Конец света с вариациями (сборник) - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 66

Впервые в жизни ему уступали место.

Он помедлил и сел.

В городе пахло зверинцем. Везде; запах преследовал старика, куда бы тот ни шел. В жэке, где он снова пытался узнать об обещанных мэром льготах для ветеранов. В знакомом уже кабинете Федеральной миграционной. В метро, в трамваях, в булочной, даже возле Исаакия.

Только на Троицком, когда дул сильный ветер, запах на время исчезал. Старик ходил сейчас с трудом, но старался бывать здесь. Смотрел на шпиль, как делал это уже годы и годы. Вспоминал.

Прошло дней шесть в бессмысленных мытарствах, в собирании пустых справок, в очередях. Он не привык к такому положению дел. По-прежнему никто не узнавал его – даже те, кто всего пару недель назад лебезил и заискивал.

То, что все вокруг относились к нему благодушно, только еще больше выводило из себя: в благодушии этом мнилось что-то механическое, инстинктивное.

Вечерами он сидел перед телевизором с книжкой в руках. Что-то писал на полях, засыпал прямо в кресле, потом его будил очередной телефонный звонок, старик вставал, выключал телевизор и ложился. Трубку уже не брал.

В четверг вечером его снова разбудил звонок – но звонок в дверь. Он зачем-то накинул на плечи пиджак (медали, как надел на премьеру, так и не снимал, чего не делал уже давно); сощурив глаз, поглядел, кто там.

Какая-то женщина, под пятьдесят, прилично одетая, без пробников, без анкет, без дежурной улыбки. И выборы, кажется, еще нескоро.

Он отпер.

– Здравствуйте, – неуверенно сказала она. Было видно: уже жалеет, что пришла. – Простите пожалуйста, мне нужен Иван Корнеевич Васильчиков.

– Слушаю, – кивнул он, словно это был телефонный разговор. – Говорите.

– Вы – Васильчиков?

– Я.

– Вы, простите, ничего в последнее время не теряли?

– Терял, – сказал он и наконец-то догадался посторониться. – Вы входите, что ж я вас на пороге держу.

– Да я ничего, – отмахнулась она, – мне еще к внукам сегодня. Так вы?..

– Паспорт я потерял. И не только, там был целый ворох документов. Неужели нашлись?

Гостья порылась в дамской сумочке – потертой и чуть великоватой для нее.

– Вот, – сказала, – возьмите. Мне вчера какой-то Кенгуру занес, нашел у нас возле мусорного ведра, рядом с окошком для посылок. Я на почте работаю, в Академическом, может, бывали у нас?..

Он бездумно покивал. Взял в руки паспорт, перелистнул пару страниц. Все на месте.

– Вы просто на фотографии совсем другой, – сказала женщина. – Так вас и не узнать.

– Какой?

– Ну… как с плаката. Такой весь… На деда моего покойного очень похожи. Не внешне, а, знаете… Взгляд у вас настоящий.

– На фото? – уточнил он.

Гостья смутилась, заизвинялась и, протиснувшись в дверь, грузно зацокала по лестнице.

Не обращая внимания на пиликанье телефона, старик запер дверь и лег; оставил включенным только торшер. Обнаружил, что по-прежнему сжимает паспорт в руке, помедлил и решительно сунул под подушку. Так и заснул, не вынимая оттуда руки.

Утром позвонил Ляле.

– Ну слава Богу, Ванечка, я уж думала всякое! Ты почему трубку не берешь? Я тебе звоню-звоню… Что? Нашлись? Вот чудеса-то! А говорят, в наше время не бывает честных людей.

– Нынче же иду разбираться по поводу льгот на платежи. Теперь-то они по-другому…

– Не надо, Ванечка, не надо, милый. Я уже все решила. Хотела с тобой посоветоваться, но видишь, как оно вышло-то. Так даже лучше, пожалуй. Уже и покупатель есть, представь. Алиночка меня ждет, билет я купила… завтра пойду за подарками внукам, заказали мне… – она чуть смущенно засмеялась. – Мы о таких в детстве и думать не могли…

Попрощавшись и повесив трубку, он какое-то время стоял, держась побелевшими пальцами за тумбочку. Заметил наконец, что нога снова ноет – сел перед телевизором, бездумно включил.

– …Ларагон пиррфуг-алдар, – сказала дикторша. Улыбнулась и, не меняя интонации, продолжала: – Ну и, конечно, всегородской маскарад, в который охотно включились все жители северной столицы. Но главное событие и главный подарок – сам фильм. Вот что говорят о нем наши доблестные ветераны…

Пошли кадры, записанные в разных кинотеатрах. Он смотрел на экран – и мимо. Слушал вполуха. Беззвучно двигал губами, как будто спорил, доказывал, убеждал, – все то, на что ему, герою двух войн, за эти годы так и не хватило духу.

– Сложная тема, конечно.

– Замахнуться на такое – это нужно иметь смелость…

– Конечно, все было по-другому, но…

В кадре появился репортер, спросил:

– А как вы думаете, нужно ли было вообще снимать этот фильм? Станет ли он событием?

– Ну а как же иначе-то?

Он вздрогнул, не веря своим ушам, но картинка уже сменилась.

Вскочил, зашагал по комнате. Все не мог остановиться, сердце колотилось, словно бешеное.

– Ах вы!.. Кр-рокодилы!.. Ну погодите у меня!..

Дрожащими руками надел пиджак с медалями, сунул в карман паспорт и вышел прочь.

– Вам куда, гражданин? – спросила Сова в стеклянной будочке. Отложила вязание и мигнула желтыми очами.

– В редакцию. Вот, выпишите пропуск.

На протянутый паспорт она даже не взглянула:

– Что значит «в редакцию»? У нас тут на каждом этаже, знаете, нараган ардал. Чалисса.

– Что, простите?

– Чалисса. Куг алон хотя бы.

Он почувствовал, как холодеет кожа между лопатками – там, где шрамы от когтей. Не выдержал, оглянулся: обычные стеклянные двери, по ту сторону – скверик, лавочки, на ближайшей несколько мужчин: курят, смеются, один поглядывает на часы. Нет, уже швырнул сигарету в урну и побежал к сигналящей машине с логотипом на дверце.

– Гражданин, так что?

– Мне в «Вечорку», – сказал он торопливо. – Я ведь бывал у вас здесь, вы должны помнить.

Сова пожала плечами и взяла паспорт. Писала, оттопырив маховые перья и поклацывая от усердия клювом, один глаз не сводила со старика.

– Все, идите. Куда хоть – знаете? Гражданин? Чуфлонг?

Он покивал и, не оглядываясь, зашагал к лифту. Уже оттуда украдкой, на миг единый, обернулся. Сова горбилась над вязанием, со спины казалась похожей на обычную старушку-вахтершу.

Это почему-то поразило его сильнее прочего.

На пятом он миновал длинный коридор: справа двери, слева фото в рамках, бликующие в свете люминесцентных ламп. Он нарочно даже попытался разглядеть хотя бы одно, вставал так и сяк, но видны были только отдельные фрагменты: то чья-то рука, то хохолок, то неожиданно крупный, влажный глаз.

– Эй, а вы, простите, к кому? – Из ближайших дверей, высунувшись, на него уставилась кудрявая девица. – А, вы, наверное, к Чарыгину, художник, да? – Обернулась: – Галь, Чарыгин у себя? Куда это еще уехал, к нему ж художник вот… Седлову? Так и сказал? Пф! Ты в это веришь? Наивная!..

– Простите…

– Да-да, – покивала девица, – вам к Седловой, в четвертую.

Старик не двинулся с места. Выпятив подбородок, отчеканил:

– Редактор у себя? В которой?

– В седьмой вообще-то, но…

Он уже шагал, громыхал каблуками, даже дорожка не могла пригасить этот грохот.

Привычным движением распахнул дверь, проронил встрепенувшейся секретарочке:

– У себя?

– Он не прини…

– Меня – примет.

И сразу, трижды ударив костяшкой по табличке, вошел.

– Здравствуйте!

– …я тебе говорю: на первую полосу мы это не поставим! Какая на хрен!.. Кто это купит?! – Поджарый лысеющий человек прикрыл трубку рукой и молча поглядел на секретарочку. Та выдвинулась откуда-то справа, из-за старика, и открыла было ротик… – Кофе мне! Вы по какому, уважаемый?..

– Я к вам, – сказал старик. – Мне чаю. – Он пересек кабинет и сел перед лысеющим. – Я – Васильчиков, если вы вдруг, Петр Палыч, запамятовали.

– В общем, – процедил в трубку Петр Палыч, – нет. Извини, Никита, при всем моем. С этой еще историей про… А ты как думал?! Знаю, конечно. Поэтому на шестнадцатую – и точка. При всем моем. Да, как обычно. Все, дорогой, нет времени.