Французский садовник - Агаянц В. И. - Страница 49

• Предыдущая
• 49/91
• Следующая

— Это ненадолго, — небрежно отмахнулась Блайт. — Мы просто валяем дурака. Никто не пострадает, обещаю. Неужели ты думаешь, что я его любовница?

— Тогда кто же ты?

— Друг, с которым трахаются, — с самодовольной улыбкой заявила Блайт. — Давай закажем шампанское. Мы празднуем твое возвращение к родным пенатам. Добро пожаловать в Биг-Смоук. — Блайт, щелкнув пальцами, подозвала официанта. К этому времени Анушка оторвалась от телефона, успев договориться с «Тодз», чтобы ей отложили пару сапожек седьмого размера.

— Слава Богу! — с чувством воскликнула она. — Я бы просто умерла, если бы у них не оказалось этих сапожек. А теперь давайте посплетничаем всласть. Новостей так много, что я даже не знаю, с чего начать.

Миранда слушала, как подруги оживленно пересказывают самые громкие происшествия и скандалы, всколыхнувшие Лондон в ее отсутствие. Они выпили шампанского и поклевали жареной рыбы с салатом, не сказав ни о ком доброго слова. Пока Анушка с Блайт самозабвенно упражнялись в язвительности, Миранда почувствовала странное отчуждение, словно между ней и подругами вдруг возникла стеклянная стена. Когда-то она сама приходила на такие вот дружеские посиделки с целым ворохом новостей, а теперь ей нечего было предложить. Она с удовольствием рассказала бы о дневнике Авы и о Жан-Поле, но Хартингтон и Найтсбридж принадлежали к разным мирам. Сплетни маленького городка едва ли заинтересовали бы этих светских львиц.

Они с упоением обсуждали чьи-то любовные связи и разводы, словно два стервятника, раздирающие когтями живую плоть и наслаждающиеся страданиями жертвы. Миранда откинулась на стуле, слушая болтовню подруг со смешанным чувством любопытства и отвращения. Выпав на несколько месяцев из лондонской жизни, она посмотрела на этих женщин другими глазами. Теперь их разговоры казались ей все более нелепыми, а позы — гротескными. Их накачанные коллагеном губы припухли от шампанского, разглаженные ботоксом лбы выглядели неестественно ровными, как у манекенов. Они ворошили чье-то грязное белье, смакуя подробности, и их показное сочувствие все больше напоминало злорадство.

Простившись с подругами, Миранда продолжила покупки, но неудачный обед оставил мерзкий осадок. Лондон вдруг утратил едва ли не все свое очарование. Шум автомобилей теперь казался Миранде слишком громким, прохожие — недружелюбными, сутолока на тротуарах раздражала, даже аромат духов, окутывавший весь нижний этаж «Харви Николз», вызывал тошноту. Ей хотелось поскорее вернуться в тихий, уютный Хартингтон.

Добравшись до дома, она с удивлением обнаружила на кухне Генриетту с Жан-Полем. Они мирно ужинали вдвоем, уложив детей спать.

— Надеюсь, ты не против, — сказала Генриетта. — Мы провели весь день в саду, сажали цветы. Дети так устали, что уснули, как только Жан-Поль рассказал им сказку про Плюшевого Кролика. А мы решили отпраздновать конец грандиозного трудового дня.

— Я очень рада, — откликнулась Миранда, пододвинув к себе стул. — Не знаю, как вас благодарить за то, что присмотрели за детьми в мое отсутствие.

— У вас измученный вид, — заметил Жан-Поль. — Позвольте, я налью вам бокал вина. Было время, когда мне казалось, что жить можно только в большом городе. Позднее я понял, как поверхностна и пуста тамошняя жизнь. Словно сахарная глазурь на лежалом пирожном. Внутри все сгнило.

— Господи, это именно то, что я сейчас чувствую. Я так радовалась этой поездке. С восторгом предвкушала, как пройдусь по знакомым улицам, но к концу дня мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться домой.

— Мне никогда не нравился Лондон, — призналась Генриетта. — Он слишком неприветливый, даже враждебный. Здесь, в Хартингтоне, люди куда дружелюбнее, общительнее, держатся вместе, как одна большая семья. Приятно чувствовать себя ее частью.

— Итак, мой маленький садик скоро расцветет? — заметно приободрившись, спросила Миранда.

Улыбка Жан-Поля, как густой теплый мед, смягчила привкус горечи, не оставлявший ее после поездки в Лондон.

— Мы посадили все растения. Немного волшебства, и весной появятся первые цветы.

— Почему вы всегда говорите о волшебстве, Жан-Поль? — улыбнулась Миранда. — Речь идет о волшебных силах природы?

— Волшебство — это любовь, Миранда. Вы одариваете красотой и верой тех, кого любите. Они расцветают у вас на глазах. Женщина, обделенная красотой, становится прекрасной в лучах любви. Любовь способна оживить и засохший сад. Заставить его цвести, благоухать, приносить плоды. Любовь, как и волшебство, подвластна каждому из нас, здесь не нужны тайные знания, лишь храбрость и вера в себя. Без них волшебство слабеет.

— Я не понимаю.

— Любовь требует от нас усилий, воли и желания. Истинная любовь начинается с любви к самому себе. Любовь — это не только чувство, но и поступки. Какой-нибудь мужчина в баре, бросивший и предавший свою семью, станет уверять вас со слезами на глазах, что обожает жену и детишек. О любви судят не по словам, а по делам. Одна удивительная женщина научила меня этому много лет назад.

Генриетта и Миранда смущенно молчали. Чем больше говорил Жан-Поль, тем явственнее они ощущали, что им почти незнаком этот человек, одаренный необыкновенной мудростью, опытом и знанием жизни. Обе женщины заметили безнадежность и печаль в его глазах, но ни одна не осмелилась спросить, откуда эта горечь. Генриетта втайне мечтала пробудить любовь в Жан-Поле, Миранда же понимала, что любовь к нему — всего лишь фантазия. Но обе они тянулись к мужчине, оставшемуся верным своей единственной любви. Любви, оживавшей вместе с заброшенным садом, где она когда-то расцвела.

Жан-Поль вернулся в замок Ле-Люсиоль на Рождество. Автомобиль медленно въехал в большие чугунные ворота. Дальше подъездная дорожка делала поворот, изящно огибая великолепный старый кедр. Жан-Поль остановил машину возле внушительного фасада. Бледно-голубые ставни были отворены, а подоконники покрыты хрупким искрящимся инеем. Он обвел глазами высокую крышу с маленькими слуховыми оконцами и высокими трубами, устремленными в морозное синее небо. Франсуаза открыла дверь, громко звеня ключами, и, еще не видя хозяина, ворчливо пожаловалась на холод:

— Месье, входите скорее, пока не подхватили простуду, а то так и помереть недолго. Жерар разжег огонь в каминах, в холле и в гостиной. Вы голодны? Армандина оставила в духовке тушеное мясо, есть буханка свежего хлеба. Мы не знали, будете ли вы есть. Армандина вернется вечером и приготовит вам ужин. Не тратьте время попусту, входите, входите живее, а то озябнете, вон какой холод. — Экономка посторонилась, пропуская Жан-Поля, и с громким лязгом закрыла за ним дверь. — В этих хоромах тепло не держится, сколько их не обогревай, — пробурчала она и шаркающей походкой поплелась в холл.

— Юбер здесь? — спросил Жан-Поль, думая только о саде.

— Да. Почему бы вам сперва не поесть? Вы увидитесь с ним позже. Он в саду.

— Так у вас стояли сильные морозы?

— Только на прошлой неделе. Всю осень держалась теплая погода, а потом внезапно похолодало.

Жан-Поль оглядел холл: зажженный камин, сияющий каменный пол, выцветшие персидские ковры, — и у него вырвался счастливый вздох. Как хорошо вернуться домой. Сняв пальто, он отдал его Франсуазе.

— Я хочу видеть Юбера прямо сейчас, в гостиной, — сказал он. — Вы можете принести мне мясо в гостиную на подносе. Я там поем.

— Впустить собак? — спросила экономка. — Они все утро мечутся, места себе не находят. Чуют, что вы скоро покажетесь.

— Да, впустите, я по ним скучал.

— Значит, вы остаетесь?

— Нет, уеду через десять дней.

Франсуаза недовольно выпятила нижнюю губу.

— Так скоро?

— Да.

— Эх, была бы жива ваша матушка…

— Но ведь ее нет в живых, — коротко возразил Жан-Поль.

— Зачем вам уезжать? Животные без вас скучают. — Экономка опустила глаза. — Да и мы тоже.

• Предыдущая
• 49/91
• Следующая