Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 61
- Предыдущая
- 61/104
- Следующая
— На кой? Это без надобности.
— Как же к вам обращаться?
— Говори просто: товарищ боец революции!
— Хорошо. Товарищ революционный боец, я прошу вас позвать сюда вашего комиссара.
— Это еще к чему?
— А к тому, что я врач, и у меня есть основания считать, что многие из нас (тут он кивнул на злополучных колодников) не доживут до рассвета.
— Ха! А чё с вами сделается!
— Это я и хочу сообщить комиссару.
— Не стану я его тормошить. И не думай. Ну, чё вылупился? — спросил утконосый насмешливо. — Закрой пасть и не вякай. Тут моя сила. Как скажу, так и будет. И вообще, ваша судьба решенная. Так что не трепыхайся.
— В поле — две воли: кому Бог поможет, — ответил Дохтуров.
Утконос сплюнул, погрозил кулаком и пошел прочь.
* * *
«Ничего, — успокаивал себя мысленно Павел Романович. — Комиссара сразу не позвал? Так это не страшно. Он ведь все слышал. И, конечно, запомнил. Рисковать зря вряд ли захочет, будь он хоть трижды боец революции. Одумается и доложит своему комиссару, что у пленников есть некоторые сомнения касательно предстоящей ночевки».
Но уверенности все-таки не было.
Ах, жаль, не наделил Господь раба своего Павла Романовича даром красноречия. Тогда б в два счета уговорил он утконосого «витязя». А теперь…
Он искоса посмотрел на Дроздову. Поняла она, что замыслил Агранцев?
Но мадемуазель вела себя индифферентно. Сидела, уткнув подбородок в колени, и по сторонам не глядела. Поди догадайся, о чем она думает!
Вскоре он и сам задремал. Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо:
— Ну, ты, контра! Проснись, тебе говорю!
Дохтуров встряхнул головой. Сердце в груди подпрыгнуло. Он поднял взгляд: перед ним стоял утконосый. А чуть позади — сам Зотий Матвеевич Логов, комиссар интернационального стрелкового батальона имени Парижской коммуны. В стеклышках пенсне красными чертиками скакали блики костра. Позади моталась фигурка ростом пониже — вероятнее всего, Лель.
— Это вы хотели меня видеть? — спросил комиссар.
— Да.
— Что у вас?
— Мне нужно с вами поговорить.
— Говорите. У меня нет секретов от революционных товарищей.
Дохтуров постарался выпрямиться, насколько возможно.
— Я хочу обратить ваше внимание на то, что люди, которых вы захватили в плен, к тайге в своем большинстве непривычные…
— Это никакая не новость, — прервал его комиссар.
— Непривычные… — повторил Павел Романович. — Для них ночевка в тайге на открытом воздухе может оказаться фатальной.
— Отчего же?
— Из-за комаров, мошек и прочей летающей нечисти, в просторечии именуемой гнусом.
— Что-то я не вполне…
— Медицинской наукой зафиксированы случаи гибели человека от этих летающих кровососов, — терпеливо пояснил Дохтуров. Он старался говорить спокойно. Было нелегко: как прикажете объясняться с человеком, не видя его глаз? Тем более, если этот человек объявил вам приглашение на казнь.
Но все же он вполне внятно и доступно рассказал о кожной реакции, вследствие которой закрываются кожные поры и наступает смерть от недостатка кислорода — как ни парадоксально, при дыхательном благополучии.
Комиссар его не перебивал. Когда Павел Романович закончил, спросил:
— Вы врач?
— Врач.
— Что вы заканчивали?
— Московский факультет.
— А почему в таком случае… Впрочем, неважно. Но я не понимаю, отчего вы так переживаете? Ведь завтрашний день у вас всех — последний.
— Пусть так. Все одно ни к чему лишние пытки.
— Вы полагаете смерть на колу менее мучительной? — промурлыкал комиссар.
— Это будет завтра.
— Ага. Надеетесь?..
— Как знать, — ответил Дохтуров. — Но вы учтите: после этой ночи внешность моих спутников будет так обезображена гнусом, что они станут неузнаваемыми. Таким образом, ваша затея с фотографированием с треском провалится.
— Вы все-таки определенно надеетесь, — задумчиво протянул комиссар. — Ну что ж, понимаю. Однако от меня-то чего хотите?
— Прикажите освободить дам.
— Вот как! К чему?
— Освободите и вооружите их ветками.
— Ага. Ветками. А ну как сбегут?
— Значит, им повезет, — ответил Павел Романович.
Комиссар засмеялся.
— Ценю откровенность, — сказал он. — За то можно и дерзость вашу простить. Но как поступить, прямо не знаю…
Комиссар повернулся, вглядываясь в темноту:
— Сударыни, готовы ли вы ночь напролет махать ветками ради спасения внешности сих, вовсе вам незнакомых, господ?
Никто не ответил. Жена путейского инженера вообще едва ли слышала разговор, а мадемуазель Дроздова упрямо молчала.
— Видите, — сказал комиссар Дохтурову, — не хотят. Так-то.
— Умоляю, оставьте усилия, доктор, — прозвучал вдруг голос Дроздовой. — Этот подмастерье революции здесь ничего не решает. Нужно говорить с той особой… Как там ее… С Авдотьей!
К комиссару тут же подпрыгнул Лель:
— Товарищ Логов, позвать Авдтотью Ивановну? Я мигом!
Комиссар крякнул.
— Не надо! Тут и дела-то нет… Так, пустяки. Я сам все решу. — И добавил, обращаясь уже к Павлу Романовичу: — Будь по-вашему. Женщин развяжем. Но если которая бежать расположится… В общем, вы меня понимаете.
* * *
Не понимал Павел Романович только одного — откуда у мадемуазель Дроздовой силы берутся. Вот уже второй час (это Павел Романович определил точно — у него было врожденное чувство времени) она безостановочно шагала вдоль ряда колодников с размашистой ольховой веткой в руке. Поначалу весьма бойко у нее получалось; но вскоре мадемуазель устала. Все чаще и чаще перекладывала свое орудие из руки в руку, и становилось очевидным, что барышни надолго не хватит.
А от жены инженера толку было и того меньше: она больше подле мужа стояла и на просьбы остальных вовсе не реагировала. Дроздова пробовала и уговаривать, и даже пенять, но потом отступилась.
Павел Романович понимал: давно пора переходить к действию. Но выжидал. Хотелось, чтоб караульщики к ситуации попривыкли, перестали то и дело коситься.
Но костер продолжал гореть, хмельные голоса становились все громче. Далее ждать было немыслимо.
— Мадемуазель, — шепнул Дохтуров, когда Дроздова поравнялась с ним в очередной раз. — Прошу вас задержаться.
— Что случилось?
— Послушайте: я это занятие придумал как ширму. Дело в другом — вы поможете нам бежать.
— Вы шутите. Каким таким образом?
— Снимите веревки. Дальше я сам.
Она подумала.
— Хорошо. У меня есть булавка. — Шепот у мадемуазель был на удивление звучным. Видимо, в прошлом ей редко приходилось приглушать собственный голос.
— К черту булавку. Вот что: вы пойдете к нашим церберам…
— И попрошу нож! Как-нибудь объясню.
— Ножа они вам не дадут. Надо иначе. Вы…
В этот момент кто-то из «витязей» поднялся со своего места. Подкинул в костер хворост, отчего в темное небо взметнулся сноп ослепительных искр. Пламя вспыхнуло ярче, и мадемуазель Дроздова торопливо взмахнула веткой над Павлом Романовичем. А потом быстро пошла прочь, разгоняя над головами колодников звенящую комариную стаю.
Дохтуров подумал, что следует выждать еще с полчаса. Но столько времени барышня могла и не выдержать. Поэтому пришлось поторопиться.
Когда мадемуазель подошла в очередной раз, он кашлянул. Спросил негромко:
— Вас как зовут?
— Анна Николаевна…
— Заклинаю, Анечка, только не торопитесь. Нужно, чтоб вы казались всем безмятежной.
— Хорошо, — сказала Дроздова, — не стану я торопиться. Знаете что? Я попрошу у них табаку! Стану курить и пережгу эти веревки. Я читала…
— Ничего не выйдет. Вы мне только спалите запястья.
— Может, зубами?..
— Еще хуже. Обслюнявите, веревка разбухнет, и тогда вообще все напрасно. Надо иначе.
— Но как?
— Слушайте. Я делал упражнения, растягивал путы. Теперь узел ослаб, но все одно его так просто не снять. Нужна смазка.
- Предыдущая
- 61/104
- Следующая
