Каприз - Кристи Агата - Страница 6

• Предыдущая
• 6/39
• Следующая

— Окрутила старика Стаббса по всем правилам. Ей все нипочем! Драгоценности, норковые манто и прочее. Я так и не узнал, понимает ли он, что у нее на чердаке немного не хватает. Наверное, считает, что это не имеет значения. В конце концов, этим парням с деньгами не так уж и требуется интеллектуальное общение.

— Кто она по национальности? — спросил с любопытством Пуаро.

— Похоже, из Южной Америки. Но я полагаю, родом она из Вест-Индии. С одного из тех островов, где сахар, ром и тому подобное. Из одного старинного рода — креолка, разумеется, не смешанной расы. На этих островах, как я понимаю, браки внутриродовые… Этим-то и объясняется их умственная неполноценность.

К ним подошла юная Легги.

— Послушайте, Джим, — сказала она, — вы должны быть на моей стороне. Ту палатку нужно поставить там, где мы все решили, — в дальнем конце лужайки, тыльной стороной к рододендронам. Это единственное подходящее для нее место.

— Мадам Мастертон думает иначе.

— Ну и что ж, вы должны убедить ее.

Он по-лисьи ей улыбнулся:

— Миссис Мастертон — мой босс.

— Ваш босс — Уилфрид Мастертон. Член парламента — он.

— Пожалуй. А нужно было бы наоборот. Разве не видно, что он у нее под башмаком?

Сэр Джордж снова через окно вернулся в гостиную.

— А, вот где вы, Пегги, — сказал он. — Вы нам нужны. Вы не подумали о тенте для тех, кто будет намазывать маслом булочки и разыгрывать по лотерее пирожные. А почему фруктовая палатка стоит там, где должны торговать модной шерстью? Где Эми Фоллиат? Только она одна может говорить с этими людьми.

— Она пошла наверх с Хэтти.

— О, вот как…

Сэр Джордж как-то беспомощно посмотрел по сторонам. Мисс Брэвис вскочила с места, где она заполняла пригласительные билеты.

— Я вам ее приведу, сэр Джордж, — предложила она.

— Благодарю вас, Аманда.

Мисс Брэвис вышла.

— Нужно раздобыть колючей проволоки, — проворчал сэр Джордж.

— Для праздника?

— Нет, нет. Загородить там, где наш лес граничит с Худоун-Парком. Старая ограда пришла в негодность, и теперь там ходят.

— Кто ходит?

— Туристы! — выпалил сэр Джордж.

— Вы напоминаете Бетси Тротвуд, воюющую с ослами.

— Бетси Тротвуд? Кто она? — спросил сэр Джордж простодушно.

— Это из Диккенса.

— О, Диккенс. Я читал когда-то «Записки Пиквика». Неплохо. Совсем неплохо. Я был поражен. Но серьезно, эти туристы представляют настоящую опасность с тех пор, как здесь открыли эту шутовскую молодежную гостиницу. Они лезут на вас в своих невероятных рубашках со всех сторон. Сегодня я встретил одного, у которого по всей рубашке были намалеваны ползающие черепахи — такое не привидится, даже если хватишь целую бутылку. Половина не может говорить по-английски — лопочут что-то невразумительное… — Он передразнил: «О, пожалуйста… сказал мне… это дорога на переправу?» Я объясняю им, что не это, кричу на них и отправляю туда, откуда они пришли, а они уставятся на тебя и лишь моргают глазами. А девушки еще и хихикают. Понаехало сюда отовсюду. Кого только не встретишь — итальянцев, югославов, голландцев, финнов. Я не удивлюсь, если встречу эскимоса! И не удивлюсь, если половина из них — коммунисты, — заключил он мрачно.

— Оставьте в покое коммунистов, Джордж, пойдемте, — сказала миссис Легги. — Я помогу вам справиться с несговорчивыми женщинами.

Уводя его, она обернулась:

— Пойдемте и вы, Джим. Пойдемте, если не боитесь, что вас разорвут на части.

— Хорошо, но я хотел бы ввести месье Пуаро в курс дела в связи с «расследованием убийства». Он ведь будет присуждать призы.

— Вы это сделаете потом.

— Я подожду вас здесь, — согласился Пуаро.

Наступила тишина. В кресле потянулся и вздохнул Алек Легги.

— Женщины… они, как пчелиный рой. — Он повернул голову и посмотрел в окно. — К чему все это? Какой-то глупый праздник в саду, который ни для кого не имет никакого значения.

— Но, по-видимому, — заметил Пуаро, — есть люди, для которых он имеет значение.

— Почему люди лишены здравого смысла? Почему они не думают? Не думают о неразберихе, что творится в мире. Неужели непонятно, что обитатели земного шара заняты тем, что совершают самоубийство?

Пуаро рассудительно промолчал. Он лишь с сомнением покачал головой.

— Если мы ничего не предпримем прежде, чем будет уже поздно…

Алек Легги внезапно умолк. На его лице появилось злое выражение.

— О да, я знаю, что вы думаете, — сказал он. — Что я нервный, легковозбудимый и так далее. Словом то, что говорят эти проклятые врачи. Посоветовали переменить обстановку — отдых, морской воздух. Отлично, мы с Пегги приехали сюда, сняли на три месяца домик на мельнице, и я выполняю их предписания. Занимаюсь рыбной ловлей и купаюсь, совершаю дальние прогулки и принимаю солнечные ванны…

— Я заметил, что вы принимаете солнечные ванны, — вежливо вставил Пуаро.

— А — это? — Алек показал на воспаленное лицо. — Это своего рода одно из последствий прекрасного английского лета. Ну и чего я добился? Убежать от действительности невозможно.

— Конечно. Это никогда не приводит к добру.

— А здесь, в деревенской обстановке, это невероятное людское равнодушие и апатия воспринимаются еще острее. Даже Пегги, вполне интеллигентная женщина, и она такая же. Стоит ли волноваться, говорит она. Это меня бесит! Стоит ли волноваться!

— А интересно, почему вас это так волнует?

— Боже мой, и вы — тоже?

— Нет, нет. Это не совет. Мне просто хочется услышать ваш ответ.

— Разве вы не видите, что кто-то должен что-то предпринять?

— И этот «кто-то» — вы?

— Нет, не я лично. Человек как личность в наше время немыслим.

— Почему же? Даже в «наше время», как вы выразились, человек остается личностью.

— Но он не должен ею быть! В период такой напряженности, когда в мире решается вопрос — быть или не быть, нельзя думать о своих собственных болячках и заботах.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь. Как-то в войну во время одной из жестоких бомбежек у меня очень сильно разболелась мозоль на пальце ноги. И эта боль мучила меня больше, чем мысль о возможной смерти. Тогда это меня удивило. Я подумал, что в любую минуту меня может убить, и все же я чувствовал свою мозоль. Меня даже оскорбило то, что я страдал от мозоли не меньше, чем от страха перед смертью. И лишь потому, что я мог умереть, самые мелкие личные заботы приобретали для меня особое значение. Я видел женщину, попавшую под машину. У нее был перелом ноги, а она расплакалась, заметив, что на чулке сползла петля.

— Это лишь показывает, какие женщины дуры!

— Это показывает, каков человек вообще. Жизненный опыт отдельных личностей в конечном итоге, вероятно, и привел к тому, что человечество выжило.

Алек Легги презрительно усмехнулся.

— Иногда я об этом жалею, — сказал он.

— А опыт отдельной личности, — настойчиво продолжал Пуаро, — невелик. Каждый должен понимать это и проявлять скромность. Скромность — качество ценное. Помню, во время войны на станциях вашей подземной железной дороги часто можно было встретить лозунг «Все зависит от тебя». По-видимому, он был составлен каким-нибудь выдающимся духовным лицом: но, на мой взгляд, это была опасная и нежелательная доктрина. Потому что она неправильна. Разве все зависит от какой-то, скажем, миссис Бланк? Если ей внушить эту мысль, это плохо скажется на ее характере. Она будет думать о своей важной роли в мировых делах, а тем временем ее ребенок опрокинет на себя чайник.

— Ваши взгляды весьма старомодны. Как же вы сформулируете свой лозунг?

— А мне не нужно его формулировать. В вашей стране есть старая поговорка, которая как девиз вполне для меня подходит.

— Какая же?

— «На бога надейся, а сам не плошай».

— Вот как… От вас не ожидал.

Казалось, заявление Пуаро Алека Легги позабавило.

— Знаете, что бы мне хотелось сделать в нашей стране? — продолжал он.

— Что-то несомненно грандиозное и неприятное, — улыбнулся Пуаро.

• Предыдущая
• 6/39
• Следующая