Предтеча - Логинов Святослав Владимирович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/21
- Следующая
Соколов мрачнел, темнел лицом, Энгельгардт растерял оптимизм и подолгу сидел с задумчивым видом, глядя в стол перед собой. В семье Энгельгардтов ожидалось прибавление, Анна Николаевна носила второго ребёнка, и всё чаще, когда требовался не просто безвозмездный труд, а свободные деньги, Александр виновато улыбался и разводил руками.
Журнал поднимали одной лабораторией. Лавров, Короваев, Яцукович, Воронин писали статьи по своим, не всегда ещё самостоятельным работам. Тютчев, дождавшийся места младшего лаборанта в Горецком Земледельческом институте, слал отчаянные письма, обещая, как только устроится, начать работу и не отдавать результатов никому, кроме отечественного журнала.
Но потом гром грянул над лабораторией.
События начались из-за соколовского глицерина. Огромные бочки с обмылком не пролезали ни через парадные двери, ни, тем более, через чёрный ход. За небольшую мзду их согласилась держать в своём подвале владелица портерного заведения, обитавшего в соседнем доме. Бочку воды Соколов истратил, другая всё ещё ждала своего часа. И однажды, по ошибке, её выкатили в зал и откупорили. Сильное гнилолстное зловоние разогнало часть посетителей, другую же, более разгорячённую, привело в ярость. Толпа побила стёкла в портерной, а потом, выяснив владельца бочки, и в доме Корзинкина.
На следующий день господин Корзинкин собственной персоной явился в лабораторию.
– К сожалению, господа, я вынужден отказать вам от квартиры…
– Па-азвольте!.. – протянул Энгельгардт, выпрямившись по стойке смирно. – Срок контракта не истёк.
– За квартиру заплачено до конца года, – добавил Соколов.
– Конечно-с, но осмелюсь заметить, я сдавал квартиру, а не пороховой погреб. Бепокойства от вас много-с. Вот и стёкла испорчены. На втором этаже – аппартаменты генеральские, а жилец, Карл Фёдорович, съехали-с! Я не знаю, ваши благородия, что это за химия такая, но только вонь вы развели, так что прямо амбре. Извольте принюхаться.
Можно было и не принюхиваться. Едкий запах серного ангидрида, который поочерёдно отгоняли из олеума то Энгельгард, то студент Воронин, пропитал даже стены. Соколов же в это время получал молочную кислоту, сбраживая сахар со снятым молоком и гнилым сыром. Лучший елисеевский бри, пролежав два месяца в тепле, благоухал столь явственно и мерзко, что оставалось лишь, прижав руки к груди, извиняться перед разгневанным домовладельцем, говорить жалкие слова.
Но Корзинкин был неумолим. Правда, он согласился ждать до конца года, но продлить контракт отказался намертво.
Формально лаборатория ещё существовала, но все знали, что дни её сочтены, так что жизнь на Галерной еле теплилась.
А внешне всё обстояло благополучно. Известность Соколова и Энгельгардта росла, о них говорили уже не только в университетских и академических кругах, но и просто в гостиных Петербурга. Журнал читался нарасхват, получить в университетской библиотеке свежий номер порой не могли даже профессора. Студенчество обсуждало соколовские диссертации столь бурно, что полиция начинала опасаться беспорядков. Однажды группа горластых естественников умудрилась попасть в участок, что, впрочем, было извинительно тем, что диспут возник среди ночи и прямо на улице, на Первой линии неподалёку от дома купца Шлимана, и полиция поспешила напомнить, что вот уже полгода, как по высочайшему повелению вне университетских зданий студенты особыми правами не пользуются и подпадают под ведение общей полиции.
Собственные дела устроителей гибнущей лаборатории и дышащего на ладан журнала, тоже, кажется, начали выправляться. Александр Энгельгардт заведовал литейной мастерской Петербургского арсенала – должность немалая! – и в скором времени ожидал повышения в звании, которое наконец-то поправило бы его денежные дела.
Соколов, после некоторых колебаний, представил в университет свою вторую работу «О водороде в органических соединениях». Выбор в её пользу пал не потому, что там имелось экспериментальное, самим Соколовым выполненное исследование. Гораздо важнее были теоретические выводы, касающиеся свойств водорода.
Самая теория, благодаря «Химическому журналу», получила широкую известность, но сторонников до сих пор собрала немного. Александр Абрамович Воскресенский, узнав о решении Соколова, долго уговаривал его сменить тему диссертации:
– Батенька, Николай Николаевич! – проникновенно увещевал он. – Вы в моё положение войдите. Мне же оппонировать вам, а я никак не могу с вашими рассуждениями согласиться. Вашим исследованиям над глицериновою кислотою я отдаю полную справедливость, но двухосновной уксусной кислоты представить не могу!
– Уксусная кислота несомненно одноосновна, – возражал Соколов, но по крайней мере один пай металептического водорода проявляет в ней некоторую металличность.
– Помилуйте, но ведь тогда должно быть две монохлоруксусных кислоты!
– Это не исключено. Хлолрирование уксусной кислоты изучено основательно, но ведь и окисление глицерина тоже немало изучали…
Воскресенскому сильно не хотелось публично заявлять о несогласии с одним из своих учеников, но соколовских возражений он принять не мог, на защите критиковал изрядно, хотя первым предложил Соколова в докторском звании утвердить, а на банкете, что согласно древней традиции докторант обязан дать членам учёного совета, слегка захмелев, Воскресенский вдруг обявил:
– Не стоило бы говорить прежде времени, ну да уж ради праздничка! Подавайте-ка вы, Николай Николаевич, прошение о переводе в университет. Вы же толковый химик, будет вам маяться соляных дел мастером. Доцент Менделеев в Германии, примем вас вместо него временно, а там, глядишь…
Так в самом начале 1860 года произошли два разнородных события: приказом министра народного просвещения за N 2 доктор физики и химии Н. Соколов был назначен доцентом при Санкт-Петербургском университете, и в тех же числах прекратила своё существование первая и единственная в России общедоступная учебная химическая лаборатория.
Господин Корзинкин, избавившись от нежелательных жильцов, затеял было ремонт дома, но в скором времени обанкротился, и опустевший дом пошёл с торгов.
Приборы и посуду бывшие владельцы лаборатории разобрали по домам, столы, шкафы и прочее – отдали на сохранение мебельному складу. С этого дня в России опять учили химию только по книгам и лекциям. Приступил к лекциям и Николай Соколов.
Собственно говоря, первую свою лекцию в университете будущий приват-доцент Соколов прочёл ещё в пятьдесят девятом году, пятого апреля. Это были «Основные направления химии», процитированные Соколовым по памяти целиком и почти без изменений. Лекция, удовлетворительно прочитанная перед профессорами университета давала право профессорствовать в любом российском университете или же институте.
Студенты естественного отделения (разумеется, среди собравшихся их было огромное большинство) устроили Соколову овацию. Такое уж было время, что всякая свободная мысль, даже относящаяся к предметам далёким от общенственной мысли, немедленно вызывала бурный восторг. Что же касается ожидавшегося диспута, то по-настоящему он начался лишь неделю спустя и затянулся на несколько лет.
За дипломом о прочтении вступительной лекции Соколов отправился рано утром, зная, что Дмитрия Менделеева, который был в ту пору секретарём факультета, именно в это время легче всего застать на месте. Действительно, долго искать Менделеева не пришлось, учёный секретарь как обычно по утрам, пока в университете ещё тихо, сидел в комнатушке, примыкавшей к профессорским квартирам и считавшейся лабораторией университета.
Менделеев перегонял на песчаной бане спирт. Он недовольно оглянулся на звук шагов, но узнав Соколова, сказал:
– Сейчас, одну минуту! – отсоединил колбу с дистиллатом и убрал нагрев.
«Газ бы надо провести», – подумал Соколов, глядя как Менделеев пересыпает горящий кокс из жаровни в раскалённую печурку. На Галерной был газ, а здесь всё по-старинке: жаровни, спиртовые лампочки…
- Предыдущая
- 8/21
- Следующая
