Путин против Путина. Бывший будущий президент - Дугин Александр Гельевич - Страница 40

Альтернативные ей — либерализм и атлантизм, оставшиеся с предыдущих времен в виде сотрудников Администрации, экспертов, советников. Они, впрочем, не конфликтуют, но накладываются друг на друга. Сам же Путин является сторонником идеи экономической и социальной мобилизации во имя укрепления национальной суверенности России. Это можно назвать активным консерватизмом, радикальным консерватизмом и даже призывом к консервативной революции. Путин хотел бы придать консерватизму консистентность и политическую упругость. Это движение явно буксует в виду некоторой инерциальности и пассивности чиновничества, центристских партий, возможно — даже самого народа. Но эта линия дэмпфируется уже ближайшим окружением, которое притупляет его вектор, и постепенно волевой импульс активного консерватизма рассеивается. Нет интеллектуального концентрированного фокуса, нет адекватного института, нет политического инструмента. Именно по этой причине многие выступления Путина носят пассивно консервативный характер. С намеком на удовлетворенность, статус-кво. В этом основное противоречие Путина и его властвования: субъективно Путин осознает и признает необходимость активных консервативных мер для вытягивания страны из воронки или болота, но делать это в необходимом режиме не получается.

Говоря об альтернативных позициях, несогласованных с официальным курсом, наверное, не следует упоминать «чиновников-диссидентов». Это слишком сильно для России. В России в перерывах между революциями главной формой активного нонконформизма является ироничный и всеразъедающий ультраконформизм. На что чиновники ох как горазды. Сказали «консерватизм» — будет «консерватизм», причем в «консерваторы» мгновенно перелицуются вообще все, тем самым со старта его идиотизировав. Поэтому альтернативные позиции, в первую очередь, заключаются в пассивном саботаже путинских инициатив, что при отсутствии полноценной команды единомышленников, интеллектуалов и управленцев, разделяющих не за страх и за деньги, а за совесть мысли Путина, становится действительно весомым альтернативным фактором. Это самый большой и самый опасный фланг неформальной оппозиции.

Второй сектор — олигархи. Эти не видят необходимости в укреплении национальной администрации, и их вполне устраивает статус-кво. Они заинтересованы либо в притуплении консерватизма, его десемантизации, его деконструкции (Петр Авен и «Альфабанк»), либо в мягком съезде в либерализм.

Третий сектор — убежденные либералы. Таких мало, их паладин — Игорь Чубайс — который, впрочем, вгрызается в экономику и в управление, а не в идеологию. При этом Чубайс не то чтобы не согласен с официальным курсом, он его дружелюбно и в целом лояльно к власти игнорирует.

При этом нельзя исключить вероятность повторной приватизации крупной собственности, сформировавшейся в 90-е годы XX века. Это явление — реприватизация — в практике многих развивающихся капиталистических стран, где роль госсектора и административного ресурса в приобретении собственности велика, либо очень велика. Чиновничий аппарат ротируется, и появляются новые жадные, одноразово коррумпированные чиновники, которые хотят еще, а собственники считают, что уже все отстегнули. Так возникают «непонятки». И зреет предпосылка для реприватизации. В России как раз такая ситуация. Юридически ее можно оформить как угодно — закон, что дышло… Политически можно двояко — через промежуточный этап ренационализации либо под прикрытием патриотизма.

В первом случае речь идет о национализации природной ренты, потом о фактической реприватизации под видом смены менеджмента. Во втором — через публичную демонстрацию непатриотической сущности магната (например, покупка яхты или «Челси») с последующим юридическим и уголовным преследованием под пиар— прикрытием народного гнева. Раз — и новый патриотический владелец. Результаты будут такими — менеджмент не улучшится, чиновники насытятся, народ успокоится на время, кто-то заработает, кто-то потеряет, кого-то посадят. Ничего из ряда вон…

Силовые структуры ведут сейчас пиар изначальной стратегии Путина на наведение порядка в стране. Путин еще в самом начале объявил, что начнет приводить все к норме, и начал это делать, потом переключился на что-то иное. Перед выборами опять вспомнил, что говорил в самом начале, и вновь принялся, засучив рукава, за его исполнение. Силовые структуры в российском обществе играют прикладную роль. Обсуждать можно не субъективный фактор соответствия действий, но скорее чисто технологический аспект — как актуальный менеджмент силовых структур отвечает поставленным административным задачам? Я полагаю, что эта модель устаревшая, типа компьютера IBM 386 модели, на котором необходимо провести операции с редактурой видеоклипа. Силовые структуры отвечают на импульс Владимира Владимировича. Но как отвечают? Как могут, так и отвечают, а других силовых структур, более совершенной модели, у нас, к сожалению, пока нет. То, что вся система постоянно виснет, неудивительно. То, что существует зазор в качестве и скорости исполнения, тоже неудивительно. Одно и то же явление здесь можно назвать как бравой исполнительностью, так и полным саботажем. Что же касается действий прокуратуры, то это — норма, она была, есть и будет. Россия никогда не была и едва ли станет номократическим обществом. У нас понятие правданамного важнее понятия права, а правда у нас царская. Президент (царь, Генеральный секретарь) в такой стране, как Россия, играет и будет играть центральную роль для силовых структур. Большей роли играть невозможно, она сейчас максимальна, меньшую — едва ли. Кроме того, здесь стоит обратить внимание на еще один момент. Налицо формальное соответствие выступлениям Путина с полным несоответствием содержанию, тотальным срывом тайминга и дичайшим пиаром, дающим непредсказуемый, но, чаще всего, обратный задуманному результат.

«Руководство России, и в частности премьер-министр Владимир Путин, хочет возродить российскую империю». Об этом заявил не кто-нибудь, а прежний глава Пентагона Роберт Гейтс. По мнению Гейтса, именно «империалистические намерения создают препятствия в американо-российских отношениях». При этом экс-министр обороны уверен, что ««имперские замашки» присущи, скорее, Путину, нежели Медведеву. Именно российский премьер-министр всячески старается сделать Россию главным игроком на международной арене», и это очень тревожит американцев. «Обречены ли русские на новую попытку имперского строительства?» — задается вопросом профессор Лондонского университета Джеффри Хоскинг в своей книге «Народ-правитель и народ-жертва: русские в СССР», вышедшей не так давно. Ибо это беспокоит и англичан — «что именно выберут россияне, — нынешнее государство, утратившее часть территорий, или новую империю?» — вопрошает Хоскинг.

Вопрос «Who is mister Putin?», заданный в начале карьеры Путина, был сформулирован на переходе состояния политической лингвистики в современной России от модерна к постмодерну. Путин как человек в классической лингвистике является сущностью, реальностью, личностью — в первую очередь, и уж потом его осмысляют в политологическом контексте, в его политических действиях. Это подход эпохи просвещения — есть Владимир Путин, политический деятель, конкретный человек, с конкретными особенностями, с конкретным происхождением, и есть система его оценок и осмыслений. Но так было, пока не началась эпоха постмодерна…

В постмодерне личность — это пустое место, поскольку все, с чем человек имеет дело, есть интерпретация его сознания. Соответственно, представление о Владимире Путине рождается не из знания о Владимире Путине, не из анализа его действий, а из языкового контекста, в котором он находится. Поэтому вопрос «Кто вы, мистер Путин?» не имеет в системе постмодерна вообще никакого ответа. Это вопрос, который остается всегда открытым.

Когда люди, которые хорошо знают Владимира Путина, слышат то, что думают о Путине на Западе, они просто падают со стульев, потому что до этого им казалось, что они знают Путина, так как общаются с ним постоянно. Происходит это из-за того, что они не осуществляют необходимого для современного интеллектуала фундаментального перехода от эпохи высокого модерна и просвещения к постмодерну, иначе бы они поняли, что никакого Путина, которого они себе представляют, просто не существует. Существуют текстовые игры относительно Путина — в российском контексте, есть в европейском — и та безобразная карикатура, с которой имеет дело, например, западное общество, вообще не имеет к нашему президенту никакого отношения. Путин в глазах западного человека — это «политический карлик», существо без всякого мировоззрения, ставленник самых реакционных кругов, самых страшных спецслужб, лицо без всякого политического будущего и без всякого уважения к демократии. Вот с таким Путиным оперирует западная пресса. Мы же имеем дело с другим Путиным. Он — продукт нашего торжественного, в основном официозного стиля.