Голова античной богини - Дворкин Илья Львович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/32
• Следующая

Но упрямство взяло верх. Она попыталась сделать ему подсечку и тотчас почувствовала, как ноги её оторвались от земли. Она понимала, что Андрею в этот миг ничего не стоило швырнуть её на песок. Он этого не сделал.

— В благородство играешь? — сердито спросила Витя.

— Ну что ты! Ты здорово борешься, — ответил Андрей, — аж страшно.

Витя обиженно насупилась. Назревала ссора. Подошёл Станислав Сергеевич.

— Папины уроки? — спросил он у Вити.

— Папины, — буркнула она.

— Я видел, как ты моего через голову. Вполне прилично.

— Она меня победила, — серьёзно сказал Андрей.

Но Витя перехватила быстрый взгляд, которым обменялись отец с сыном, и запрятанную смешинку в глазах обоих.

Витя разозлилась всерьёз. Отвернулась. Станислав Сергеевич обнял её за плечи.

— Ты не сердись, — шепнул он, — Андрюха уже два года самбо занимается, а ты его подловила.

— Да, подловила… Знаю, как я его подловила, — проворчала Витя.

Но лицо у Андрюхи было такое добродушное, что Витя вдруг подумала: «А чего я, собственно, злюсь? Сама ведь полезла. Ну и получила урок. Всё справедливо».

Неслышно подошёл Витин папа, внимательно оглядел ребят. Он старался быть серьёзным, но Витя заметила эти его старания: значит, всё видел, всю её возню с Андрюхой. «Ну и пусть», — решила Витя. Она не чувствовала неловкости. Это древнее море, рыжие берега, рыбачья мазанка, вросшая в песок, пропечённый солнцем отец — всё было так естественно, всё наполняло её душу спокойствием и уверенным весельем. Витин папа обнял ребят за плечи.

— Ну, я вижу, вы уже познакомились, — сказал он.

Витя и Андрей молча кивнули. Отец помолчал, потом задумчиво проговорил:

— Эх, ребята! Если мои надежды насчёт этого древнегреческого кораблика оправдаются, тут у нас такая жизнь начнётся — сплошной праздник Первомай!

Витя всегда знала, что отец влюблён в свою работу, но только сейчас, вслушиваясь в интонации его голоса, поняла, как он влюблён в эту самую археологию. Без остатка, всем своим существом.

«Как же, наверное, это здорово — найти себе такое дело, чтобы на всю жизнь, чтобы любить — не разлюбить», — подумала она. И ей стало немного завидно и чуточку обидно. «А я? Может, на меня у него и любви не останется», — подумала она и тут же усмехнулась.

Она знала, что отец её — человек широкий и добрый и души его хватает не только на любимую археологию, но и на неё, Витю, и на маму, и ещё на очень многое.

Отец ушёл по своим делам, а Витя и Андрей забрались на плоскую, горячую, поросшую паслёном и бурьяном крышу рыбацкой избушки.

Лицо у Андрея было бронзовым и непроницаемым, как у индейца. Ему казалось, что Витя всё ещё сердится на него, а та улеглась на спину, пристально вглядываясь в белесовато-голубое жаркое небо. Она улыбалась. Всё ей тут нравилось — и горячее солнце, и пахнущие морем сети, развешанные на плетне, и бурьян на крыше домика, и даже этот увалень Андрей, который пыхтел рядом и так смешно выговаривал букву «г».

Ей нравилась его сдержанность и какая-то ненавязчивая уверенность в себе. И ей вовсе не хотелось начинать первый свой день в этом замечательном месте ссорой да ещё с сыном закадычного папиного друга. Она чувствовала — человек он стоящий. И, если говорить честно, никакой он не увалень, скорее наоборот, быстрый и гибкий, как кошка.

— Не дуйся, хорошо? Чего интересного — дуться? Давай лучше дружить! — сказала она.

Андрей поглядел на неё.

— Я дуюсь? — удивился он. — Я думал, ты станешь дуться. А ты… Ты молодец! — Андрей вдруг смутился, уши его заполыхали. С такой разновидностью девчачьего племени он ещё не встречался. А у той уже рот до ушей и в глазах никакого ехидства или зловредности. Местные девчонки никогда бы не сказали таких слов. Он растерянно хмыкнул и неожиданно для себя сказал:

— Давай! Но уж дружить так дружить! Согласна?

— Согласна!

И оттого, что вышло всё так просто и хорошо, Андрею стало легко и весело. Смешная всё-таки девчонка! С парнем, конечно, всё было бы гораздо проще: парню и шею накостылять можно, если что не так. А тут… «Давай дружить!» — и всё! Девчонка ему нравилась.

А теперь, читатель, расскажу о событиях, для тебя почти доисторических, потому что происходили они ровно тридцать лет назад. В этом самом городке, в котором находятся сейчас Витя и Андрей. Героями тех событий были их отцы. А звали отцов просто Костик и Стас. И никто не знал тогда, кем они станут, потому что кто же угадает, что получится из двенадцатилетних мальчишек!

Было это в сорок шестом году. В маленьком городишке, который сейчас городишком уже не назовёшь — так он разросся, Костик и его мама жили уже почти год, и Костик малость прижился. А поначалу дела его были плохи, хоть беги куда глаза глядят.

А всё началось с явной глупости — просто он говорил не так, как другие мальчишки. И всё из-за проклятой буквы «г». Боже мой, сколько она ему крови попортила, сколько он из-за неё синяков и шишек получил!

Он произносил твёрдо — «г», «город», «где», «галка». А у всех остальных получалось по-другому, что-то среднее между «х» и «г», звук такой с придыханием. Ох, и доставалось же ему!

— Гогочка! Вон Гогочка идёт! — кричали ему вслед. И стоило Костику услышать это самое «гогочка идёт», — как он белел, сжимал намертво челюсти и лез в драку. В таком состоянии ему было всё равно, кто противник, сколько их.

О результатах сами можете догадаться.

Результаты, прямо скажем, были плачевные.

Вот, значит, буква «г» — это во-первых.

А во-вторых, ему надо было занять определённое место в обществе, завоевать авторитет.

А это значит — приходилось драться со всеми подряд — как тогда говорили, «стыкаться», начиная с самых хилых и кончая признанными силачами, потому что в этом деле были свои тонкости.

К примеру сказать, сосед его Володька, маленький такой, тугой, как теннисный мячик, разделывался почти что со всеми и боялся единственного человека — своего старшего брата Оську.

Но самое смешное, что на всей улице, пожалуй, не было мальчишки, который не мог бы накостылять долговязому Оське шею.

И вот частенько получалось так — зарёванный Оська являлся домой, и Володька шёл мстить братниному обидчику.

Довели Костика местные мальчишки до такого состояния, что он стал бросаться на кого попало как бешеный, уже и вовсе безо всяких причин. Мальчишки вместе пережили все ужасы войны и оккупации. Они были сплочены. Даже когда ссорились между собой. А Костик был «чужой». Да ещё гордость мешала ему спускать самую малую обиду. И потому мальчишки стали объединяться. Нормальное дело.

Суровые были времена. Война только кончилась, но костлявую мерзкую свою тень успела наложить на всех, кто с ней соприкоснулся — начиная от ребят и кончая взрослыми людьми.

И как я уже говорил, не столько сама война, сколько фашистская оккупация.

Мама плакала, причитала, она была в полной растерянности — хоть съезжай с квартиры, хоть из города уезжай. А с жильём было очень трудно, да и работу просто так не бросишь.

Мама плакала.

А Костик сидел, забившись в угол, и молчал. Разве расскажешь взрослому человеку, даже маме, про все свои дела.

— Ну подружись ты с ними, — говорила мама. — Подойди и скажи: «Мальчики, давайте играть». Во что вы там играете — в лапту или, допустим, в жмурки!

Ну что ей ответишь на это? Просто смех! Не понимает человек… Это сейчас Витин папа такой здоровенный, а тогда был тощий, чуть ли не дистрофик. А тут совсем с лица спал: одни глаза настороженно и лихорадочно блестели.

Худо ему было. Так худо, что и сказать нельзя. Даже не столько из-за дурацких этих беспричинных драк. Общения ему не хватало, дружбы. Не было у него друга, а хуже этого не придумаешь.

• Предыдущая
• 6/32
• Следующая