Легавые - Макбейн Эд - Страница 27

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая

– Там ничего интересного, только старые фильмы.

– Среди них попадаются очень хорошие, – сказал Глухой.

– А бывают просто кошмар, – возразила Рошель.

Глухой улыбнулся.

– Тогда помоги нам. Будешь заклеивать конверты. Здесь сто штук.

– Не хочется.

– Я так и думал.

– Что же мне делать? – спросила Рошель.

– Переоденься в ночную рубашку, – сказал Глухой.

– Ладно, – согласилась она и встала с табуретки. – Спокойной ночи, ребята.

– Спокойной ночи, – отозвались Бак и Ахмад.

Рошель еще раз взглянула на Глухого и удалилась в другую комнату.

– Безмозглая дура, – сказал Глухой.

– Она меня раздражает, – поддержал его Бак.

– А меня наоборот, – возразил Глухой. – Она успокаивает мне нервы. К тому же она свято верит в то, что мы добропорядочные бизнесмены, и не имеет ни малейшего представления, чем мы занимаемся.

– Я иногда тоже перестаю понимать, чем мы, собственно, занимаемся, – буркнул Бак.

– Все очень просто, – сказал Глухой. – Мы рекламируем наше изобретение, рассылая письма заинтересованным лицам. Это старый, испытанный метод деловых людей нашей великой и славной нации. Конечно, наши возможности весьма ограниченны. Всего лишь сто писем. Но я убежден, что они принесут неплохую прибыль.

– А если нет?

– Давай, Бак, предположим худшее. Представь, что откликнется лишь один процент адресатов – дело вполне обычное. Наши расходы составляют: восемьдесят шесть долларов девяносто пять центов за карабин с оптическим прицелом, три семьдесят пять за коробку с патронами, шестьдесят четыре девяносто пять за преобразователь, семь за будильник, девять шестьдесят за динамит, восемьдесят центов палочка, шестьдесят центов за взрыватель, десять долларов – почтовая бумага, пять – марки и конверты. Если я не ошибся в расчетах, – он сделал паузу и улыбнулся Ахмаду, – всего это составит сто восемьдесят восемь долларов шестьдесят пять центов. Предстоящие траты – на тестер, буквы и форму – незначительны. Даже если клюнет один из ста адресатов, мы все равно получим хорошую прибыль.

– Пять тысяч долларов – не бог весть какие деньги, если принять во внимание два убийства, – возразил Бак.

– Три, – поправил его Глухой.

– Тем более, – поморщился Бак.

– Поверь мне, мы получим куда больше пяти тысяч, – сказал Глухой. – В пятницу приступим к окончанию операции. А в субботу утром не останется никого, кто бы не поверил нашим письмам.

– Сколько же из них, по-твоему, клюнет?

– Большинство. Если не все.

– А легавые?

– Что легавые? Они до сих пор не знают, кто мы такие. И вряд ли узнают.

– Надеюсь, ты прав...

– Конечно, прав.

– Что-то меня смущают легавые, – признался Бак. – Ничего не могу с собой поделать.

– Напрасно беспокоишься. Эти суетливые людишки работают по старинке. Полицейские в этом городе похожи на заводные игрушки. Они могут делать только то, что позволяет их устройство. Это человечки-автоматы, которые бессмысленно топчутся по кругу. Поставь на пути у них препятствие – кирпичную стену или ящик из-под апельсинов, – и они будут топтаться на месте, пока не кончится завод. Их ноги будут шевелиться, но они останутся там, где были. – Глухой улыбнулся. – Я, друзья мои, и есть кирпичная стена.

– Или ящик из-под апельсинов, – хмыкнул Бак.

– Нет, – поправил его Ахмад. – Конечно же, кирпичная стена.

Утром следующего дня кое-что прояснилось. В десять часов в следственный отдел позвонил Толстяк Доннер. К этому моменту сотрудники окончательно сломали головы, пытаясь разгадать, что же замыслили Ла Бреска и Калуччи, что именно должно произойти пятнадцатого марта и в котором часу. Было немало и других вопросов. Кто такой Дом (у которого, похоже, вообще не было фамилии)? Кто такая блондинка, на чьей машине в пятницу Ла Бреска скрылся от преследователя? Детективы надеялись установить личность хотя бы одного из них, чтобы прикинуть, какое дельце им предстоит. Тогда можно будет понять, связано ли оно с убийством Каупера и Скэнлона и какое отношение имеет Ла Бреска к Глухому. Вопросов было множество. Оставалось найти того, кто мог бы на них ответить.

Доннера тотчас соединили с Уиллисом.

– Вроде бы я сообразил, кто такой Дом, – сказал Толстяк Доннер.

– Отлично! – обрадовался Уиллис. – Как его фамилия?

– Ди Филиппи. Доминик Ди Филиппи. Живет в Риверхеде около старого «Колизея». Знаешь это место?

– Да. Что ты узнал о нем?

– Он работает в «Коаксиальном кабеле».

– А что это?

– Что именно?

– То, что ты сказал. Это название или код?

– Какой еще код?

– Коаксиальный кабель.

– Это группа.

– Группа кого?

– Музыкантов, – сказал Доннер.

– Оркестр?

– Да, только теперь они называют себя группами.

– При чем же тут коаксиальный кабель?

– Это название группы.

– Ты меня разыгрываешь?

– Нет, это действительно так.

– Что же там делает Ди Филиппи?

– Играет на ритм-гитаре.

– Где он живет?

– Норт-Андерсон, триста шестьдесят пять.

– Это в Риверхеде?

– Да.

– Почему ты думаешь, что это наш клиент?

– Он большой артист, – сказал Доннер. – В последнее время сообщает всем, что продулся в пух и прах на боксе, говорит, что просадил не меньше двух-трех сотен. На самом же деле он проиграл полтинник.

– Дальше.

– И еще: с недавних пор он стал болтать, будто знает кое-что насчет одного дельца, которое кое-кто намерен очень ловко провернуть.

– Кому болтает?

– Один парень из этой группы давно балуется наркотиками. Начал, когда группы и в помине не было. Через него я и вышел на Ди Филиппи. Мой парень говорит, что на днях они вместе были в двух-трех притонах и Ди Филиппи трепался насчет дельца.

– Он сказал, в чем оно заключается?

– Нет.

– Курили марихуану?

– Да. Светская жизнь...

– Может, Ди Филиппи просто обкурился марихуаны?

– Это запросто.

– Тогда он мог все выдумать.

– Вряд ли.

– Он не говорил, когда должно состояться дельце?

– Нет.

– Невелик улов.

– Но полсотни-то стоит, а?

– Десятку, – сказал Уиллис.

– Слушай, я же из кожи лез вон, чтобы раскопать для тебя этого Дома.

– Кстати, чуть не забыл, – сказал Уиллис.

– Да?

– Прогони свою дочку.

– Кого-кого?

– Я имею в виду ту самую девицу. Когда я зайду к тебе в следующий раз, чтобы духу ее не было!

– Это еще почему?

– Я тут подумал и решил, что мне это не нравится.

– Я уже дважды ее выставлял, – сообщил Доннер. – Но она оба раза возвращалась.

– Тогда, может, ты купишь ей на эту десятку билет домой в Джорджию?

– Запросто. И еще десятку пожертвую Армии спасения, – ехидно отозвался Доннер.

– Короче, чтоб ее больше не было!

– С каких это пор ты стал таким моралистом?

– Минуту назад.

– Я думал, ты деловой человек.

– Правильно думал. Давай договоримся: ты прогоняешь эту девицу, а я забываю все, что знаю о тебе сейчас и что узнаю потом.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно. Я не хочу, чтобы она жила у тебя. Если я еще раз застану ее в твоем доме, то поступлю с тобой по закону.

– И потеряешь ценного работника.

– Что поделаешь, – вздохнул Уиллис. – Придется стиснуть зубы и обойтись без тебя.

– Иной раз я сам себе удивляюсь: зачем я помогаю таким, как ты? – вздохнул Доннер.

– Когда у меня будет свободная минутка, я тебе растолкую, – пообещал Уиллис. – Ну как, договорились?

– Ладно. С тебя полтинник.

– Я сказал – десятка!

– Ну хотя бы двадцать.

– За такую ерунду?

– Но это же след.

– И не более того.

– Ну и что? Такие сведения стоят четвертной, не меньше.

– Ладно, получишь пятнадцать, так уж и быть, – сказал Уиллис и повесил трубку.

И сейчас же опять зазвонил телефон.

– Восемьдесят седьмой участок, Уиллис слушает.

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая