Сыновья волка - Майклз Барбара - Страница 35
- Предыдущая
- 35/37
- Следующая
– Они, может быть, не повесят тебя, – продолжал Вольф, наслаждаясь каждым словом. – Они же освободили одного из эдинбургских маньяков за то, что тот выдал сообщников и стал свидетелем обвинения, выдал тех, кто поставлял трупы для анатомических театров – прекрасные свежие трупы, получаемые по заказу. Но это рискованный бизнес. А братоубийство – звучит ой как нехорошо...
Джулиан рванулся вперед, чтобы схватить отца за горло.
Я всегда боялась, даже в те дни, когда считала его несправедливо обиженным, что однажды он набросится на своего мучителя. Вольф не предугадал нападения, потому что был ослеплен презрением к сыну.
Джулиан был в ярости и походил на безумца, если бы ему сейчас подвернулось какое-нибудь орудие убийства, он ударил бы, и ударил насмерть. Не имея ножа, он мог убить отца одними только голыми руками, но он применил их подобно женщине – рвал и царапал. Навалившись всем телом на Вольфа, он перевернул стул, и тот оказался прижатым спиной к полу. С быстротой и ловкостью, почти невольно восхитившими меня, он опомнился и принял вызов. Они катались, сцепившись, по полу, и тишина нарушалась только их тяжелым дыханием и невнятными возгласами.
Я наблюдала за дракой холодно, с полным презрением и размышляла. Что бы ни произошло в дальнейшем, это пойдет мне на пользу. Один будет повержен, второй ослаблен, и я смогу вступить в борьбу. Я уже давно потеряла надежду на помощь Ады.
Теперь двое мужчин боролись, стоя на коленях. Вернее, поднялся Вольф и повлек за собой Джулиана. Мне было не совсем хорошо видно, что происходит, потому что широченная спина Вольфа закрывала тонкую фигуру Джулиана. Но я заметила, как вздулись мощные мускулы на плечах Вольфа, а потом напряглись и застыли. Я снова прикусила губу. Я не хотела, чтобы победил Вольф. Сумасшедший или нет, Джулиан не пугал меня. Вольф был страшнее из них двоих, и я вряд ли смогу набраться смелости противостоять ему.
Вольф резким движением повернулся, и я увидела их лица. Не черты Джулиана, искаженные и почерневшие до неузнаваемости, заставили меня схватиться за ручку двери. Это было лицо Вольфа – злобное и потерявшее человеческий облик, хмурое от напряженной сосредоточенности, с которой он душил своего младшего сына. Я не могла больше оставаться в стороне, мне никогда потом не примириться с собой, вспоминая всю оставшуюся жизнь, что я позволила убить Джулиана, не пошевелив и пальцем для его спасения, каким бы он ни был и что бы ни совершил.
И прежде чем я осознала свои действия, я уже очутилась в комнате и, вцепившись в руки Вольфа, пыталась отодрать их от горла Джулиана, но с таким же успехом я могла отгибать толстые железные прутья. Оп взглянул на меня. Затем просто выпустил из рук Джулиана (тот рухнул на пол, как мешок с костями, – так валится безжизненное тело) и схватил меня.
Он всегда был силен. Но сейчас он обладал такой мощью, что было совершенно бесполезно сопротивляться. Я оказалась на полу и, почувствовав на шее его пальцы, стала ждать, когда он сдавит их и задушит меня, как Джулиана, но он не стал этого делать, пальцы его вцепились в ворот-пик моего платья и с силой дернули, разрывая ткань. Он не сошел с ума. Ужас охватил меня с новой силой, когда я поняла, что он полностью владеет собой. Он просто последовательно, действуя шаг за шагом, осуществлял свой план, не обращая внимания на еще теплое тело сына, валявшееся под его ногами.
Любая леди на моем месте давно упала бы в обморок. Я не горжусь своей стойкостью, я хотела бы потерять сознание, и даже помню, что рассердилась на себя, что не могу. Я боролась, хотя и крайне безуспешно, била руками, пинала и выкрикивала такие слова, о существовании которых только догадывалась, но не подозревала, что могу их употребить. Борьба, однако, была так же бесполезна, как и брань. Я еще продолжала наносить удары, когда вдруг поняла, что бью воздух. Почти невозможным усилием я открыла глаза, и это отняло последние силы. Я лежала, распростершись на грязном полу, и просто смотрела.
То, что я видела, не могло быть правдой. Фрэнсис никак не мог стоять рядом, покачиваясь, но стараясь держаться прямо, нагнувшись над валявшимся на полу Вольфом. Он не мог держать в руках тяжелый камень. Он не мог...
Он выглядел так же – с пылающим красным лицом, как будто выпил слишком много вина, и глазами, невидящими, горевшими нездоровым блеском. Он широко расставил ноги, чтобы не упасть, и его тело раскачивалось вперед и назад с мрачной равномерностью маятника. Я сразу поняла, что не только болезнь ввергла его в такое состояние, он был потрясен своим поступком. Он не унаследовал коварство Вольфсона, да, он ссорился с отцом, оскорблял его, не повиновался – но не мог ударить его и при этом не испытать потрясения.
Руки Вольфа в стремительном броске, как две черные змеи, обхватили ноги Фрэнсиса, и достаточно было одного рывка, чтобы тот, как подкошенный, во весь рост, рухнул на пол. Вольф поднял камень, выпавший из руки Фрэнсиса, и швырнул с силой прямо ему в лицо. Я поймала его за руку, но долей секунды позже, чем камень полетел в цель.
Потом со мной случилось нечто странное, о чем я никогда не рассказывала никому. Так вот, в это страшное мгновение что-то сломалось во мне. Я почувствовала, как внутри меня лопнула туго натянутая струна. Я стояла спокойно, держа руку Вольфа, и не чувствовала ровным счетом ничего. Сначала я подумала, что и он впал в подобное состояние. Он тоже стоял не двигаясь, лицо его было суровым, он слегка повернул голову. Потом отошел от меня к окну. Оттуда ничего нельзя было увидеть, даже днем, окно полностью закрывали вьюны. Но он и не смотрел – он слушал. Отчаянно лаяли и рычали собаки, они подняли страшный гвалт, но я не понимала причину.
Он, наверное, различал и другие звуки, которые не слышала я. Вернее, тогда еще не услышала. Он резко отвернулся от окна. Потом перевел хмурый взгляд на пол (я не смотрела вниз, не могла смотреть) и опять на меня. Я встретила его взгляд без всякой боязни, без малейшего интереса, он внимательно посмотрел на мое лицо, и я увидела, как его черты исказились.
– Харриет, – позвал он.
Я вопросительно на него взглянула. Я понимала, к кому он обращается. Я была Харриет. Мое имя Харриет. Но отвечать ему не было желания.
– Харриет...
Он поковылял ко мне. Бедняжка, думала я, он так искалечен. Он взял меня за плечи и легонько тряхнул. Его руки были как лед. Я взглянула вниз и увидела, что у меня разорвано платье. Я убрала его руки и натянула платье на плечи.
– Харриет. – Его голос звучал глухо, он как будто задыхался.
Бессмысленное повторение моего имени раздражало.
– Да? – ответила я.
Он смотрел на меня так пристально, что я рассердилась. И вдруг лицо его странно изменилось, как будто распавшись из целого на фрагменты. Мне так не понравилось то, что я увидела, что я закрыла глаза. Немного погодя он вышел.
Стоять с закрытыми глазами было приятно и странно. И я смогла лучше слышать. Собаки теперь просто сходили с ума, их рычание было похоже на человеческое. Потом возникли другие звуки. Топот лошадиных копыт, очень быстрый. Голоса. Крики. Потом один громкий крик, переходящий в вопль – сначала гнева, потом боли, и – тишина. Мне показалось, что вопль мне знаком, и тут же внутри меня что-то шевельнулось, как будто чьи-то руки пытались связать порванную струпу. Я позволила им делать это. И ждала. Опять звуки – голоса, собачий вой, переходящий в визг, два громких хлопка, и вой прекратился. Опять стало тихо. Потом я услышала шаги, топот чьих-то ног вниз по лестнице в подвал, и уже гулкие шаги по каменному полу коридора. Громче и громче. Вот они замерли у двери.
Он оставил дверь открытой, мелькнула слабая досада при этой мысли. Теперь они найдут меня. И заставят открыть глаза. Когда я открыла их, то увидела двух людей у порога. Впереди стоял юноша – темноволосый, худой, со смуглой кожей. Одной рукой он перегородил вход, из-под руки выглядывала девушка. Он долго смотрел на меня, потом опустил руку. Вбежала девушка. Она была очень хороша собой, несмотря на бледность.
- Предыдущая
- 35/37
- Следующая
