След в пустыне - Чехов Анатолий Викторович - Страница 1

• 1/25
• Следующая

Пуля звонко ударила в металлическую коробку радиостанции, со стороны бархана, поросшего саксаулом, донесся выстрел.

Старшина Андросов инстинктивно ткнулся головой в приклад автомата, обжигая руки о раскаленный песок, рванул к себе брезентовые ремни рации.

Лежавший в десяти шагах от Андросова Курбан повернул голову, увидел похожую на черного паука дыру в алюминиевой коробке и перед лицом Андросова — выбеленные солнцем ребра верблюда, павшего в давние времена на караванной тропе. Из-за наметенного ветром песка, присыпавшего остов верблюда, виднелся рукав стеганого туркменского халата, в который, чтобы не спугнуть раньше времени нарушителя, оделся старшина. На мгновение Курбан увидел его перекосившееся, словно от зубной боли, загорелое до черноты лицо, блеснувшие белки глаз — Андросов тут же укрылся за бугром в небольшой лощине.

Курбану до слез стало жаль рацию. Но человек, за которым они гнались от самых отрогов Копет-Дага, был здесь. Стоит его задержать — и конец этому жестокому, изнурительному походу. Курбан снова припал к прикладу винтовки, всматриваясь в гребень бархана.

Он еще и стрелять толком не умел, да и служил в армии всего второй месяц, но в решительную минуту готов был нажать спуск.

Пустыня дышала жаром, как жерло печи. Перед глазами плыли красные круги, Курбану показалось, что саксаул на бархане, словно скелет, поднял к небу костлявые руки и плывет в потоках раскаленного воздуха.

— Нургельдыев! — услышал Курбан окрик и увидел, как Андросов махнул ему рукой. Это значило: «Заходи с тыла, брать живьем».

Не сразу расставшись с прикрывавшим его бугорком, Курбан осторожно отполз в сторону, скользнул в низинку.

Теперь он не видел ни гребня, ни бархана, ни куста саксаула. Переползая от укрытия к укрытию, обжигая руки, добрался до ложбины, закрывавшей его от обстрела, и, перебегая, достиг наконец обратного склона бархана.

Гулко раздался одиночный автоматный выстрел. Это стрелял Андросов, отвлекая внимание на себя. Выстрел означал приказ ему, Курбану, немедленно двигаться вперед.

Чувствуя все возрастающую дрожь в руках, сжимая винтовку, Курбан, словно ящерица, пополз по склону бархана, не спуская глаз с видневшихся из-за гребня тонких веток саксаула.

В жгучем мареве, струившемся над раскаленным песком, ему почудился рядом с кустом силуэт стрелка с направленной в его сторону винтовкой.

Курбан припал к песку, напряженно всматриваясь в гребень бархана. Здесь, на склоне, он был отличной мишенью: спрятаться негде.

Снова донесся выстрел Андросова.

Второй!.. Еще раз выстрелит — и Курбан должен будет брать живьем нарушителя. Как это удастся сделать, он не знал. Был бы с ними радист Пономарчук, может, что-нибудь и придумали, но вчера у Пономарчука от нестерпимой жары пошла носом кровь, и несколько часов подряд ее никак не могли остановить. Пришлось отправить Пономарчука со встречным караваном обратно на заставу.

Курбан подумал, почему у Пономарчука от жары носом кровь пошла, почему у него никогда не идет? Почему Пономарчук едет сейчас домой на верблюде, песни поет, а он, Курбан, должен лезть под пули? Но ему тут же стало совестно: старшине Андросу, как он называл Андросова, наверное, никогда не пришли бы в голову такие мысли.

Останавливаясь каждую минуту, Курбан полз по склону бархана. Пот горячими ручьями стекал из-под папахи, в голове стучало, перед глазами маячили сухие веточки саксаула, торчащие из-за гребня. Только бы не оглянулся лазутчик, не вздумал бы посмотреть, что делается у него за спиной.

Донесся еще один выстрел Андросова, третий, приказывающий идти и брать вооруженного нарушителя.

Курбан припал на секунду к горячему песку, поднялся на ноги и в несколько прыжков добрался до вершины, за которой прятался враг. Упав на песок, мгновенно осмотрелся, где же лазутчик, и увидел распластавшегося на склоне бархана человека в туркменской папахе, армейских защитного цвета брюках, легких чарыках.

— Бросай оружие, стрелять буду! — не давая опомниться, крикнул Курбан по-туркменски.

В следующую секунду он так и замер от удивления, раскрыв рот, но поспешил спрятаться, чтобы лазутчик его не узнал. Перед ним был Меджид, Меджид Мухамедниязов, хорошо знакомый парень из соседнего аула. Это были его черные узкие глаза, плоский нос, прямой, словно прорубленный топором, рот. До войны Курбан чуть ли не дружил с Меджидом из-за его сестры Зори.

Какую-то долю секунды Курбан думал, что обознался: земляк почти в один день с ним, в начале войны, был призван в армию и должен воевать сейчас где-то на Западном фронте. Но нет, он не ошибся: в его сторону смотрели глаза Меджида.

«Папаха видна, — мелькнула мысль, — еще мгновение — и Меджид выстрелит». Не успел Курбан что-нибудь решить, как рядом с ним неизвестно откуда появилась широкая костлявая фигура Андросова, страшного в своем халате с развевающимися, словно крылья, полами. Один прыжок — и Андросов всей тяжестью навалился на Меджида.

Тупо грохнул выстрел, зазвенело в ушах, винтовка Меджида ткнулась в песок. На лбу у Курбана выступил холодный пот. Опоздай старшина — пуля Меджида сидела бы в Курбане.

— Шакал вонючий! — выругался он, бросаясь на помощь старшине.

Странное снаряжение валялось вокруг — наполовину местное, туркменское, наполовину армейское: кувшин для чая, две солдатские фляги с водой, вещевой мешок и в глиняном горшке расковырянный складным ножом коурмак — приготовленная в дорогу обжаренная и залитая салом баранина. Курбан убедился, что вокруг никого не было: Меджид Мухамедниязов «гулял Кара-Кумы» один. Но почему? Разве Меджид тот самый диверсант, за которым гнались они со старшиной от границы? Курбан никогда не замечал, чтобы Меджид вел себя, как иностранный шпион. Как могли завербовать его немцы, когда живет он за три тысячи километров от фронта? Или они с Андросом потеряли след того, главного нарушителя, которого очень важно поймать, и случайно наткнулись на Меджида?

Курбан вспомнил, что говорил ему начальник заставы. «Нургельдыев, — сказал он, — вам поручается очень важное задание. Вы идете со старшиной Андросовым не только как солдат, но и как проводник-переводчик. От вас зависит успех операции…»

Разве мог Курбан обмануть доверие начальника? Не зря он гордился, что попал в пограничную часть. Шутка сказать, Курбан Нургельдыев — и солдат, и проводник, и переводчик. Вот тебе и проводник, когда след потерял, вместо беркута шакала поймал…

Курбан прикрыл глаза и вспомнил весь стокилометровый путь по пескам под палящим солнцем. Нигде, ни в одном месте не сбились они с Андросом со следа. Даже поднявшийся вчера ветер не очень им помешал: на песке все-таки видны были полузасыпанные, уходившие на север отпечатки ног.

Может быть, он ошибся, и этот стрелявший в него лазутчик совсем не Мухамедниязов, а именно тот, кого они искали?

Задержанный лежал, уткнувшись в песок плечом, подняв кверху связанные за спиной руки. Лица его не было видно.

— Пускай отойдет, помял я его немного, — перехватив взгляд Курбана, сказал Андросов, с удовольствием вытирая лоб папахой и снова нахлобучивая ее на мокрые щетинистые волосы. У него был вид человека, сделавшего трудную работу и получившего право выкурить папиросу.

Он потянулся к карману, где лежал кисет. Курбан сел рядом и тоже вытер папахой пот. У него еще дрожали руки: опоздай Андрос всего на секунду, не было бы Курбана в живых. И как только Андрос успел подняться на бархан?

— Иди посмотри верблюдов да захвати там мой автомат, — встав на ноги и начиная обыскивать задержанного, сказал старшина.

Он аккуратно выложил на песок завернутые в платок бумаги, наверное деньги и документы, четыре обоймы патронов, складной нож, спички, папиросы и разную карманную мелочь: булавку, пуговицы, нитки, деревянную коробочку с солью. В пустыне соль необходима, Курбан знал это с детства.

• 1/25
• Следующая