Конь и его мальчик - Льюис Клайв Стейплз - Страница 16

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая

– Отец-мой-и-услада-моих-очей! – начал молодой человек очень быстро и очень злобно. – Живите вечно, но меня вы погубили. Если б вы дали мне еще на рассвете самый лучший корабль, я бы нагнал этих варваров. Теперь мы потеряли целый день, а эта ведьма, эта лгунья, эта… эта… – и он прибавил несколько слов, которые я не собираюсь повторять. Молодой человек был царевич Рабадаш, а ведьма и лгунья – королева Сьюзен.

– Успокойся, о, сын мой! – сказал Тисрок. – Расставание с гостем ранит сердце, но разум исцеляет его.

– Она мне нужна! – закричал царевич. – Я умру без этой гнусной, гордой, неверной собаки! Я не сплю и не ем, и ничего не вижу из-за ее красоты.

– Прекрасно сказал поэт, – вставил визирь, приподняв несколько запыленное лицо. – «Водой здравомыслия гасится пламень любви».

Принц дико взревел.

– Пес! – крикнул он. – Еще стихи читает! – И умело пнул визиря ногой в приподнятый кверху зад. Боюсь, что Аравита не испытала при этом жалости.

– Сын мой, – спокойно и отрешенно промолвил Тисрок, – удерживай себя, когда тебе хочется пнуть достопочтенного и просвещенного визиря. Изумруд ценен и в мусорной куче, а старость и скромность – в подлейшем из наших подданных. Поведай лучше нам, что ты собираешься делать.

– Я собираюсь, отец мой, – сказал Рабадаш, – созвать твое непобедимое войско, захватить трижды проклятую Нарнию, присоединить ее к твоей великой державе и перебить всех поголовно, кроме королевы Сьюзен. Она будет моей женой, хотя ее надо проучить.

– Пойми, о, сын мой, – отвечал Тисрок, – никакие твои речи не заставят меня воевать с Нарнией.

– Если бы ты не был мне отцом, о, услада моих очей, – сказал царевич, скрипнув зубами, – я бы назвал тебя трусом.

– Если бы ты не был мне сыном, о, пылкий Рабадаш, – отвечал Тисрок, – жизнь твоя была бы короткой, а смерть – долгой. (Приятный, спокойный его голос совсем перепугал Аравиту).

– Почему же, отец мой, – спросил Рабадаш потише, – почему мы не накажем Нарнию? Мы вешаем нерадивого раба, бросаем псам старую лошадь. Нарния меньше самой малой из наших округ. Тысяча копий справятся с ней за месяц.

– Несомненно, – согласился Тисрок, – эти варварские страны, которые называют себя свободными, а на самом деле просто не знают порядка, гнусны и богам, и достойным людям.

– Чего ж мы их терпим? – вскричал Рабадаш.

– Знай, о, достойный царевич, – отвечал визирь, – что в тот самый год, когда твой великий отец (да живет он вечно) начал свое благословенное царствование, гнусною Нарнией правила могущественная Колдунья.

– Я слышал это сотни раз, о, многоречивый визирь, – отвечал царевич. – Слышал я и то, что Колдунья повержена. Снега и льды растаяли, и Нарния прекрасна, как сад.

– О, многознающий царевич! – воскликнул визирь. – Случилось все это потому, что те, кто правят Нарнией сейчас – злые колдуны.

– А я думаю, – сказал Рабадаш, – что тут виною звезды и прочие естественные причины.

– Ученым людям стоит об этом поспорить, – промолвил Тисрок. – Никогда не поверю, что старую чародейку можно убить без могучих чар. Чего и ждать от страны, где обитают бесы в обличье зверей, говорящих как люди, и страшные чудища с копытами, но с человеческой головой. Мне доносят, что тамошнему королю (да уничтожат его боги) помогает мерзейший и сильнейший бес, оборачивающийся львом. Поэтому я на их страну нападать не стану.

– Сколь благословенны жители нашей страны, – вставил визирь, – ибо всемогущие боги одарили ее правителя великой мудростью! Премудрый Тисрок (да живет он вечно) изрек: как нельзя есть из грязного блюда, так нельзя трогать Нарнию. Недаром поэт сказал… – но царевич приподнял ногу, и он умолк.

– Все это весьма печально, – сказал Тисрок. – Солнце меня не радует, сон не освежает при одной только мысли, что Нарния свободна.

– Отец, – воскликнул Рабадаш, – сию же минуту я соберу двести воинов! Никто и не услышит, что ты об этом знал. Назавтра мы будем у королевского замка в Орландии. Они с нами в мире и опомниться не успеют, как я возьму замок. Оттуда мы поскачем в Кэр-Паравел. Верховный Король сейчас на севере. Когда я у них был, он собирался попугать великанов. Ворота его замка, наверное, открыты. Я дождусь их корабля, схвачу королеву Сьюзен, а люди мои расправятся со всеми остальными, стараясь пролить как можно меньше крови.

– Не боишься ли ты, мой сын, – спросил Тисрок, – что король Эдмунд убьет тебя или ты убьешь его?

– Их мало, его свяжут и обезоружат десять моих людей. Я удержусь, не убью его, и тебе не придется воевать с Верховным Королем.

– А что, – спросил Тисрок, – если корабль тебя опередит?

– Отец мой, – отвечал царевич, – навряд ли, при таком ветре…

– И, наконец, мой хитроумный сын, – сказал Тисрок, – объясни мне, чем поможет все это уничтожить Нарнию?

– Разве ты не понял, отец мой, – объяснил царевич, – что мои люди захватят по пути Орландию? Значит, мы останемся у самой нарнийской границы и будем понемногу пополнять гарнизон.

– Что ж, это разумно и мудро, – одобрил Тисрок. – Но если ты не преуспеешь, как я отвечу королю?

– Ты скажешь. – отвечал царевич, – что ничего не знал, и я действовал сам, гонимый любовью и молодостью.

– А если он потребует, чтобы я вернул эту дикарку?

– Поверь, этого не будет. Король человек разумный и на многое закроет глаза ради того, чтобы увидеть своих племянников и двоюродных внуков на тархистанском престоле.

– Как он их увидит, если я буду жить вечно? – суховато спросил Тисрок.

– А кроме того, отец мой и услада моих очей, – проговорил царевич после неловкого молчания, – мы напишем письмо от имени королевы о том, что она обожает меня и возвращаться не хочет. Всем известно, что женское сердце изменчиво.

– О, многомудрый визирь, – сказал Тисрок, – просвети нас.

Что ты думаешь об этих удивительных замыслах?

– О, вечный Тисрок! – отвечал визирь. – Я слышал, что сын для отца дороже алмаза. Посмею ли я открыть мои мысли, когда речь идет о замысле, который опасен для царевича?

– Посмеешь, – сказал Тисрок. – Ибо тебе известно, что молчать – еще опасней для тебя.

• Предыдущая
• 16/31
• Следующая