Пирамида Хуфу - Любовцова М. - Страница 50

• Предыдущая
• 50/61
• Следующая

Теперь хмурый, устало ссутулившийся под горькой ношей, Чечи ничем не напоминал бойкого и развязного парня, который только что ловко провел подозрительную стражу. Изнемогая от тяжести, взволнованные непрестанной опасностью и приближающимся рассветом, они молча шли, с трудом переводя дыхание. Но вот, наконец, и цель. Парасхит открыл им калитку на стук и повел внутрь двора. Они не стали развертывать труп, а положили его под камышовый навес, около кучи самородной соды или натроновой соли, как еще ее называли. Здесь же лежало много трупов рядами, видимо, с разными сроками. После извлечения внутренностей, полость живота вымывали пальмовым вином, и трупы натирали содой, предохраняющей от гниения. Руабен и его спутники мельком окинули двор парасхита и поспешили к выходу.

— Через семьдесят дней придете за мумией, — сказал парасхит.

Чечи шел со слезами на глазах. Перед ним все еще стоял живой Инар, красивый, с веселыми глазами. То, что они положили, невозможно было вообразить Инаром.

Шатаясь от усталости и пережитых волнений, добрели они до двора Анупу и свалились на циновки.

Руабен теперь почувствовал облегчение. Он понял, как важно было для всей его будущей жизни исполнить долг перед погибшим другом.

— Благодарю вас от отца, от сестры и всей моей семьи за вашу преданность и доброту. Ведь вы рисковали жизнью, — с волнением говорил Аму.

— Инар был для меня другом и братом, — ответил Руабен.

— Мне он спас жизнь, когда я тонул на реке, — тихо отозвался Чечи.

Прошло семьдесят дней. То, что было Инаром, превратилось в сухую сморщенную мумию. В нее заложили благоухающие смолы и запеленали в тонкие льняные ткани. Под ними у самого сердца положили тонкий девичий перстень с красным камнем и амулет в виде жука-скарабея. На лицо надели прекрасно изготовленную гипсовую маску. Блестящие стеклянные глаза сделал Аму, алебастровый саркофаг — Чечи и Руабен. Любящие руки хорошо снарядили его в далекий путь — на поля Иалу, где он прежде всего встретится с матерью, а потом, когда придет время, и со всеми остальными близкими людьми.

В глубочайшей тайне был совершен обряд погребения по обычаям Черной Земли. Джаджаманх, хранитель многих тайн ремесленного Анхтауи, отправил юношу в страну Молчания. Несчастный отец его Анупу утешал себя мыслью, что скоро их Ка встретятся там в новой жизни.

Прошло шесть лет с тех пор, как Руабена оторвали от родного дома. Хемиун обещал отпустить скульптора за семьей по окончании работы над его статуей. В награду он обещал ему маленький домик с садом. Руабен начинал работать с первыми солнечными лучами и уходил из мастерской, когда было темно.

И вот окончено изображение князя, великого зодчего Ахет Хуфу. Властный, волевой вельможа был запечатлен на тысячелетия в камне. Хемиун остался очень доволен работой своего любимого мастера. Наконец, Руабен мог поехать за Мери и детьми. Князь дал ему попутное поручение — изготовить и привезти для царского дворца блоки розового гранита. Селение Белая Антилопа было недалеко от Асуанских каменоломен. По поручению Хемиуна, барка, следовавшая в те края, взяла с собой Руабена. Скульптор второй раз плыл по реке. Однако теперь он был важным господином и ехал с государственным поручением.

В Асуане Руабен, сдерживая нетерпение, прежде всего направился к начальнику каменоломен, чтобы выполнить задание Хемиуна.

Начальник каменоломен Ренси сидел на веранде. Над ним стояли рабы с опахалами. Ренси был в дурном настроении, проклинал жару и пил теплое пиво. Пот крупными каплями выступал на его жирном лице. В довершение донимали проклятые мухи.

Слуга доложил о приезде чиновника из Менфе. Ренси принял гордую позу и надменно ответил на поклон вошедшего Руабена. Но когда он прочитал предписание на папирусе с печатью самого всесильного Хемиуна, известного всей Кемет, на лице исчезло раздражение; он вежливо пригласил скульптора сесть и начал внимательно его слушать.

«Кто его знает, — думал про себя Ренси, — может, он знатная фигура при чати. А по костюму разве разберешь? Сандалии дорогие, материя на повязке тонкая, такие носят и придворные.

Руабен подробно рассказал, какие нужны размеры блоков и какие цвета гранита. Начальник про себя отметил, что молодой чиновник прекрасно разбирается в каменных материалах.

Ренси очень не хотелось выходить в жару из управления, но он все-таки сел на носилки и предложил вторые Руабену, но последний отказался.

Дорога, по которой подвозили камень, была совершенно голой, без единой травинки. Стояла убийственная жара, свойственная Верхнему Египту. Казалось, что люди входят в раскаленную печь.

Руабен задумчиво рассматривал суровые скалы. От слепящего солнца все кругом было одинаково белесым, и глазам не на чем было отдохнуть. Здесь, на границе с Нубией, работа в каменоломнях была совершенно нестерпимой. В пекле и пыли люди ломали крепчайший гранит, придавая ему нужную форму. Руабен встречал ненавидящие глаза рабов под притворной почтительностью поклонов и соглашался в душе, что смерть могла бы быть только освобождением от этого кошмара. Крепость цепей да удары специальной бегемотовой плетки заставляли людей насильно жить, чтобы работать. Здесь было хуже, чем во всех каменоломнях. Он с надсмотрщиком направился в глубь разработок, где копошились сотни костлявых людей. Среди розовых беспорядочных глыб мелькали черные спины, блестевшие от пота. Струпья, язвы, волочащиеся ноги... Пока они продвигались к пластам наиболее красивого гранита, он увидел несколько человек, упавших от слабости и истощения.

Через два дня выбор гранита был закончен, блоки размерены, после чего началась работа по отделению их от массива. На несколько месяцев Руабен освободился. Теперь он мог поехать в родное селение.

Прошло более двух лет с тех пор, как Тети стала наложницей Яхмоса. Нет, она не стала его женой. Простолюдинка, без средств, она не имела прав жены, собственного богатства. Не госпожа и не рабыня. Она не старалась завоевать любовь Яхмоса, на подарки не смотрела. Приказывали — надевала украшения, а потом снимала их. Жены Яхмоса ненавидели ее за редкостную красоту, за бархатную кожу, за гордую поступь, за каждый поворот точеной головы.

Нет, Тети не простила ему ничего. Гибель Инара только обострила ее ненависть. Но она была во власти Яхмоса. Было еще одно обстоятельство, которое навсегда легло пропастью между ней и жрецом. У Тети родился сын. Здоровый красивый ребенок, он заполнил ее душу, стал центром мира. Мальчик рос, хорошел. Забавный и милый, он примирил ее со многим, даже ненависть к Яхмосу притупилась.

Однажды ее вместе со слугами и некоторыми женами послали в одно из поместий на уборку урожая. Через несколько дней, вернувшись домой, она не нашла ребенка. Все странно отмалчивались. Вне себя от горя и негодования, она ворвалась к Яхмосу, оттолкнув слугу, хотя даже главная жена не решалась к нему заходить.

— Где мой сын?

Яхмос, сузив глаза, рассматривал ее как бы вновь. Возмущение очень шло к ней, и он любовался ею.

— Где мой сын?

Он чуть скривил губы:

— Он не только твой, но и мой. Мальчик отдан жрецам Тота. Там его будут воспитывать лучше, он станет писцом.

— Отдай моего ребенка, он должен быть со мной.

— Повторяю тебе: он отдан жрецам Тота. Там не только он, но много других детей. Он здоров. Вернуть его нельзя. Воспитывают детей и учат жрецы храма Тота.

В отчаянии Тети наговорила ему много резких слов, назвала убийцей брата. Он молча слушал. Из-под сдвинутых бровей мрачно сверкали холодные глаза. Потом он встал, сдавил железной рукой ее плечо и вывел из комнаты, не сказав ни слова. Задохнувшись от боли и горя, она долго лежала на своей постели. Много дней на плече оставались черные пятна от пальцев жреца.

Успокоившись немного, она стала обдумывать, как ей навсегда вырваться отсюда к отцу. Она сумела выскользнуть из дома и отправилась к старой колдунье. Вскоре после этого Тети стала как-то странно дурнеть. Лицо стало серым, исчез румянец, потускнели и утратили живой блеск волосы. Яхмос встречал ее во дворе и каждый раз удивлялся перемене. Ему и в мысли не могло прийти, что Тети втирает в кожу золу и еще какие-то порошки, чтобы уничтожить свою привлекательность, принесшую ей много горя. Она не обращала внимания на злорадный шепот женщин, что нищая гордячка стала дурнушкой. Яхмос перестал ее замечать.

• Предыдущая
• 50/61
• Следующая