умеешь обращаться с женщинами, – сказал Хейз.

Женщину звали Тедди Карелла, а он был ее мужем и знал, как с ней обращаться.

Когда к пяти тридцати вечера закончилось опознание трупа по фотографиям, Карелла и Хейз задали Энтони Лассеру еще несколько вопросов про его отца, а затем отправились в участок расписаться перед уходом домой. Они ушли из участка в шесть пятнадцать, то есть на полчаса позже, чем полагалось, и, оказавшись на улице, быстро попрощались и разошлись. У Хейза было назначено свидание с некоей Кристин Максуэлл. А Кареллу ждали дома жена и дети.

У его жены были черные волосы и карие глаза, а фигура такая, что ее не смогли испортить даже роды близнецов. Полногрудая, с широкими бедрами и длинноногая, она встретила его в прихожей звонким поцелуем, обняв так крепко, что у него хрустнули ребра.

– Эй! – воскликнул он. – В чем дело? Что происходит?

Когда он говорил, Тедди Карелла, не отрываясь, смотрела на его губы, потому что была глухой и понимала чужую речь, только читая ее по губам. Затем, поскольку она была еще и немой, подняла правую руку и с помощью принятых во всем мире знаков быстро объяснила ему, что близнецы уже поели и что Фанни, их домработница, в эту минуту укладывает их спать. Карелла следил за ее рукой, порой пропуская слово-другое, но понимая смысл и значение сказанного, а затем улыбнулся, когда она перешла к их планам на вечер, как будто после такого поцелуя при входе еще требовалось что-то объяснять.

– Тебя следует арестовать за такие выражения, – ухмыльнулся Карелла. – Хорошо, что их никто не слышит.

Тедди оглянулась через плечо, желая удостовериться, что дверь в комнату близнецов плотно закрыта, а затем, прильнув к мужу, снова поцеловала его, и он чуть не забыл, что должен, как обычно, перед ужином сказать близнецам «спокойной ночи».

– Никак не пойму, с чего это ты так разошлась, – сказал он, вопросительно подняв бровь, и Тедди, быстро шевеля пальцами правой руки, велела ему не смотреть дареному коню в зубы.

– Ты сама самый лучший подарок на свете, – сказал он и, поцеловав ее в кончик носа, направился в комнату близнецов.

Он постучался в дверь, и Фанни подняла глаза от кроватки Марка, которого она старательно укрывала одеялом.

– Моя дорогая юная леди... – начал Карелла.

– Юная леди? Да вы никак в отличном настроении?

– Да он никак в отличном настроении, – эхом отозвалась Эйприл из своей кроватки.

– Моя дорогая юная леди, – сказал Карелла Фанни, – если человек хочет, чтобы дети не входили к нему, предварительно не постучав, то и он обязан, подав пример, постучать в дверь прежде, чем войти к ним. Правильно я говорю, Марк?

– Правильно, папа, – отозвался Марк.

– Эйприл?

– Правильно, правильно, – захихикала Эйприл.

– Не следует возбуждать их перед сном, – назидательно заметила Фанни.

Фанни, которой было лет пятьдесят с лишним, рыжая и крепкая, как и полагается настоящим ирландкам, отвернулась от кровати Марка с притворно строгим лицом и, небрежно поцеловав Эйприл, сказала:

– Дети, оставляю вас вашему ужасному папочке, который поведает вам истории о том, как ловят преступников.

– В один прекрасный день, – откликнулся Карелла, ни к кому не обращаясь, – Фанни выйдет замуж и бросит нас. Тогда мы позабудем про веселье и наш дом станет мрачным и печальным.

– И не надейтесь, – усмехнулась Фанни и вышла из комнаты. И тут же, приоткрыв дверь, добавила: – Ужин через пять минут. Поторопитесь, Шерлок.

– Кто такой Шерлок? – спросил Марк.

– Сыщик, – ответил Карелла.

– Он лучше тебя? – спросил Марк.

Эйприл вылезла из постели, выглянула за дверь, желая удостовериться, не идет ли Фанни обратно, а затем залезла на колени к Карелле, который сел к Марку на кровать.

– Сыщиков лучше папочки не бывает, – сказала она брату. – Правда, папочка?

Карелла, не желая разрушить образ идеального отца, скромно ответил:

– Правильно, малышка. Я самый лучший сыщик на свете.

– Видишь! – торжествовала Эйприл.

– Я и не говорил, что кто-то лучше, – сказал Марк. – Вечно она все переиначивает, папа.

– Не папа, а папочка, – рассердилась Эйприл. – Его зовут папочка.

– Его зовут Стив, дурочка ты, – не желал соглашаться Марк.

– Если вы собираетесь ссориться, – сказал Карелла, – тогда я лучше пойду.

– Она сегодня сломала две мои модели, – вспомнил Марк.

– Зачем ты это сделала, Эйприл? – спросил Карелла.

– Потому что он назвал меня «малышка – мокрые штанишки».

– Но это правда.

– У меня уже не было мокрых штанишек целую неделю, заявила Эйприл.

– А вчера вечером? – спросил Марк.

– По-моему, тебя это не касается, Марк, – осторожно заметил Карелла. – То, что делает твоя сестра...

• Предыдущая
• 6/32
• Следующая