Редкая птица - Катериничев Петр Владимирович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/54
- Следующая
Легонько тюкаю лидера рукояткой по затылку, приводя в состояние «грогги», снимаю «пушку» с предохранителя и приглашаю его приятелей:
– На пол! – сопровождая просьбу красноречивым жестом.
Боковым зрением улавливаю какое-то движение – похоже, не все восприняли меня серьезно, но дабы не повторять ошибок верзилы, по-прежнему отдыхающего на полу, сначала стреляю, потом анализирую реакцию. Вскрик! – непослушный роняет внушительный самопал и падает следом: похоже, пуля раздробила ему кисть руки, у парня болевой шок.
Вроде поняли, что шутить я не намерен. Так что сажусь тихонько в уголок и наблюдаю за «подзащитными». Насчет того, что в милицию уже сообщено, не сомневаюсь, – или я ничего не понимаю в метрдотелях, официантах и оперативной работе «угро».
«Коляска» подкатила через пару минут. Городок-то небольшой.
Ствол укороченного «акаэма», собака – все как полагается. Я же сижу паинькой – «пушка» на другом конце стола, стволом ко мне, обойма – рядом, руки на столе – ладонями вниз. Подъезжают еще две машины – тормозят лихо, с визгом.
Появляется Кузьмич – в белоснежной форменной рубахе, заправленной в брюки. У Кузьмича два бзи-ка: по три раза на день менять сорочки (он предпочитает белые) и не носить положенного по форме головного убора – наверное, чтобы не отдавать чести никакому начальству. Тогда погоны на его плечах были еще майорские.
С полминуты он стоит в дверях, оглядывая зал: оценка ситуации. Потом обращается к старлею:
– Ты это… чтобы все по форме.
– Есть, – козыряет старлей.
А Кузьмич направляется ко мне. Сгребает со стола пистолет, обойму, и они исчезают в безразмерных карманах штанов, похожих больше на казацкие шаровары.
Берет стул и садится напротив.
За его спиной уже работают. Парнишки закованы в «кандалы» – руки назад, без баловства, – одного за другим их уводят. Оперативники в штатском занимаются свидетелями. И тут я вижу девушку – длинные каштановые волосы, легкое платьице до колен. Где были мои глаза! Мысль, что она со спутником, приходит в голову позже…
– Ты это… документы… – выводит меня из мечтательности голос Кузьмича.
– С собой нет. Дома.
– Где – дома?
– Здесь, в Приморске.
– Ты местный?
– Наполовину. Домик купил.
– Где?
– На Зеленой.
– У Асланбея?
– Да.
– Не похож ты на шахтера.
– Шахтер дом купил, я – летний домик. На самом берегу.
– А-а. Фамилия?
– Дронов. Олег Владимирович.
– По профессии кто? Хотел бы я сам это знать!
– Преподаватель. – (Ну не моряк же!) Кузьмич усмехается, достает из кармана портсигар, оттуда – окурок сигары, прикуривает, пыхает ароматным дымом.
– Поехали. Только ты это… Без баловства. Майору я, видимо, понравился.
Поскольку в райотдел меня доставили на его «уазике» (он спереди, а я – с сержантом и собакой – сзади, в клетке), наручников не надевали. Ну а я никогда и не считал, что выгляжу уркой. Заходим в дежурку.
– Ты это…
А я уже выкладываю на стол: деньги, ключи, сигареты, зажигалку. Все. Ни наркотиков, ни ампул с ядом.
Майор смотрит на ключи, потом на меня. Похоже, симпатия у нас взаимная.
Пододвигаю к нему ключи:
– Только документы у Степана Тимофеевича, в доме. Я тут третий день всего, дверь на соплях.
– Сам из Москвы?
– Да.
– Посиди с дежурным. Адрес, родственники… Я это… Матвеев!
– Я!
– Ты это… Займись гражданином. Чтобы все по форме.
– Есть!
– И «пальчики» не забудь. – Глядя на меня, пояснил:
– Для порядку.
– Я это… – произношу в тон Кузьмичу.
– Чего?
– Сигареты.
– Кури.
В два ночи сержант препроводил меня в отдельный «нумер» и удалился, щелкнув замком.
Судя по тому, что Кузьмич не торопился меня навестить, либо он не исповедовал принцип «куй железо, пока горячо», либо я вовсе не железо, а фанерка для этого сыскного волка, а он сейчас «колет» стальных парней, взятых в кабаке «на шару». Убаюканный этим прозорливым видением, я уснул. И видел во сне девушку из ресторана. Только безо всякого платья – выходящую из моря. Обнаженной.
Я проснулся от скрежета ключа в замке и, когда дверь отворилась, был уже бодр и свеж, как голодная черноморская кефаль. Вот только со стороны заметить это было сложно.
– Дронов, на выход!
Кузьмич встретил меня в кабинете, чисто выбритый, в свежей сорочке, сияя золотом погон. Вкусно пахло кофе и сигарами.
На небольшом столе у окна стоял компьютер. Я бросил взгляд на экран – и увидел набранный текст.
– Галя, зайди, – сказал Кузьмич в селектор.
Вошла женщина лет тридцати в лейтенантских погонах.
– Прибери-ка это хозяйство! – Кузьмин кивнул на компьютер.
– А сам чего? – норовисто возразила дама.
– Прибери, я сказал!
– Пожалуйста! – Женщина нажала пару клавиш, вынула дискету. – В сейф?
– Ага. – Кузьмин звякнул ключами, и они исчезли в его безразмерных штанах.
Лейтенантша пошла к двери, соблазнительно двигая крепкими ягодицами, туго обтянутыми форменной юбкой. Мы проводили ее взглядами.
– От, бабы!.. – вроде в сердцах произнес Кузьмич, возвращаясь в привычный образ «камаринского мужика». Судя по всему, своих «внеслужебных» отношений лейте-нантша и майор не скрывали. И в «мужика» это вписывалось. А компьютер – не вписывался. Ладно. Разберемся.
– Кофейку?
– Ага. И бутерброд.
Кузьмич достал огромную чашку, кипятильник, растворимый кофе, сахар.
Пододвинул все это мне вместе с графином:
– По вкусу.
Потом воровато оглянулся на дверь и извлек из шкафа громадный трехэтажный сандвич – с жареным мясом, луком, салом, помидорами и Бог знает с чем еще. К такому не кофе, к такому горилка с перцем в самый раз. Лейтенантше такого не сотворить – не та фактура, или, по-научному, не то видение жизни.
– Гарно зроблено, – ввернул я по-украински.
– Атож.
Кузьмич подождал, пока я насыщался, деликатно прихлебывая пустой кофеек.
Потом сказал:
– Рассказывай.
Я изложил свою версию событий. Кузьмич кивал.
Раскладку на меня он, надо думать, уже получил. Умный, русский, беспартийный, в меру пьющий, разведен. Хорошая считалочка получается. Дальше: не был, не состоял, не привлекался, не участвовал, не служил (что и подтверждается военным билетом, согласно которому я рядовой, состав – солдаты, не служил). О том, как я бороздил просторы Мирового океана, знает такой узкий круг ограниченных лиц, что ограниченнее не бывает. Я не прохожу ни в одном компьютере ни одного ведомства; правда, это не значит, что какой-нибудь ретивец на свой страх и риск не завел на меня папочку, – но что в ней? Слезы… Все «бумаги» вместе с дорогой моему сердцу формой и кортиком укрыты в несгораемом ящике, который сам спалит в прах собственные внутренности, ежели к нему намылится любой другой человек, кроме единственного имеющего доступ.
Ну а трудовой стаж – в зеленой книжице, как у прочих трудящихся. К тому же я – кандидат наук. Исторических. Это – без балды. Может, теперь, пока не у дел, докторскую тиснуть? В свете новых веяний, так сказать… О войне Украины с Турцией за Крым, к примеру! Что докторская – национальным академиком стану, на серебре есть буду, на золоте пить, и мое славное имя на скрижалях или где там еще…
– Учитель, говоришь?
– Преподаватель, – скромно поправляю я. Называть себя ученым еще не привык – несмотря на большие творческие планы.
– А где так драться научился?
– На секцию бокса ходил. В детстве. Первый разряд, – застенчиво произношу.
И еще более застенчиво добавляю; – Юношеский.
– И стрелять там же, на секции?
– Случайно. С перепугу.
– Ты это… Знаешь, кого повязал? С перепугу-то?
– Кого?
– Григорий Голубенников, кличка – Сивый. Он же – Тесак.
Кузьмич пристально наблюдает за мной, стараясь заметить реакцию. А реакции – никакой. Здесь он профессионал, не я. Ни фамилия, ни клички мне ничего не говорят. Пожимаю плечами.
- Предыдущая
- 8/54
- Следующая
