Андеграунд, или Герой нашего времени - Маканин Владимир Семенович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/126
• Следующая

Смоликов рассказывал, что в Париже станции метро так близки, что, глядя в туннельный зев одной станции, ты видишь слабое пятнышко света другой. Видишь под землей. Если угодно, сквозь землю. Это наводит на мысль о перекличке подземелий. О контакте андеграундов. Можно посылать привет. Хотя бы простой энергетический посыл через пространство и время.

«Поэта далеко заводит речь», — оговорилась предтеча нынешнего андеграунда Цветаева, столь долгие годы (столь зрелое время своей жизни) не смогшая вполне постичь темного счастья подполья. Просила жилья и пайки у секретарей. Писала письма. (Мы тоже с этого начинали: писали, просили.) Объяснялась в любви ко всем, кто сумел жить и расти на свету. Лишь в Елабуге, лишь с сыном, она поняла, что есть люди и люди — что она из тех, а не из этих. Она из тех, кто был и будет человек подземелья — кто умеет видеть вне света. А то и вопреки ему. Молчание нас тоже далеко заводит...

Но не люблю мысль до конца. Она (такая мысль) топчется, словно боится не попасть в дверь, где выход, — она слабеет, нищбя и уже сама собой спешно теоретизируясь. У стоящей мысли нет окончания. За ней встают тишина и открытость — встает степь по всему горизонту...

Племя подпольных людей, порожденное в Москве и Питере, — тоже наследие культуры. То есть сами люди в их преемственности, люди живьем, помимо их текстов, помимо книг — наследие.

Возможно, малая, зато самая человеческая (очеловеченная) часть наследия; момент завещания. Как непромотанный капитал.

Я, разумеется, потакаю своим. Но я в пять минут изменю точку зрения, пусть только опыт даст иное положительное знание андеграунда. Я не утверждаю. Я ни-ни. Я лишь задумался о перекличке подземелий, глядя в темное жерло туннеля в ожидании метропоезда.

Обычная рубашка от брата, серая, уже грязноватая (забрал в палате у Вени) — я ее сразу же бросил в ванну, чтобы постирать.

Бросил в ванну, но подзабыл, она там лежала, сплетя рукава и посылая мне свою вялую боль.

— ... А нужна ли боссу квартира сейчас? Нужна ли, если господин Дулов, пока достроят дачу, может себе позволить жить в гостинице? — рассуждал высоколобый Анатолий.

Возражали ему двое бойких ребятишек, тоже лет тридцати-тридцати пяти:

— Люкс неплох. Но господин Дулов может здесь заскучать...

— Господин Дулов может здесь столкнуться с проблемами... — Нет-нет и выстреливало новое в обиходе словцо господин.

Сам бизнесмен сидел за столом без лишних слов и только щурил глаза.

Когда приводят в давно (давно и затяжно) пьющую компанию, не так уж и важно, как тебя назовут, как представят и как посадят. Меня не представили никак. Просто показали стул — садись. Ешь. Я был для них уже «старик». Ешь и пей, Петрович. Напротив меня — вероятно, приравненный рангом — сидел и жевал тихий телохран.

Пили из бокалов, пили и ели этак неспешно, сыто. Вино дорогое. Да и стол был не просто богатый, стол был рыбный. Стол был ах.

— ... Но дача господина Дулова будет месяца через три.

— А подшустрить?

Плыл сигаретный, сигарный дым — а вот людей вокруг господина Дулова было изысканно мало: пятеро. (Не считая меня.) И еще один, правда уже пьян, полеживал на диванчике в полной отключке, но интеллигентно, то бишь сняв обувь и демонстрируя красивые носки. Никому не мешал. Как пейзаж.

Телохранитель, тощ и жилист, все посматривал на меня. Я даже подумал, что так надо и что телохрану обязательно должен кто-то не нравиться, так сказать, острить его глаз. Возможно, он ревновал ко всякому нанимаемому на охранную работу.

Высоколобый Анатолий (попросту, оказывается, Толя) как раз стал нахваливать меня за особую честность, за обеспеченную интеллектом «порядочность стража», помянул и о суровой закалке «поколения отцов», знал слово «андеграунд», надо же как!.. Я при такой речи, куда деться — помалкивал и не отрывал глаз от красной рыбы. (Была не совсем близко.)

— А не принести ли, люди, еще вина? — Бизнесмен заговорил, и сразу стало понятно, что этот господин простоватит свою речь. (Чуть насмешливо простоватит. Но и чуть всерьез — под купца.)

— Вина! Вина! — подхватили.

Бизнесмен засмеялся:

— А не попросить ли, мил друг, заодно и горяченького? Супа, что ли?

Он и простоватил речь, и заметно окал. Но надо сказать, у него получалось, ему шло — почему бы и нет? Лет 35—37, и ведь очаровательно купеческая фамилия Дулов, Дулычов...

Все были в восторге:

— Супа! Рыбного супца!.. Это отлично!

Окающий бизнесмен Дулов словно бы недоговаривал, но его желания (как световые кванты) тут же улавливались сидящим рядом высоколобым Толей:

— ... Супа? да принесут, принесут! Если бы все было так же просто, господа, как принести всем вам горячего супа! — И Толя отбил паузу тем, что подцепил пласт рыбы (к которому издалека только-только потянулся я). — Прошу прощения. — Он успел перехватить мой остекленевший на миг взгляд (мол, извини).

Но как раз с супом вышла заминка: оказалось, в наш люксовый номер никто из обслуги не приходит, так как сработалась кнопка вызова. (Вдавили намертво в стену. В ближайшие час-два мы сами попеременно спускались вниз, приносили ящик с боржоми, водку, еду.)

Пить продолжали, пока что без супа, и вот один из тридцатилетних ребятишек, рыжебородый, с вином в руке говорил тост:

— ... Уда-аача? Удача — дело звериное. Но где и в чем живет настоящая удача?

Ему сразу подбросили слово: удача в наши дни не в чем, а в ком — в умных и смелых людях!

— А что дальше? — крикнул высоколобый Толя, хотя отлично понимал, куда подкручивают тост.

— А то, что умного и смелого человека мы, господа, нашли. Он — наш босс. И он сидит с нами рядом. И мы должны выпить за то, что он есть — раз; и за то, что его нашли — два!

— Ура, — согласился высоколобый Толя.

Все слегка скосились на Дулова. Мол, пьяная лесть, босс. Сойдет?.. Тот кивнул — валяйте.

— Ур-ра-а! — вскричали.

Бокалы вновь наполнились, на огромном блюде затрещал костями уже доедаемый жареный судак.

Дулов выговорил еще несколько своих слов. Простецкий, жесткий говорок:

— Ладно. Ла-аадно, господа. Л-аадно, люди. Завтра посмотрим.

Все тотчас вновь взликовали. Завтра — это как новое начало. Схватились за бокалы. (Я так и не понимал, о чем речь.)

— За завтра! — кричали.

А Дулов щурил глаза. Люди, мил друг, — этот сдержанный молодой человек лепил из себя волжского купчика былых времен. Но при этом у Дулова, как я слышал, был современнейший компьютерный бизнес (с американцами). Да вот и сейчас господин Дулов присматривался не к баржам астраханским, а к комплексу московского бассейна «Чайка», где можно будет не только плавать с резиновой шапочкой на голове (на головке — ассоциативный юморок, высоколобый Толя шутит!), но заодно устраивать райские встречи состоятельных господ с нашими глазастыми и неутомимыми девицами. Эту плавательную идею, проект, высоколобый Толя как раз Дулову и подсовывал. Они обговаривали покупку комплекса в целом, затраты. Дулов кивал: мол, верно... мол, понимаю... Потом я расслышал его решительные слова, Дулов заокал: «ДелО как делО. Да вот Опять же кОманда нужна...» А я подумал о себе: человек команды Дулова.

Дулов настораживал (я в этом отношении ревнив): с какой подозрительной скоростью он состоялся, с какой легкостью обрел свое «я» — как упавшие с неба пять копеек. Мальчишка, окающий дундук, табуретка, а вот ведь обрел себя вопиюще быстро. (А я, лишь начав седеть. И всю жизнь бившись о лед башкой.) Разумеется, Дулов неизбежен. Появление Дулова — как дожди осенью. Купцу сделали искусственное дыхание, и вот он легко и сразу заокал, после того как 70 лет провалялся на дне глубокой воды. Которую утюжили в разных направлениях крейсер «Аврора» и броненосец «Потемкин». (Это вам не с резиновой шапочкой в бассейне плавать!) Конечно, от долгого лежания на дне Финского залива у новых купчиков легкие забиты водой, голос хрипл, в волосах водоросли, а на теле следы мелких раков, безбоязненно щипавших там и тут мясца помаленьку...

• Предыдущая
• 48/126
• Следующая