В балканских ущельях - Май Карл Фридрих - Страница 16
- Предыдущая
- 16/77
- Следующая
— Так ты не местный? А откуда тогда?
— Из полуденной страны.
— Так ты не мусульманин?
— Нет, я христианин.
— А разве женщины христиан должны прятаться за покрывалами?
— Нет, не должны.
— Тогда и мне не надо укрываться. Думаю, со мной ничего не стрясется, если христианин, видевший тысячи женщин, взглянет и на меня. Давай руки!
Она уцепилась за меня — и выползла из ямы. До сих пор не знаю — честью ли было для меня или позором то, что она сняла накидку…
— Сколько же ты сидишь здесь? — спросил я.
— О, очень долго.
— А как это случилось?
— Осел испугался, исколов ноги иголками.
— А ты сидела верхом?
— Да.
Бедный осел! Теперь я сожалел о том, что наказал его. Он заслужил свои сладости.
— Как же ты забралась с ним в такие колючки?
— Я хотела… Я хотела…— Она покраснела еще больше и умолкла.
Я огляделся. Вокруг была целая лавка.
— Что это за вещи?
— Я… не знаю.
— А ты знала, что они здесь находятся?
— Нет.
— Я всегда молчу о том, что узнаю. К тому же я чужестранец. Меня ты можешь не бояться. Но как здорово, что мы не встретились с тобой раньше, когда я был не один!
— Ты был не один?
— Да. Со мной был юноша из Кабача.
— А где он сейчас?
— Уехал один.
— Как же его зовут?
— Сахаф Али.
— Тот самый! Он не должен знать, что я здесь. Ты его хорошо знаешь?
— Я видел его сегодня впервые, но он мне понравился.
— А как ты меня обнаружил?
— Сначала я нашел твою выпечку, а потом осла, забредшего в заросли. Я привязал его и побрел по следам. И вот я здесь.
— Этот осел — несносное глупое животное. Однако мне надо подобрать вещи с земли, но самой мне трудно. Поможешь?
— Охотно.
— Тогда давай, иди сюда.
— А ты не можешь подняться еще?
— Нет, без тебя мне не справиться.
— Но ведь ты боишься щекотки.
— Нет, больше не боюсь, ведь ты христианин!
Да, у этой дамы были железные нервы. Я осмотрел еще раз этот ковровый лагерь.
— Это место относится к Кушукаваку или Енибашлы?
— К Енибашлы.
— А что за человек ваш киаджа?
— Я не принадлежу к числу его подруг, — ответила она осторожно.
Теперь мне стало все ясно. Случай подбросил мне козырную карту, которую я мог использовать на благо юного книготорговца.
— Ты пойдешь со мной? — спросила она.
— Да.
— Тогда следуй за мной.
Я свел ее за руку с ковров и повел туда, где начиналиськолючки.
— Но я зацеплюсь здесь платьем!
— Я проложу дорогу, обрежу колючки ножом!
— Нет, нет, не надо этого делать! — закричала она в страхе.
— Почему же?
— Это запрещено!
— А кто запретил?
— Все тот же сердитый киаджа.
Я присмотрелся. Это место как нельзя лучше подходило для убежища ее отнюдь не законопослушного мужа. Кустарник кажется непроходимым, но наверняка есть место, где существует проход.
— Куда ты собиралась с этими изделиями? — спросил я.
— В Гельджик, но осел сбежал…
Ага, она знала, что дорогие ковры были свалены здесь прошлой ночью, решила полюбопытствовать — где они, и сошла с дороги. Загнала осла далеко в колючки, а он забрел в эти заросли, свалил ее в яму и ушел.
— Откуда ты идешь?
— Из Кушукавака.
— А куда?
— В Енибашлы и Кабач.
— А что тебе надо в Кабаче?
— Мне нужно навестить Сахафа Али.
— Правда, чужеземец? Ты не выполнишь одну мою просьбу?
— Охотно.
— Я с тобой кое-что ему передам.
— Хорошо.
— Но не здесь. Мы пойдем в дом.
Мне как раз это было на руку. Но я сказал:
— А я думал, что тебе надо скакать в Гельджик.
— Сейчас не надо. Этому ослу нельзя доверять. Но учти — мой муж не должен знать, что я готовлю передачу для Али.
— Я буду нем как рыба. А кто твой муж?
— Его зовут Бошак, он Бояджи19 и эмекчи20. Ему нельзя говорить ничего лишнего.
Женщина благосклонно восприняла мое обещание молчать. Потом она продолжила:
— Я расскажу ему лишь то, что меня сбросил осел и сбежал от меня. Ты его поймал и нашел меня на дороге. И ты же меня проводил до дому.
— Что мне отнести Сахафу?
— Это я тебе скажу потом. А сейчас нам нужно отсюда уходить.
Что мы и сделали с немалым, правда, трудом.
— Замаскируй, пожалуйста, тот проход, что мы только что проделали. Никто не должен знать, что мы здесь были.
— Какая ты осторожная, госпожа. Но ты права, — сказал я и принялся за работу, получив при этом не один десяток колючек.
— Все нормально, — приняла она мою работу. — Ты, наверное, весьма преуспел в такого рода делах. А теперь позволь мне сесть на твою лошадь.
— А не лучше ли тебе пойти пешком?
— С какой стати?
— Мой конь еще ни разу не носил женщин.
— О, я ему ничего плохого не сделаю!
— Не в этом дело. Посмотри на седло — оно не приспособлено для легких женских ног. Оно слишком узко, чтобы ты могла в нем разместиться.
— Так сними его, я сяду прямо на спину. Тогда места хватит.
— На это понадобится много времени. Мне тогда придется вести лошадь да еще подбирать булочки, которые растерял твой осел. До того места совсем недалеко.
— Так ты его изловил? Это хорошо. Ладно, я пойду пешком, хотя мне и трудно. У меня пропадает дыхание, когда я иду пешком, и мне приходится долго его восстанавливать. Ходьба вызывает сердцебиение, и я чувствую, что погибель моя близка.
Я взял коня под уздцы, а даму — под руку. Она оперлась на меня, и мы тронулись в путь. Не сделали мы и тридцати шагов, как она запыхтела.
— Вот видишь, так дело не пойдет, — с трудом проговорила она. — Надо мне на тебя получше опереться, и пойдем помедленнее.
Дальше мы двигались со скоростью в два раза меньшей, чем у катафалка. Когда мы подошли к месту, где лежала первая булка, она заявила:
— Вот первая франджала. Забирай ее!
Я повиновался. Чуть позже приказ повторился. Я опять выполнил его. Через какое-то время мне уже пришлось нести в руках целую гору булок, вести лошадь и поддерживать даму, которая воскликнула, увидав очередное хлебобулочное изделие:
— О Аллах, да здесь целый противень булок! У этого осла в голове крысы вместо мозгов. Давай поднимай!
— С превеликим удовольствием! Но куда же мне их девать?
— Положи себе в карманы!
— Аллах-иль-Аллах! Разве ты не видишь, какого цвета моя одежда?
— Она белая, как горный снег. Подозреваю, что она даже новая.
— Именно так. Я отдал за нее две сотни пиастров.
— Так это хорошо. Я ничего не имею против, чтобы это изделие лежало в чистом кармане!
— Аллах наделил тебя сообразительностью и чистоплотностью, ты должна быть ему благодарна, ибо эти свойства красят любую женщину. Но мне не чужды те же свойства, и мне не хотелось бы украшать свою новую одежду свежими масляными пятнами.
— О, это такое хорошее масло! Оно же не испортит одежды! Это не какой-нибудь лошадиный или рыбий жир!
— Но никто не увидит эти пятна, ведь они внутри одежды.
— Ты же предприимчивый человек, выверни наизнанку, и все будет видно!
— Разве ты не знаешь, что в присутствии женщины запрещено переодеваться?
— Но ты ведь мой друг и спаситель, к тому же под пальто у тебя куртка и что-то еще.
— Но тем не менее мне не хотелось бы нарушать правила хорошего тона. Позволь мне положить эти булки в седельную сумку!
— А она чистая?
— Я ежедневно чищу ее.
— Надо проверить. Открой-ка.
Меня бесконечно забавлял этот разговор. В общем-то я и не думал чистить сумку. Обычно она была закреплена за седлом и вбирала в себя пыль всех дорог. Я расшнуровал ее и отбросил крышку.
— Вот, смотри!
— Ударь по ней! — приказала Клубничка.
Я в очередной раз повиновался, и клуб пыли взвился в воздух.
- Предыдущая
- 16/77
- Следующая
