Выбери любимый жанр

Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 15

Изменить размер шрифта:

— Тебе? Зачем?

— Чтобы определять дозу лекарства в зависимости от состояния больной.

— Я сам буду тебе сообщать, как она себя чувствует.

— Ты не сможешь, потому что не сумеешь определить состояние больной.

— О чем же ты с ней будешь говорить?

— Только о том, что ты мне позволишь.

— А где будут происходить эти разговоры?

— Да в этой же комнате, что и сегодня.

— Скажи точно, как долго будет продолжаться лечение?

— Если вы будете слушаться меня, то через пять дней, начиная с сегодняшнего, она избавится от своей болезни.

— Так дай ей лекарство.

— У меня его нет с собой; оно находится внизу, во дворе, у моего слуги.

— Пойдем к нему!

Я обернулся к женщине, чтобы без слов попрощаться с ней. Она подняла руки под одеждой, как бы передавая безмолвную просьбу, и отважилась на три слога:

— Эвв Аллах! [53]

Тотчас же он оборвал ее жестом:

— Замолчи! Будешь говорить, когда тебя спросят!

— Абрахим-Мамур, — ответил я очень серьезно, — разве я не сказал, что ее надо оберегать от любого гнева, от любого горя? Так не обращаются с больной, вблизи которой уже витает смерть!

— В таком случае она сама прежде всего должна позаботиться о том, чтобы ее не огорчали. Она знает, что не должна ничего говорить. Идем!

Вернувшись в селямлык, я послал за Халефом, который вскоре и появился с аптечкой. Я прописал Ignatia [54], дал необходимые наставления, а потом собрался уходить.

— Когда ты придешь завтра?

— В это же время.

— Как и сегодня, я пришлю за тобой лодку. Сколько с меня?

— Пока ничего. Если больная выздоровеет, ты можешь мне дать столько, сколько захочешь.

Тем не менее Абрахим-Мамур полез в карман, вытащил богато расшитый золотом кошелек, вынул несколько монет и протянул их Халефу.

— Вот, возьми!

Добропорядочный Халеф-ага принял монеты с таким выражением на лице, как будто дело шло о величайшей милости по отношению к самому египтянину.

В сопровождении хозяина мы вышли в сад, где слуга открыл для нас дверцу в стене. Когда мы остались одни, Халеф полез в карман, чтобы рассмотреть полученное.

— Три золотых цехина, эфенди! Пусть Пророк благословит Абрахим-Мамура и позволит его жене как можно дольше оставаться больной!

Мы подошли к лодке, где нас уже ожидали гребцы. Наш прежний проводник сидел у руля.

Мы пристали совсем близко от дахабии [55], которая бросила якорь во время нашего отсутствия. Такелаж ее был закреплен, паруса убраны, и, по благочестивому мусульманскому обычаю, рейс, капитан судна, собирал своих людей на молитву: «Хай-аль эль-салах! („Все наверх, готовьтесь к молитве!“)

Мне показалось, что я узнал этот голос, и поэтому быстро обернулся. Его интонации показались мне очень хорошо знакомыми. Действительно ли это был Хасан, которого называли Абу эль-Рейсан, Отец судоводителей? Он встретился нам с Халефом в Куфре, куда он ездил навестить сына. Вместе мы вернулись в Египет. Мы подружились, и я был убежден, что он очень обрадуется, встретив меня здесь. Я подождал окончания молитвы и крикнул в сторону корабля:

— Хасан эль-Рейсан!

Сейчас же он повернул к нам свое старое, доброе, бородатое лицо и спросил:

— Кто это? О, Аллах акбар! Не сын ли это мой, Немей Кара-эфенди?

— Это он, Абу Хасан.

— Поднимайся на борт, сын мой. С радостью обниму вас!

Я поднялся по сходням и был принят самым сердечным образом.

— Что ты здесь делаешь?

— Отдыхаю от путешествия. А ты?

— Я со своим кораблем прибыл из Донголы [56], где взял груз. На судне открылась течь, и я должен был пристать здесь.

— Как долго ты здесь останешься?

— Только на завтрашний день. Где ты живешь?

— Там вон, направо, в отдельно стоящем доме.

— У тебя хороший хозяин?

— Здешний деревенский судья. Я им очень доволен. Ты проведешь этот вечер со мной, Абу Хасан?

— Я приду, если твои трубки еще не разбиты.

— У меня только одна трубка. Стало быть, ты должен принести свою трубку, но ты будешь курить самый изысканный джебели, который где-либо есть.

— Конечно, приду. А ты еще надолго останешься здесь?

— Нет. Я хочу вернуться в Каир.

— Так поезжай со мной. Я пристану в Булаке [57].

Такое приглашение навело меня на одну мысль.

— Хасан, ты по-прежнему считаешь меня своим другом?

— Да, это так. Требуй от меня, что хочешь, и ты получишь, если только это будет в моих силах!

— Я хотел попросить тебя об одном очень большом деле.

— Под силу ли оно мне?

— Думаю, да.

— Тогда считай, что оно уже заранее исполнено.

— Скажу вечером, когда будем пить вместе кофе.

— Приду и… Однако, сын мой, я забыл, что уже приглашен.

— Куда?

— В тот же самый дом, в котором ты живешь.

— К судье?

— Нет, к одному человеку из Стамбула, который плыл со мной двое суток, а здесь сошел на берег. Он нанял комнату для себя и койку для слуги.

— Что он собой представляет?

— Этого я не знаю. Он мне о себе не рассказывал.

— Но мог сказать его слуга.

Капитан рассмеялся, что было для него непривычно.

— Слуга его шельма; он слышал все языки мира, но многому ни на одном не научился. Он курит, свистит и целый день поет, а когда его спрашивают, он отвечает, но его ответы сегодня верные, а завтра нет. Позавчера он был турком, вчера черногорцем, сегодня он друз [58], и один Аллах знает, кем он станет завтра или послезавтра.

— Значит, ты не придешь ко мне?

— Приду, но после того, как выкурю трубку с тем человеком. Аллах да хранит тебя, а мне еще надо работать.

Халеф уже ушел вперед. Теперь я последовал за ним и, добравшись до своего жилища, растянулся на кушетке, желая обдумать сегодняшнее происшествие. Однако мне это не удалось, потому что вскоре ко мне вошел хозяин.

— Селям алейкум!

— Алейкум!

— Эфенди, я пришел за твоим разрешением. В моем доме появился чужой сиди и попросил сдать ему комнату, что я и сделал.

— Где расположена эта комната?

— Наверху.

— Ну, так этот человек мне не мешает. Делай, что тебе нравится, шейх!

— Твоя голова много думает, а у него слуга, который, кажется, слишком много свистит и поет.

— Когда мне это не понравится, я ему прикажу умолкнуть.

Озабоченный хозяин удалился, и я снова остался один, однако опять не смог спокойно поразмышлять, потому что услышал шаги двух мужчин, один из которых шел со двора, а другой — с улицы, и как раз возле моей двери они встретились.

— Что ты здесь делаешь? Кто ты? — спросил один. Я узнал голос Халефа, моего маленького слуги.

— Сам-то ты кто и что тебе надо в этом доме? — спросил в ответ другой.

— Я? Я принадлежу к числу обитателей этого дома! — крайне возмущенно сказал Халеф.

— Я тоже!

— Кто ты?

— Хамсад аль-Джербая.

— А я — Хаджи Халеф Омар-ага, спутник и защитник моего хозяина.

— Кто твой хозяин?

— Великий врач, живущий в этой комнате.

— Великий врач? Что же он лечит?

— Все.

— Только не умничай! Есть лишь один человек в мире, который может лечить все.