Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса - Фукс Эдуард - Страница 53

Неизбежные последствия такого положения вещей подтверждаются хотя бы немногими данными. Бесспорно известно, например, что процент незаконных рождений в деревне всегда был выше, чем в городе. Далее, не менее бесспорно, что все указы, изданные властями против «растления девушек, разврата и прелюбодеяния в деревнях», проходили бесследно, несмотря на то что постоянно возобновлялись, и обыкновенно даже самые суровые церковные епитимьи не приводили к желаемому результату. Эта неискоренимость нравственной разнузданности имела свои основательные причины.

Изнасилование девушек, например, было во многих местностях просто потому неискоренимо, что по господствовавшему наследственному праву сотни парней были лишены возможности жениться, раз старший брат, наследник двора, еще не обладал определенными средствами или если родители еще не передали детям наследство, еще не хотели удовольствоваться своей «старческой долей». Одно это обстоятельство объясняет нам в достаточной степени тот факт, что в таких местностях все указы против добрачного полового общения оставались безрезультатными, а также и то обстоятельство, что в этих местностях ни для девушки, ни для парня не считалось позором иметь незаконных детей. Надо прибавить еще и то, что в деревне не существовало проституции как суррогата брака или, во всяком случае, не в таком размере, как хотя бы в ничтожнейшем городишке. Это учреждение было деревне, конечно, не потому неизвестно, что открытая проституция не вязалась с воззрениями деревни на нравы и нравственность, а потому, что любовь — товар, который можно обменять почти только на деньги, а деньги имелись у крестьянина лишь в очень ограниченных размерах. Так, оставалось только сходиться с крестьянскими женами и дочерьми, а в более богатых деревнях, где существовала женская прислуга, с последними.

Если среди крестьянства господствовали, естественно, более разнузданные нравы, чем в городе, то по отношению к батрачкам и служанкам уже, несомненно, господствовал принцип «chacune pour chacun». Правда, о положении тогдашней прислуги у нас почти нет никаких положительных данных, так как она не нашла своего историка. Но мы знаем, в каких условиях жила прислуга лет сто тому назад и каковы эти условия во многих местах еще в наше время. Мы знаем, например, что очень часто и теперь еще батраки и батрачки спят в одной и той же комнате, что одежда их часто состоит только из рубахи и штанов, из рубашки и юбки. Если мы приложим поэтому к быту прислуги Ренессанса масштаб недавних дней или нашего времени, то придется сознаться, что вся женская прислуга находилась всецело во власти парней, батраков и, кроме того, еще хозяина-мужика. И, несомненно, лишь очень немногие служанки избежали такой судьбы, зато было тем больше таких, которые должны были в продолжение года отдаваться не одному мужчине, которые вечно бывали беременны и часто сами не знали, кто отец их ребенка, так как все мужчины, бывшие на крестьянском дворе, поочередно обладали ими. Если нелепый романтизм или реакционные классовые интересы считают подобное положение вещей неправдоподобным, то достаточно указать на упомянутые выше жилищные условия. Раз батраки и батрачки спят в одном помещении, притом чрезвычайно тесном, если комнаты в лучшем случае разделены дощатой перегородкой, так что одни постоянно должны переходить через комнату других, то говорить о стыдливости и сдержанности во взаимных отношениях приблизительно так же остроумно, как говорить о чувстве осязания у носорога. А там, где отсутствуют такие естественные сдерживающие чувства, батрачка или служанка вынуждена сегодня разделять ложе с одним, завтра с другим и только разве личная ревность может поставить здесь преграду: ревность крестьянки, выгоняющей мужа из спальни служанки, или мускулистого парня, не желающего терпеть рядом с собой соперника у понравившейся ему батрачки.

Разумеется, здесь речь идет не о сознательном изнасиловании, да оно и не ощущалось как таковое. Все считали такой порядок просто «естественным», так как иначе и не могли его себе представить. Да и сама девушка обыкновенно думала по всем вероятиям, что иначе и быть не могло, ибо она сама была не только предметом желания и насилия, а также сама словами или жестами приглашала товарища по помещению разделить ее ложе или сама отправлялась к нему. И потому она, вероятно, сознавала это свое положение не как позор, а скорее как наиболее приятную сторону жизни.

Наряду с рыцарем и крестьянином необходимо здесь упомянуть еще о ландскнехте, вытеснившем в XVI в. рыцарское ополчение. Хотя наемный солдат и является, таким образом, совершенно новой социальной формацией, однако о нем необходимо поговорить именно здесь, так как сходство его жизни с жизнью низшего дворянства наложило сходную печать и на его нравы.

В глазах романтиков всех стран ландскнехт — героическая фигура. Однако он отнюдь не является ею, даже в области военного искусства. В XV и XVI вв. большинство наемников вышло не из Швейцарии, а из Германии. Немецкие наемники составляли главный контингент наемных войск всех государей мира. Они сражались в Италии, Испании, Франции, Германии — словом, везде. И притом безразлично, во имя каких интересов и на службе у какого государя. Чаще всего сражались поэтому немцы против немцев. Поверхностные историки объясняли тот факт, что в продолжение столетий немцы составляли неисчерпаемый резервуар для всех наемных войск мира, прирожденной им жаждой передвижения и скитания и не менее будто прирожденным увлечением солдатской профессией. Это неверно.

Эта странная потребность в передвижении и это увлечение солдатской профессией объясняются просто экономическим положением Германии. Из-за путаницы политических отношений экономическая шаткость была особенно велика именно в Германии. Нигде обмен социальных веществ не происходил так быстро, как здесь. «Здесь всегда налицо было немало людей, которые сгонялись с насиженного места или иными путями вырывались из социальной почвы и попадали в положение авантюристов» (Гуго Шольц). Общая экономическая революция, вызванная в Германии перемещением торговых путей — под влиянием открытия Америки, — не только усилила эту экономическую шаткость, но и придала ей длительный характер. Такова истинная причина, из которой родилась пресловутая жажда бродяжничества, свойственная и теперь еще немцам, в продолжение столетий пополнявшая немцами наемные войска всех стран. Надо еще заметить, что главный контингент наемников составляли городские элементы как тогда, так и позже: подмастерья, писари, опустившиеся студенты — словом, деклассированные элементы городского населения.

Образ жизни, да и весь облик ландскнехта носит поэтому чисто городской отпечаток. Это видно уже из того, что все обычаи солдатчины, ее социальные условия, ее идеологии и символы имеют свой прообраз в организации городских цехов. На это обстоятельство необходимо здесь указать по двум причинам. Этим объясняется прежде всего последовательно и странно враждебная позиция наемников по отношению к крестьянам. Если бы наемные войска состояли хотя бы наполовину из крестьянских сыновей, мужик не третировался бы так жестоко ландскнехтами, и все источники крестьянской жизни — нивы, леса, фруктовые сады — не уничтожались бы ими так бессмысленно и без всякой для себя пользы, как это имело место в действительности. То было проявление естественной ненависти горожанина, видящего в мужике только получеловека, и эта ненависть находила свое самое грубое выражение в поведении ландскнехтов. Другая, более важная причина заключается в следующем: так как ландскнехты набирались преимущественно из среды городского люмпен-пролетариата, то их половая мораль также была продуктом этих условий существования и походила в своей разнузданности на грубые нравы разбойничьего рыцарства.

Так как условия существования как ландскнехта, так и разбойничьего мелкого дворянства отличались крайней неустойчивостью, то и наемный солдат жил исключительно одним днем. Любовь, если встречалась на пути, доводилась до разнузданности. Ибо кто знает, что сулит завтрашний день. Женщиной по той же причине завладевали всегда силой, если к тому была возможность, и не прибегали сначала к утонченному ухаживанию. Для крестьянской жены или девушки было еще честью, если ее насиловали тут же на краю дороги или за соседним кустом, а еще большей честью, если сразу претензию на нее заявляла дюжина ландскнехтов, бросавших жребий, чтобы установить очередь. Та же судьба, естественно, грозила всем женщинам, предпринимавшим путешествие без надежной мужской охраны и попадавшим в руки шайки солдат; в таких случаях последние брали аванс в счет выкупа или — если они бывали милостиво настроены — требовали от беззащитных женщин дорожную подать.