Выбери любимый жанр

Ладья света - Емец Дмитрий Александрович - Страница 21


Изменить размер шрифта:

21

Матвей готов был поклясться, что молодой страж специально шагнул в тень, чтобы на его лицо не падал свет.

— Тебя кто-то подурил спросить про мое оружие? У меня его нет!

— Помнишь, я вытянул единицу? Право задать тебе любой вопрос, на который ты обязан ответить правду?

— Ну… — неохотно признал Джаф.

— И вот мой вопрос: чем ты вооружен?

Больше не прячась от света, Джаф вскинул голову:

— Вот ты как? В нашей игре в дружбу закончились призовые фантики? Отлично! Я ВООРУЖЕН ОРУЖИЕМ!

— Это не ответ.

— Напротив, — криво улыбаясь, сказал страж. — Очень даже ответ. Большинство из тех, кого я убил, до последнего момента считали, что я сражаюсь голыми руками. Сложность в том, что, если кто-нибудь узнает, чем именно я вооружен, я вынужден буду расстаться с этим замечательным во всех отношениях предметом! Таковы условия магического договора! До встречи! Не потеряй Камень Пути! Я буду разочарован, а это сразу отразится на посмертной судьбе твоего эйдоса!

Джаф нетерпеливо дунул, убирая лезущие ему в глаза кудри, прощаясь, поднес к центру лба указательный палец и сгинул. Матвей сел на ступеньки. От волнения его шатало. Вызов Джафа был величайшей авантюрой его жизни. Самой глупой и непродуманной. В случае победы он уравнивал силы валькирий и Черной Дюжины. В случае проигрыша — терял все и, кроме своего эйдоса, одаривал мрак Камнем Пути.

Глава 8

Сантехник, исполняющий желания

Наша земная логика исключает смерть. Мы предпочитаем не говорить о ней, не думать, притворяемся, что ее нет. Однако к жизни каждого человека бывают минуты, когда он заглядывает ЗА смерть и ясно понимает, что ее действительно нет. И сразу же мы пятимся назад, потому что понимаем, что надо срочно прилагать усилия и как-то менять свою жизнь.

В действительности нам выгодно, чтобы смерть была. Это уничтожает само понятие ответственности и заставляет замолчать совесть.

Эссиорх

— Как настроение? — спросил Чимоданов.

— Комфорт — минус пять, экстрим — минус двадцать. — заморожено отозвалась Улита.

Она сидела на кухне и кормила ребенка, который, несмотря на свои малые размеры, сосал молоко решительнее, чем погружной насос тянет воду. То и дело бывшая ведьма поднимала голову и с испугом поглядывала на темные окна кухни. Снаружи шел дождь. По стеклу, то замирая, то ускоряясь, пробеги капли.

Улита не могла забыть угрозы Джафа, что ей нее равно придется выбирать. Эссиорху она ничего не сказала: боялась сознаться, что поставила на кон эйдос их сына, не говоря уж о своем собственном. Но собственный — это, в конце концов, одно, а ребенка — совсем другое.

Вчера утром, едва заявившись в квартиру, она опустила младенца на пол и набросилась на Эссиорха с укорами, что он бросает ее и отправляется в свой дурацкий Эдем. Эссиорх сумел успокоить ее, только прикрутив к спинке стула скотчем и заткнув ей рот большой булкой, которую можно было сжевать, но нельзя было выплюнуть.

— Во-первых, Эдем не дурацкий. Во-вторых, я из Прозрачных Сфер! В-третьих, никуда меня не отзывают.

— Не отзывают? — недоверчиво переспросила Улита. — Поклянись!

— Клясться нельзя!

— А ты поклянись!

— Клянусь!

— И в Сферы тоже нет?

— Ты глухая? НЕТ!

Лицо у Эссиорха было такое, что Улита поверила и молча проглотила последний кусок булки.

— Освободи меня! — хмуро потребовала она.

— Ты уверена, что успокоилась?

— Нет. Я не успокоилась, но все равно освободи!

Эссиорх перерезал скотч. Отрывая его от одежды, Улита вышла в коридор, подняла с пола собиравшегося заплакать ребенка и разрыдалась с ним вместе. Через некоторое время, привлеченная звуками, к ним заявилась соседка снизу:

— Кашку вот хочу сварить, а спичек нет!

— У вас же плита с пьезо? — удивился хранитель.

— Она сломалась! — торопливо сказала соседка, просовывая в коридор свое лисье личико и пытаясь зачерпнуть взглядом все, что возможно.

Под кухней что-то грохнуло, точно в дом попал артиллерийский снаряд. Соседка побледнела и, мелко переступая ножками, унеслась.

— И правда сломалась, — сквозь слезы сказала Улита и, встав, начала распеленывать ребенка. Ей стало немного легче.

Весь следующий день бывшая ведьма хандрила. Настроения у нее менялись быстрее пассажиров на Кольцевой линии, и Эссиорх не мог понять, в чем дело. Ведь все вроде отлично: ребенок хороший, здоровый. Он даже не поехал никуда не мотоцикле и топтался у детской кроватки, не слишком представляя, в чем заключаются его родительские обязанности, если сын все время спит.

— Может, научим его читать? Или хотя бы говорить? Надо же как-то его развивать, пока момент не упущен! — озабоченно говорил он Улите.

— У него сейчас перевернутое зрение… Он все видит наоборот! — сквозь слезы улыбалась Улита.

— Ну тогда будем показывать ему буквы перевернутыми! Двойной подвыверт! Минус на минус даст плюс! — жизнерадостно предлагал Эссиорх и пальцем начинал расталкивать Люлю, чтобы учить его азбуке.

И вот теперь к ним неожиданно заявился Чимоданов и развлекал хандрящую Улиту. С собой Петруччо принес спичечный коробок. Время от времени Чимоданов заталкивал в него гайки, пластмассу и куски электропровода, а через пять минут открывал, и видно было, что они исчезли, а на дне коробка лежит нечто вроде плодородной почвы.

— Что у тебя там? — спросила Улита.

— Мой ответ НАТО! Русский боевой микроб Васька! Быстро размножается, пожирает металлы, пластик, кредитные карточки и компьютерное оборудование. Для людей и построек безопасен.

— Так он же и наше все пожрет! — зевая, сказала Улита.

— Неа. — Чимоданов щекой ласково погладил коробок. — Наше не пожрет! Это ж Васька, свой парень! Он чувствует хорошее отношение!.. У тебя еда-то есть?

— Для Васьки?

— Нет. Для меня!

Эссиорх в комнате прикручивал колесики к детской кроватке, а Улита кормила Петруччо яичницей по украинскому рецепту.

— Мне пять яиц, тебе два… Я кормящая мать, а ты вообще не пойми кто! Васек каких-то разводишь! — говорила она, бросая на сковородку шипящее сало.

— О! Есть! — завопил вдруг Чимоданов. — Смотри, мне на ногу комар сел!

— Так раздави!

Нет, лучше я его взорву изнутри!

— Чего-о?

— Смотри: когда комар садится, ты ждешь, пока он запустит в тебя хоботок и начнет сосать. В этот момент ты, не трогая комара, сильно растягиваешь пальцами кожу в противоположные стороны. Комар не может достать хоботок. От крови он раздувается, становится как бочка и — пфф! Взрывает сам себя!

— А разве он не может перестать сосать?

— В том-то и дело, что нет! Кровь ведь идет под давлением! У комара же внутри нет мотора! В том- то весь и прикол! — заорал Чимоданов.

Улита почувствовала, что начинает утомляться от его общества. Уж больно Петруччо был громким.

— Хочешь двадцать тысяч? В любой валюте? — спросила она.

— Да! — поспешно согласился Петруччо, зная, что ведьме ничего не стоит достать деньги из ближайшего банкомата.

— Встань носом в угол и час не думай о белом медведе! И не пытайся меня надуть: все равно узнаю!

Чимоданов сорвался с места, уткнулся носом в стену и старательно принялся не думать о белом медведе. Улита же тонким слоем высыпала на стол гречку и начала ее перебирать. Это ее всегда успокаивало. К сожалению, год от года гречка становилась все чище.

— О нет! Опять! — донесся вопль из угла.

— Засекай время заново! — безжалостно сказала Улита.

* * *

Ирка ехала к Эссиорху. Ей надо было посоветоваться. Она сидела в троллейбусе и смотрела на темную улицу с размытыми огнями. Мокрые провода потрескивали и осыпали искры. Слышно было, как шины разбрызгивают лужи. Ирка до боли любила вечерние троллейбусы — за их электрический гул, за внезапное троганье и даже за то, что у них порой соскакивали «усы» и водитель выбегал, чтобы вернуть их на место.

21
Перейти на страницу:
Мир литературы