Пирамида Хуфу - Любовцова М. - Страница 53
- Предыдущая
- 53/61
- Следующая
Хемиун, слушая его думал:
«О Тот, мудрейший из богов! Как можно два десятка лет заниматься только сандалиями, пусть и царя, и при этом быть счастливым?» — рот князя презрительно скривился. Позабыв о собеседнике, он ушел в свои мысли. Ум разрушает счастье. Ищущий и подвергающий все сомнению ум не довольствуется тем, что имеет. Вечный поиск, вечное стремление к познанию, к абсолютной истине, никогда не достигаемой. В его бурной жизни ум был предельно нагружен прокладыванием новых, еще не знаемых путей, никем не проложенных. Но, раздираемый множеством забот, неурядиц и подчас неудач, сопутствующих большим делам, он был счастлив, как боец, побеждающий противников. Дело окончено. У свободен. Воля избавлена от испытаний. Неужели от этого он несчастен? Значит, без деяний, забот и трудных задач человек не может быть счастлив?
Позабыв о собеседнике, князь встал, пошел домой. Хранитель сандалий, оскорбленный суровым невниманием, неприязненно посмотрел вслед.
На другой день Хемиун отправился на своей дахабие вверх по Хапи. Непонятная тоска гнала его из дома. Напрасно жены соблазняли его нежными, зовущими взглядами. Он, более равнодушный к женщинам, чем другие, не видел их, занятый внутренним непорядком.
Весело похлопывал парус голубизной от северного попутного ветра, и дыхабие мчалась навстречу волнам. Мерно журчала вода под веслами гребцов. Зодчий успокаивался под эти мягкие звонкие всплески и смотрел на зеленые берега, где шла оживленная суета. Вода спала, и земледельцы старались задержать ее в бассейнах. В некоторых местах уже сеяли. Виднелись фигуры, широко разбрасывающие семена на пашне. По вечерам останавливались на ночь у берегов. Разжигали костры, слуги готовили пищу.
В одном месте, не успев отплыть, заметили необычную суету у плотины. Хемиун сам пошел узнать, что означала эта суета и тревожные крики. Идущий рядом кормчий спросил, когда они подошли к месту события, что произошло.
— Плотину прорвало, и весь запас воды ушел, а поля наши высокие.
— Что ж смотрите так плохо, лениво?
— Заново надо делать, мужей нет умелых и сильных. Деды строили, мы же лишь малость крепили слабые места.
— Что же о главном не радели? — спросил князь, хотя мог бы и не спрашивать, знал заранее ответ.
Старик посмотрел на князя, потом в сторону земледельцев.
— Смотри, великий господин, сколько калек. Что с ними сделаешь?
И Хемиун видел: один хромой, с искалеченной ногой, у другого рука безжизненно свисала, третий слабогрудый, кашляет, недолго протянет. У четвертого кисть изуродована, видимо, раздроблена когда-то камнем. Еще старики и подрастающие мальчишки — вот и вся сельская община. Он подошел к дамбе. Десятилетиями наметанный глаз, приученный мгновенно схватывать, сейчас увидел прогнившие плетни и опорные столбы, слабо связанные углы — работа малосильных людей. Старик, вздохнув, сказал:
— И камни есть наверху, хорошо бы сделать запор воде, да не мощны спустить. Пробовали — не вышло. Спешить надо, пока вода совсем не ушла.
Хемиун хотел было приказать слугам помочь крепить плотину, но в это время встретился с ненавидящим взглядом калеки, напомнившим о его непреклонной жестокости на Ахет Хуфу, и он, забыв, пошел судну. Но что-то все-таки осталось, и он сказал кормчему:
— Возьми-ка парней покрепче и помогите сельчанам закрыть стены водоема.
Кормчий пошел выполнять приказ. Часа через три он сообщил, что стенки надежно укрепили широкими камнями. Община низко кланяется за помощь. Хемиуну стало как-то легче. Дахабие снялась с якоря и продолжала путь вверх по реке. Никогда еще князь не наблюдал так внимательно жизнь родной страны. И ее картины не радовали. Все оросительное хозяйство обветшало, особенно в плохом состоянии были бассейны и каналы для высоких земель. В былые времена земля росла, земледельцы отвоевывали ее у пустыни. Теперь она убывала от плохого полива, засухи и наступления песков.
Женщины мотыгами не в состоянии были обработать ее, как следует полить и задержать воду. Урожаи были плохие.
В больших общинах он радовался порядку и процветанию. Пахали волами. Были и такие общины, которым помогали соседи по велению начальников сепов. Но обнищание было множественным, рождало безотрадные мысли. В душу возвращались демоны мрака.
Вспомнилась молодая самонадеянность, страсть к собственной славе, каким бы путем она ни пришла, лишь бы составляла хоть часть славы Имхотепа. Богам было угодно, что слава строителя гробницы Хуфу стала выше славы Имхотепа. Но Имхотепа до сего времени в Кемет благословляют как великого врача, передавшего свое искусство людям. Астроном и ученый он отдал свой разум на благо народу. У него же, Хемиуна, славы благодетеля нет. Имя его проклинают калеки, вдовы, сироты. Да, он был еще верховным судьей, жрецом. Но его справедливость не простиралась на тех, кто внизу, на бедноту. Почему-то вспомнился Нахт, взбунтовавший рабов на перевозке глыб, он тогда дал княжеское слово отпустить его. Нахт спокойно пошел, но был сослан в южные рудники, самые страшные. В Филе князь послал писца узнать о судьбе этого бунтаря. Писец, вернувшись, сообщил, что Нахт работал дольше других, почти два года, послабее не выдерживали и года.
— А потом... — писец замялся.
— Взбунтовался? — неожиданно для себя рассмеялся князь.
— Да, взбунтовался, — ободренный смехом князя подтвердил писец, и убежал с десятком бунтовщиков. Так их и не нашли.
У Хемиуна улучшилось настроение. Он любил сильных людей, с ними работал десятки лет. С сожалением подумал, что Нахт был бы хорошим помощником. Запоздало сожалел.
Обогнув остров Филе, начали спускаться вниз по реке, теперь уж к Менфе. На остановках он часто бродил в одиночестве по берегам. Однажды, устав, он прислонился в тени к стене убогой хижины и ясно услышал молящий голос:
— Осирис милосердный! Не бери к себе нашего живого бога! Исида благостная, простри свои благословляющие руки над нашими судьбами! Продли дни нашего повелителя, жизнь ему, здоровье и силы. Пусть он встретит еще не один Хеб-Сед и привяжет себе хвост в знак долголетия. Не дрожали бы мы за сыновей и мужей. Пусть живет он, пока лебедь не станет черным, пока ворон не станет белым.
Хемиун тихо отошел. Подумалось, что непомерная власть одного может довести страну до упадка. Многое открылось на склоне лет, когда мало что можно исправить.
Путешествие по реке не успокоило смятенную душу Хемиуна, хотя порой и отвлекало от мрачных дум. Несколько дней он радовался домашнему уюту, но не занятый серьезными делами, еще глубже погрузился в тоску бездействия.
Не желая видеть носильщиков, один бродил по берегам реки или за городом, поблизости от пустыни. Вспомнил лоснящееся от довольства лицо хранителя сандалий. Неужели для счастья человеку нужно скудоумие? И вдруг дикая мысль пронзительно прошла через сознание. Ведь он такой же, как хранитель сандалий... Он тоже три десятилетия выполнял прихоть царя, правда, огромную прихоть — строил усыпальницу. Ну нет! Он — не носитель сандалий! Тяжкая обязанность чати видна всем в стране и после будет видна тысячи и миллионы лет. Но ведь это труд всей Кемет.
Математики гордятся, что в их земле создано тело, не знакомое и в природе, совершенное по форме, блистательное по выполнению. Они продвинулись вперед в науке, с упоением просиживают ночи напролет над новыми задачами. Никогда еще не обрабатывали камень так искусно, как теперь. Никогда не делали так много медных инструментов и так хорошо. Как много стало мастеров с умелыми руками. Многому научились, многое узнали за время работы на Ахет Хуфу. Хемиун вздохнул: но какой ценой! Жрецы превозносят его имя, понятно, они богатеют. Чужеземцы с уважением думают, что только могучая страна может выдержать такую постройку. Но он-то, Хемиун, знает, что страна оскудела пахарями и воинами.
Так зачем нужна пирамида? Какая от нее польза, ведь могла бы она быть поменьше, ну, хотя бы треть этой. Зачем она? Нелепый вопрос жителя Кемет, да еще внука фараона... Ясно — для того, чтобы в ней покоилось тело сына Гора после ухода к Осирису.
- Предыдущая
- 53/61
- Следующая
