Черное зеркало - Волузнев Юрий - Страница 34

Гипнотически шептавшиеся тени, панически завихрившись, растворились в пространстве. Покачивающиеся на извивающихся длинных стеблях мониторы пристально уставились на Игоря, словно впитывая в себя его биоэнергетическое поле, считывая информацию и высасывая из сердца сознание его человеческой сущности…

Игорь чувствовал себя выпиваемым этими странными существами. Он пытался вырваться из этого паутинного кокона, разорвать путы, но силы постепенно угасали, сознание растворялось в мертвенно сияющем свете…

Внезапно все погасло.

Он лежал на сырой пожухлой осенней траве. Над головой каким-то металлически фосфоресцирующим светом бледно сияло низкое небо. Рядом темнел силуэт холодного каменного надгробия, на котором, скорбно склоняясь, белела женская фигура. Мраморное лицо статуи напоминало лицо женщины, совсем еще недавно бывшей рядом с ним и теперь безвозвратно потерянной…

Он поднялся. Заглянул в печальное лицо.

Лариса, его жена, его «античная статуя», печально опустив голову и не глядя перед собой, словно бы каялась в чем-то или смиренно просила кого-то дать успокоение то ли своей собственной, то ли его, Игоря, душе…

Он опустился на колени перед ней. И оба они, одна — на каменном пьедестале, другой — на мокрой холодной земле, молча молили, казалось, об одном и том же…

Он открыл глаза. Поднял голову. Лариса смотрела на него, печально улыбаясь. Затем встала и, поманив за собой, сошла с могильного камня. И белой тенью не спеша заскользила в глубину кладбищенских зарослей, переплетенных черных ветвей и распростертых объятий неподвижных крестов…

Игорь оглянулся.

Белая статуя стояла на коленях и, опустив голову, по-прежнему тихо скорбела о чьей-то преждевременной кончине. Мраморная складка белого савана плавно стекала на гранитную плиту…

Из тумана выскользнула еще одна, далекая и робкая тень. Прозрачная и склоненная, она проплывала мимо него, и он заметил, как трепещущий огонек тоненькой свечки в молитвенно сложенных пальцах дрожал в сумеречном воздухе. Приветливый и какой-то рассеянно-опустошенный взгляд, удаляясь, прощался с Игорем. И он долго еще смотрел туда, где растаяла в надвигающейся темноте уходящая тень его мимолетной подруги…

Неожиданно вечерний воздух закружило, заискрило сияющими снежинками. Он вдруг ехал куда-то в тряском, громыхающем по рельсам старинном трамвае, с раздвижными деревянными дверями, совершенно один, по совершенно пустому зимнему городу.

Тусклая желтоватая лампочка слабо освещала дальний конец вагона, и черные поручни на длинных ремнях рядами свисали с потолка, покачиваясь на стыках рельсов, как философски равнодушные ко всему петли осиротевшей виселицы…

Эти ремни вытягивались, сползая на пол вагона, переплетались между собой, образуя прихотливо извивающиеся узоры тянущихся и разрастающихся в разные стороны стеблей белоснежных лотосов, черных лиан, тягучих линий, перетекающих в изысканно-утонченные, нервные пальцы, плавно перебирающие длинные шелковистые волосы, обтекающие безжизненно-томные черты умирающего лица…

Тихий, приглушенный смех заставил его обернуться.

Но как он ни всматривался в окружающий его полумрак, как ни поворачивал голову, этот смех все сильнее и громче звучал у него за спиной. Наполняясь силой, циничным сознанием вседозволенности, чувством собственного превосходства, этот смех рос за спиной, заполнял пространство и, наконец, разразился над самой головой Игоря громким торжествующим хохотом.

Он поднял глаза. В черном зеркале отражалось его бледное, неудержимо хохочущее до гримасы боли лицо. Он смотрел на свое отражение, тыча пальцем в обезумевшие глаза, и хохотал. Яростно и бессильно.

Он был в своей квартире.

Голые, темные стены в скудном свете настольной лампы, непривычно опустошенные стены. Разбросанные по полу груды тряпья и ненужных безделушек. Откинутые за ненадобностью стулья и журнальный столик. Все, что не представляло какой-нибудь значительной ценности, было сдвинуто, отброшено, сломано…

Исчезли картины, бронза, серебро… Исчез весь поражающий блеском и роскошью знаменитый антиквариат господ Липских. Не постеснялись содрать даже люстру. И в полумраке ночника Игорь с каким-то непристойным весельем хохотал, глядя на нелепо торчащие в разные стороны из потолка оборванные поросячьи хвостики проводов…

— Ай да гадалка!.. Ай да Эличка!.. — повторял он в паузах между приступами рыдающего смеха. — Четко подметила! Как в воду смотрела!.. Нечего будет тебе, лох подставленный, после себя оставлять!..

Над пианино, на пустом, голом пространстве темных обоев, на том самом месте, где прежде висел мистически-мрачный пейзаж Рейсдаля, на гвоздь был небрежно насажен нелепый шарж — удивленное лицо Игоря. С черным галстуком-бабочкой, с нимбом над головой, глупо уставившееся прямо перед собой…

Игорь скользнул взглядом по своему изображению и вдруг почему-то успокоился. Хотел было сорвать этот дурацкий рисунок, но потом безразлично махнул рукой — пусть висит. Прошелся по комнате. Заглянул в свой тайничок и со злорадным удовлетворением отметил, что он был пуст. Ни денег, ни пистолета…

— Все правильно… — резюмировал он.

Оглянулся на зеркало. Оно насмешливо громоздилось в углу, ничего на этот раз не отражая и слепо сияя равнодушной гладью старинного стекла. Игорь подошел к нему. Сел на стул, облокотившись на полированную столешницу. Заглянул в черную глубину, но ничего не увидел внутри, кроме призрачно проплывающих дымчато-прозрачных теней. Закурил. Но огонек зажигалки, слабо скользнув по стеклянной плоскости, мгновенно утонул в бездонном провале.

Игорь повернулся на стуле и, случайно задев точеную ножку зеркала носком своего ботинка, вдруг почувствовал, как она легко отскочила в сторону и с деревянным стуком покатилась по полу. Громада зеркала накренилась и начала медленно оседать…

И едва Игорь успел отпрыгнуть, как оно с ужасающим стеклянным грохотом обрушилось вниз, вдребезги расколовшись и, словно взрывом, разметав по комнате черные сверкающие осколки…

Игорь равнодушно поддал их ногой и вышел на кухню.

К его величайшему удивлению, грабители не позарились на продовольственные запасы. И поэтому можно было посидеть и не спеша обдумать свое положение в свете новых событий уже уходящего дня.

Игорь сидел на подоконнике и задумчиво глядел в глубину темного неба…

Сколько же раз собирался он поставить квартиру на сигнализацию! И все руки не доходили. Все надеялся, что пронесет, и, честно говоря, не хотел этим привлекать излишнее внимание к своему жилищу. И поэтому ограничился только каким-то замысловатым импортным замком. И вот результат…

В том, что обнос квартиры был Гошиных рук делом, он почему-то не сомневался ни в малейшей степени. Наверняка тот подговорил кого-нибудь из своих благодарных клиентов, которые вынесли все, на что указал его бывший шурин.

Единственное, чего было по-настоящему жаль, так это случайно обретенного и так же случайно исчезнувшего парабеллума. Эта вещица действительно пригодилась бы Игорю в настоящий момент, особенно в лесах, при разборках с крутой деревенской публикой. Но что упало, то… В данном случае Игорь не мог не признать, конечно, что в конце концов Гоша в большей степени имеет право на этот ствол как память о своем отце.

И тем не менее это было неприятно.

Но гораздо больше, чем пропажа парабеллума и обнос квартиры, Игоря беспокоило другое. А именно — эти странные, неожиданно рождающиеся в мозгу видения. Словно кошмарные сны наяву…

С психикой у него никогда не было проблем. В этом Игорь не сомневался. К наркоте относился с презрением. Разве что от стакана не отказывался… Но похоже, причина этих галлюцинаций находилась не в этом, а где-то вне его. И очень возможно, что она находилась буквально рядом с ним и исходила от того, кто либо стремится помочь ему в критически-острый момент, как это произошло тогда, на пустынной магистрали, либо наводит на него нечто вроде порчи… Иначе говоря, кто-то неведомый время от времени вклинивается в его мозг.