Театр под сакурой(СИ) - Сапожников Борис Владимирович - Страница 25

Я встал в позицию и с усмешкой сказал Марине:

— En garde!

Она также встала в позицию, коснувшись своим клинком моего. Несколько секунд мы обменивались короткими выпадами, прощупывая друг друга, но после нового окрика режиссёра, Марина ринулась в атаку. Я легко парировал её удары, но и на контратаку не решался, боясь пропустить выпад. Так мы протанцевали около двух минут без особого результата, после чего остановились, опустив оружие.

— Это было очень хорошо, — несколько раз хлопнула в ладоши режиссёр. — Теперь поработайте с Ютаро-кун.

Мы вдвоём долго гоняли несчастного Ютаро, который, конечно, не знал ни стоек, ни выпадов, ни атак, ни защит, не понимал он и терминов, которыми мы с Мариной потчевали его. Итогом этого стало то, что молодой человек поклялся купить книгу Хаттона «Cold steel» и выучить её от корки до корки на следующий же день. И это его начинание полностью поддержала его режиссёр Акамицу.

— Замучили мы парня, — сказал я Марине, когда Ютаро вышел из зала, — совсем загоняли. — Я присел прямо на край сцены и уставился в темный зал с накрытыми серыми чехлами рядами кресел.

— Только не понимаю, — пожала плечами Марина, присаживаясь рядом, — для чего режиссёру нужно, чтобы Ютаро профессионально фехтовал. У вас же с ним сцена на полминуты, не больше.

— Ты лучше представь, — устало усмехнулся я, — сколько нам придётся возиться над Готон Камеко-сан. Я так думаю, что режиссёр просто испытывала нас, проверяя какие из нас учителя.

— С Камеко-кун будет легче, — сказала Марина. — Она не просто актриса, но ещё и владеет карате, у неё отличные рефлексы. Так что с ней будет куда проще. Я и одна справлюсь.

Это был недвусмысленный намёк, что Марина мне совершенно не рада, не смотря на наш нынешний разговор. Отношения наши никоим образом наладиться не могут. Впрочем, и самого разговора не вышло. Марина поднялась, оставив мне эспадроны. Собрав их, я отправился в реквизиторскую. На полпути оттуда до моей комнаты, меня перехватила директор Мидзуру.

— Погодите, Руднев-сан, — сказала она. — У меня к вам есть небольшое дело. Марина-сан занята, а вы, кроме неё, единственный европеец в нашем театре. — Мидзуру усмехнулась такому каламбуру. — Мне надо встретить одну юную особу родом из Франции. Она совершенно не говорит по-японски, кроме того, её пароход прибывает поздно вечером. Вы сами понимаете, Руднев-сан, как опасно находиться десятилетней девочке одной, ночью, в порту.

— Вам нужен сопровождающий, не так ли, Мидзуру-сан, — понимающе кивнул я. — Конечно же, я с удовольствием составлю вам компанию.

— Тогда идёмте, — махнула рукой Мидзуру. — Пароход прибывает через час.

— Погодите, Мидзуру-сан, — возразил я. — Дайте мне хоть переодеться после всей этой возни с декорациями и фехтовальных упражнений.

— Ах да, конечно, конечно, — замахала рукой Мидзуру. — Вам, конечно же, надо привести себя в порядок. Ступайте, ступайте, я будут ждать вас через четверть часа у выхода из фойе.

Я успел за четверть часа не только переодеться, но и наскоро ополоснуться — сказалась военная выучка. Спустившись на первый этаж, я вышел на улицу, где меня ждала Мидзуру в представительском автомобиле. Сев к ней на переднее сидение, я поинтересовался, за кем мы, собственно, едем.

— Это весьма одарённая девочка из Франции, — ответила Мидзуру. — Её родители умерли и девочку поместили в приют. А Накадзо-сан, узнав об этом, добил её перевода в наш театр.

— Что значит одарённая? — не понял я. — Какой должен быть дар, чтобы о девочке из Франции узнал японский антрепренёр?

— Она — дзюкуся, — сказала Мидзуру, как будто, это должно всё объяснить, но потом опомнилась и добавила: — Вы называете их магами, волшебниками, чародеями, — произнесла она нескольких языках подряд.

Ещё несколько дней назад я бы посчитал её слова полной чепухой, но после той ночи в разрушенном храме, многое во мне перевернулось. Когда на моих глазах беловолосый самурай заставил с помощью какой-то бумажки встать мертвеца, я целиком и полностью уверовал во всё, что не укладывалось в материалистическую картину мира.

— Она оказалась никому не нужна во Франции, — продолжала Мидзуру, — а вот у нас в театре ей будет лучше всего.

— Интересно, почему? — поинтересовался я.

— Она весьма чувствительна к чужим эмоциям, Руднев-сан, — печально произнесла Мидзуру, — а у нас в театре её никто не станет считать чудовищем.

Я замолчал, как-то нечего было ответить на эти слова. Наверное, страшно быть десятилетним ребёнком, которого все вокруг считают монстром.

— Я и забыл спросить, — усмехнулся я, когда мы ехали уже среди ночных огней токийского порта, — как зовут юную барышню?

— Алиса, — сказала Мидзуру. — Алиса Руа.

Автомобиль Мидзуру оставила у большого здания морского вокзала — здания роскошного, построенного в эклектичном стиле, совмещавшем в себе традиционные и вполне современные элементы. Мидзуру проглядела большое табло с названиями и номерами рейсов. Оно было для общего удобства составлено сразу на нескольких языках, поэтому я и весьма глубокомысленно уставился на него, однако, не зная на каком пароходе приплывёт французская барышня волшебница, я мог долго смотреть на него без толку.

— Отлично, — кивнула Мидзуру, — у нас есть минут десять. Пароход уже на рейде, сейчас идёт к причалу.

— Я, пожалуй, пойду первым, Мидзуру-сан, — предложил я. — Толпа встречающих будет велика, вас могут и затолкать.

— Спасибо, Руднев-сан, — улыбнулась Мидзуру, пропуская меня вперёд и жестов указывая направление.

Мы прошли через запруженный людьми зал к двери с двумя палочками иероглифа футацу — два. Иногда мне приходилось работать локтями, особенно ближе к широким дверям, в которые, не смотря на их внушительный размер, не могли пропустить всех желающих пройти через них. Однако мне было не впервой проталкиваться через толпу. Надеюсь, Мидзуру куда легче было шагать, так сказать, в моём кильватере. Небольшая заминка произошла только в дверях, но и тут мне удалось прорваться, правда, Мидзуру, плюнув на весь сонм японских приличий, схватила меня сзади за пояс.

Но, в общем, мы прорвались к набережной, у которой уже стоял белоснежный красавец. Матросы в чистеньких фланельках и фураньках найтовили к борту громадный трап, у которого уже столпились люди. В первых рядах я разглядел маленькую девочку в жёлтом платьице и белой шляпке.

— Это она! — сказала мне Мидзуру, для верности глянув на весьма качественную фотокарточку. — Пропустите меня вперёд, Руднев-сан.

Я посторонился, при этом потеснив полного немолодого человека в пиджаке и при шляпе, но в широких хакама. Тот глянул на меня строго, но решил, наверное, не связываться с наглым гайдзином, отвернулся и задрал нос так высоко, что тот едва в темнеющее небо не уткнулся.

Девочка спустилась по трапу первой. Её сопровождала немолодая дама, которую я сразу не приметил, из-за серого платья и общего неприметного вида. Она держала девочку под руку, а та заметно тяготилась этим соседством, старалась не смотреть в её сторону. Они сошли с трапа, и к ним тут же подошла Мидзуру. Она обменялась несколькими фразами на французском, которым я, честно говоря, ещё в гимназии откровенно манкировал, отдавая предпочтение японскому и китайскому, которые учил дома. После этого, Мидзуру забрала у неприметной женщины девочку и вернулась ко мне.

— Знакомьтесь, Руднев-сан, — сказала Мидзуру. — Алиса Руа-тян.

— Я не силён во французском, — ответил я.

— Я умею говорить по-японски, — несколько неуверенно произнесла девочка. — Я выучила его, потому что знала, что мне тут жить.

— Тогда приветствую вас, барышня, — сказал я, беря её крохотную ручку, чтобы в шутку поцеловать.

Неожиданно лицо девочки исказилось от страха. Она отдёрнула руку и тихо-тихо, едва слышно, прошептала:

— Ваши руки… Они все в крови.

Я как-то даже смущённо спрятал руки в карманы и больше старался не смотреть в такие мудрые и взрослые глаза десятилетнего ребёнка.