Черное зеркало - Волузнев Юрий - Страница 7

— Конечно. — Игорь полез по ящикам, порылся в бумагах. — Вот письмо. Из Лозанны. Пойдет?

— Она сама, что ли, там была? — поинтересовался сержант, ковыряя в зубах спичкой. — Не хреново живете.

— К подруге ездила, — не оборачиваясь, бросил Игорь, продолжая копаться в бумагах. — Записка какая-то с ее почерком… — Задумался. — Кстати! У телефона записная книжка лежит. Адреса, телефоны на скорую руку записываем… Там и мой, и ее почерки имеются. Все, что мне нужно, уже переписано. Так что сличайте на здоровье.

— Пожалуй, это самое то, — согласился следователь. — Заберу на время. Зайдете в отделение, вернем. Не пропадет. А у меня к вам еще вопросы появятся… Сегодня с вами какой уж разговор… На днях вызовем. Телефон рабочий есть?.. Записал. И домашний заодно… Так. Мой запишите… Гаврилов. Николай Николаевич.

Он встал из-за стола. Еще раз прошелся по квартире. Постоял над Ларисой. Подошел к книжному шкафу и вытащил из-за стекла стоящую там фотографию. Посмотрел внимательно. Затем еще раз взглянул в лицо Ларисы. Обернулся к Игорю:

— Это ее фото?

— Ее, — слегка повернувшись, ответил тот.

Этот снимок появился пару месяцев тому назад, когда Ларису, куда-то идущую по Невскому проспекту, неожиданно запечатлел уличный фотограф. Лариса сначала не хотела выкупать эту фотографию. Затем любопытство взяло верх, и она все-таки съездила к этому фотографу и взяла ее. А затем поставила за стекло книжного шкафа. Игорь довольно критически отнесся к этому, заметив, что у нее есть снимки, намного точнее запечатлевшие ее облик. На что Лариса обиделась. И, бросив, что она здесь себе нравится, оставила фотографию на месте.

— Она вам нужна? — спросил капитан.

— Да нет… У меня еще и свадебные остались. Так что если она для дела пригодится, берите.

— Хорошо, спасибо. К делу подошьем.

Сержант, кряхтя, вылез из кресла. Размялся немного. Тоже подошел к Ларисе. Встал перед ней на корточки, притронулся к волосам.

— Слушай, журналист… — начал было он. Затем махнул рукой. — А вообще не суть…

— Что? — поднял голову Игорь.

— Да нет, я так…

— Саня, ты там не топчись, — обернулся капитан. — Сейчас наша гвардия прибудет — без тебя разберутся.

Он обратился к Игорю:

— Вы к ней подходили?

— Да, конечно… Лоб потрогал… Ну, зеркальце, как учили, поднес… Вижу — холодная…

Игорь передернулся.

— Что, трупов не видели? — насмешливо спросил следователь.

— Почему? Видел, конечно… Но руками не трогал.

— Жена ваша ведь… Не чужой человек вроде…

— Жена… — кивнул головой Игорь. Вздохнул.

— Что-то не больно ты по ней сокрушаешься, — сыронизировал сержант. — Скорее, за собственную шкуру очко играет…

— А что ж я, по-вашему, должен на стенку лезть? Или слезами умываться?.. Я, может быть, внутри себя переживаю… Может, и принял из-за этого…

— И ты что, теперь один в этой фазенде остаешься? — с любопытством покосился сержант. — Тут добра столько, что в жизнь не пропить.

— Это смотря с какой скоростью.

— Вот тут я с тобой согласен…

Внезапно в комнату вошел серенький пиджачок, что-то делавший то ли на кухне, то ли в туалете.

— Простите, молодой человек, — обратился он к Игорю. — А что, ваша супруга всегда в таком виде по дому ходила?

— Действительно!.. — встрепенулся капитан.

— Нет, конечно… — озадаченно проведя рукой по лбу, ответил Игорь. — В халате ходила…

Вмешался сержант:

— Небось решила покрасивше уйти. С этой публикой подобное бывает. Самоубийцы, особенно бабы, любят перед смертью марафет навести…

Игорь сразу вспомнил вчерашнюю Ларисину генеральную уборку. Но промолчал.

Следователь о чем-то пошептался с фотографом. Потом вышел в прихожую. Пошуровал там. Затем вернулся с записной книжкой и длинной расческой, которую аккуратно держал двумя пальцами.

— Она красилась?

— Конечно… Все красятся… В черный цвет. В свой любимый.

— Хорошо. Все правильно…

В дверь снова позвонили.

Прибыла какая-то спецбригада. Началось натуральное расследование, как это показывают в кино, — и снятие отпечатков, и повторные съемки с различных точек, и снова вопросы, вопросы… от которых Игорь едва успевал отбиваться…

И только сама виновница всей этой кутерьмы, Лариса, оставалась пренебрежительно-равнодушной к этим ритуальным пляскам вокруг своего тела.

Она лежала неподвижно, словно упавший манекен.

Подол черно-зеленого платья высоко задрался, оголяя белое бедро. Очки с витиеватыми золотыми дужками слепо мерцали на журнальном столике. Кто-то из пришедших опустил ее веки, и пугающая гипнотическая глубина мертвых глаз была уже не в силах притягивать к себе взгляд, парализуя волю и сознание, как это было накануне вечером.

Лицо Ларисы казалось матово-бледной маской с перекошенным сине-фиолетовым ртом и растрепанными черными волосами. Лишенное привычных очков, оно стало совершенно незнакомым и напоминало мертвую голову убитой Горгоны.

И казалось странным, что еще вчера вечером эти глаза сверкали ненавистью. Голос наполнял пространство квартиры. Беспощадными словами, словно картечью, хлестал по лицу, обвиняя во всех грехах, в загубленной, истраченной на него, Игоря, молодости. И обрушивал на его голову полный набор банальных упреков рассвирепевшей базарной бабы.

«Плохо расстались», — подумал Игорь, отворачиваясь от нее.

Следственная бригада наконец закончила свою работу и удалилась. На смену ей в квартиру ввалились два здоровых мужика и потребовали чистую простыню или скатерть. Игорь залез в шкаф, вывалил оттуда все, вытянул какое-то белое полотнище и сунул мужикам. Те расстелили его, откинув в сторону мешающий журнальный столик, подняли тело Ларисы за ноги, за голову, опустили на простыню, бросили длинные безжизненные руки вдоль туловища, запахнули ткань и, оставив на столе какую-то бумажку, выволокли длинный белый скаток из квартиры.

— Юмористы эти врачи! — хмыкнул сержант, неохотно поднимаясь из кресла. — «Спокойной ночи!» — передразнил он врача. — Слышишь, журналист? Это тебе — спокойной ночи…

Игорь ничего не ответил. Курил.

Милиционеры покидали квартиру.

Уходя, капитан повернулся к Игорю:

— Вы уж как-нибудь до утра продержитесь… Ну, бывайте! Дня через два вызовем…

Гулко захлопнулась дверь. Наступила тишина.

После шума и гомона, мельтешения белых халатов и милицейских кожанок эта тишина плотнее, чем прежде, обступила Игоря. Нелепо сверкающая хрустальная люстра освещала покинутую жизнью комнату. Стоящие в углу старинные часы глухо постукивали, словно забивая гвозди в сухую деревяшку. Позолота на резных багетах тускло сияла, и чье-то бледное лицо насмешливо смотрело на Игоря из буро-торфяной глубины портрета позапрошлого столетия…

В зеркале не отражалось ничего.

Игорь подошел к креслу, поправил плед, сбившийся под веселым сержантом, выключил свет и пошел на кухню.

Сел за стол и налил себе новый стакан…

Кухня. По большому счету, самое жилое место в квартире. На кухне готовили, на кухне обедали, на кухне принимали близких друзей. На кухне можно было просидеть всю ночь. Покурить, поговорить, никому не мешая. Выпить. (И если вдруг не хватило, сбегать на угол за следующей бутылкой.) Здесь же достать из холодильника закусон и при большом желании на скорую руку чего-нибудь разогреть. И даже тихонько послушать музыку. На кухне всегда жила и никогда не умирала хваленая с недавнего времени гласность. На кухне можно было говорить обо всем, ругать все и вся, рассказывать анекдоты и весело смеяться, не озираясь по сторонам. Да что хам! Она даже функционально всегда была посвящена жизни и существовала ради поддержания жизни. На кухне, за крайне редким исключением, не принято ни рождаться, ни умирать. И поэтому в отличие от комнаты она никогда не была связана ни с какими фатальными переходами: из небытия — в жизнь или из жизни — в небытие.

Короче, кухня — это самое подходящее в данной ситуации место.