Стёртые буквы - Первушина Елена Владимировна - Страница 18

В третьем сундуке была посуда — серебряные и оловянные тарелки, чаши, кувшинчики для воды, большая серебряная миска в виде корабля, чтобы отложить по кусочку. каждого блюда для предков и домашних божков, блюда, ножи с ручками, инкрустированными полудрагоценными камнями, деревянные резные коробочки для сладостей и стеклянные кувшины, кубки, баночки для специй и флаконы для розового масла, заботливо уложенные в коробочки, набитые мелким птичьим пером и расчесанной овечьей шерстью.

Ксанта была просто зачарована этой россыпью. Причем даже не самой роскошью и тонким вкусом, с которыми была изготовлена одежда и подобраны украшения, — нет, больше всего ее тронуло то тщание, та вдохновенная забота, с которой неведомые ей женщины день за днем создавали и копили эти сокровища. Все это ткалось, кроилось и шилось из любви и украшалось любовью. О любви Ликорис говорила музыка, а о любви Граннор молча кричала каждая вещь в этих сундуках.

Оторвавшись от созерцания сокровищ, Ксанта наконец собралась с духом и спросила:

— Спасибо, но… ты сам-то как? Что ты намерен делать после… После сегодняшней церемонии…

Керви глянул на нее с веселым изумлением:

— Как, разве… Ах да, вы же еще не знаете! Сегодня после пира меня разыскала святая госпожа Дарисса и была ко мне так милостива, что рассказала мне о новых колониях на севере, где людей будут ценить по их делам, а не по сплетням вокруг их происхождения. Она убеждала меня, что здесь меня ждет лишь прозябание за спинами отца и брата, а там я смогу добиться чего-то сам, своими руками построить свой дом. Признаться, я сам с большим интересом слушал рассказы господина Юроса, но как-то не относил их к себе. Но святая госпожа Дарисса убедила меня. Она… была очень красноречива.

Он смотрел на Великую жрицу взглядом полным чистейшего восхищения и обожания. На мгновение его лицо стало почти таким же, как у Лаха. А так как щеки Дариссы тоже засветились нежным румянцем, то Ксанта поспешно отвела взгляд — она считала, что иногда не следует быть слишком проницательной. Зато теперь она позволила себе подойти к сундукам и выбрала отрез синего бархата и моток белоснежных ве-нетских кружев — Амика тоже заслужила подарок.

Последний подарок Ксанта получила перед самым отъездом. Когда они с Дариссой потуже закручивали друг другу волосы, чтобы прически выдержали долгую и тряскую езду, в комнату постучалась Валтруда и, немного смущаясь Дариссы, протянула Ксанте пару чулок, связанных из шерсти снежных коз.

— Ой, мне тебя и отдарить-то нечем! — огорчилась Ксанта. — Ладно, из Клареты пришлю. Госпожа Ликорис не против, что ты свою работу раздаешь?

— Это она и послала, — улыбаясь ответила Валтруда. — Лаху ваш подарок очень понравился, и госпожа захотела вас отблагодарить.

— Что ж, скажи ей, что я благословляю и ее, и сына… И еще скажи, пожалуй, что моя богиня улыбается, когда слышит ее музыку.

(Мысленно: «Гес, я ведь не слишком много на себя беру, да?»)

С Тамо прощаться не пришлось. После истории с портретом Кервальс прогнал художника с позором и тот, не слишком опечалившись, присоединился к жреческому каравану — Дарисса обещала ему местечко в своем Храме.

И вот наконец они выбираются из каменного лабиринта навстречу земле и небу. Погода улучшилась, и в этом нет ничего удивительного — как-никак вся сотня жрецов накануне усердно молилась своим богам, и те просто не могли не пойти беднягам навстречу и не разогнать облака. Ветер все еще силен, и все такой же холодный, но в просветы между редкими, стремительно несущимися по небу тучами то и дело выглядывает солнце и на возвышенных местах даже успевает растопить иней, лежащий на траве. Впрочем, в глубоких колеях дороги уже посверкивает молодой ледок, грязь затвердела, а значит, можно рассчитывать на то, что они доберутся до Клареты быстро и без приключений.

Хозяева замка вышли проводить гостей. Кервальс прощается со старшими жрецами, почтительно принимая их последние благословения и наставления; Лах выпускает в небо голубя и торжественно выливает на маленькую жаровню бокал вина — прощальная жертва богам, чтобы они берегли гостей во время путешествия. Ликорис, как всегда, просто присутствует, но ее белоснежное покрывало, темно-синее платье и безупречная красота придают картине прощания вид законченный и совершенный.

Керви помогает Дариссе сесть в носилки и что-то негромко ей говорит. Та кивает с улыбкой, но глаза у нее, похоже, на мокром месте.

Ксанту, которая стоит чуть в сторонке, не торопясь забраться в свою достопамятную повозку, вдруг захлестывает странное чувство. Она почему-то знает, что эта сцена повторится в точности еще раз, далеко отсюда и много лет спустя, только на месте Дариссы будет уже она, Ксанта. Это знание кристально ясное, но мимолетное, к счастью, тут же оставляет ее, и Ксанта, тряхнув головой, говорит себе: «Это просто от усталости. А может, и от зависти».

Действительно, юная пара выглядит донельзя романтично.

Ксанта смотрит на них и, отбивая ритм острым носком башмачка, бормочет под нос:

Убегай с берегов золотых,

Покидай королевство сосновых иголок!

Рвется с привязи, пляшет ладья,

Что тебя на загривке волны унесет.

Брось казну и друзей,

Час прощанья пусть будет недолог,

И будь проклято все,

Будь потеряно все!

Ночью в небо гляди,

Встреть рассвет на земле незнакомой.

Не останешься сам,

И другим не дано удержать.

Поднимись на вершину холма.

Заложи основанье для дома

И построй себе жизнь,

Чтобы было откуда бежать.

Ксанта, Жрица Тишины, никогда и никому не признается, что иногда пишет стихи словами, а не делами…

Она искала следы крови на земле и на камнях, но все было чисто. Только поблескивал крупинками слюды песок, да сверкало в створе ворот лежащее внизу, под обрывом, равнодушно впитывающее в себя солнечные лучи, огромное озеро.

Ксанта опустила веки и скосила украдкой глаза на Андрета. Разумеется, он смотрел не на землю, не на ворота, а как раз на нее, надеялся, что она заметит нечто, ускользнувшее от его взгляда.

«Придурок, — подумала она нежно, чувствуя, как любовь переполняет ее сердце. — Быть таким умным и настолько не верить в себя!»

— Так значит, здесь его видели в последний раз?

— Вероятно, да.

— Ты не уверен?

— Девушка стояла вон на том крыльце, — Андрет обернулся и указал на домик в паре сотен шагов вверх по склону. — Была ночь, так что это мог быть и не он. Или она все-таки не разобрала, по какой дороге он пошел. Но маловероятно.

Ксанта почесала бровь. Действительно, маловероятно. Широкая торная Дорога Процессий пронзала все четверо ворот: Красные и Желтые — выше по склону, Синие и Фиолетовые — ниже. Еще двое ворот: Золотые и Серебряные — виднелись в самом низу, у воды. Даже ночью белый песок дороги должен быть ясно виден, особенно на фоне густой травы. А вот маленький изгиб, ведущий к стоящим на отшибе у обрыва Зеленым воротам, как раз и скрывала трава. Так что спутать, куда повернул пропавший парень, свидетельница никак не могла.

Ксанта подошла к воротам. Внимательно осмотрела— нет ли каких царапин, насечек, зарубок, даже обнюхала от избытка усердия. Ничего. Старое дерево пахло гнилью, и наверняка было насквозь изъедено грибком, а краска давно потрескалась от солнца и облупилась, но никаких доказательств того, что к воротам недавно прикасалась человеческая рука, ей найти не удалось. Ксанта снова глянула на Дорогу Процессий. Тамошние ворота выглядели поприличней — их явно регулярно подкрашивали и подновляли. За Зелеными воротами тропинка круто поворачивала и снова выводила на главную дорогу. Еще одна крохотная тропка, укрепленная парой кустов да травяными кочками, спускалась по обрыву к самой воде. Довольно крутая, но даже если свалишься с нее, сломать шею будет затруднительно — катиться придется по глине и мягкому песку. И, разумеется, никаких следов на тропинке. Были бы следы, Андрет не позвал бы ее сюда.