Хорюшка - Трушин Олег Дмитриевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/22
- Следующая
Но настал час, когда хорюшка осторожно высунулась из норы. От яркого света слепило глаза. Лес шумел весенним днем. Пара крякв, крутанувшись над бобровой плотиной, спланировала по руслу и, присев на воду, пустила по зеркальной глади ровные волны.
Хорюшка плотно прильнула к земле и навострила всё своё внимание на утиную пару. Утки вольготно плавали в заводи, зычно крякали, плескались в воде, чавкали ночами речную водицу, добывая себе пишу. Но в какое-то мгновение кряквы, то ли почуяв неладное, то ли просто решив перекочевать на новое место, разбивая водную гладь, поднялись на крыло и, ловко лавируя между прибрежными ольхами, скрылись за излучиной реки. Вездесущая зарянка перелетела речку и присела на изломанные сучья черёмухи, но, заметив хорюшку, удалилась прочь. По лесной дороге, что тянулась совсем близко, пересекая реку в самом узком месте, там, где когда-то были положены мелиоративные бетонные трубы, прошли люди.
Хорюшка, переждав, когда смолкнут людские голоса, осторожно подошла к руслу реки, перешла его по стволу поваленной бобрами ольхи на противоположную сторону. Прибрежный ельник сменился молодым борком, пол которого густо порос нежным мхом ягелем. Бор был чистым, без валежника, и хорюшка, боясь быть замеченной, решила миновать его бровкой, обходя стороной голые и далеко просматривающиеся участки. Перемахнув через лесной овраг, хорюшка выскочила на крутой вал, с левой части которого у, противопожарного просека зияли чёрными провалами барсучьи норы. Их было много. Большие и малые. Вырыты они были на ровном месте и уходили глубокими туннелями под массивные комли сосен, оголяя кое-где грубые корневища деревьев.
Хорюшка, обойдя барсучьи норы кругом, поняла, что они жилые. Шаг за шагом хорюшка приближалась к ним, оценивая обстановку. День уже клонился к закату. Над бором, тревожно окая, пролетела глухарка. Вокруг нор было чисто, а возле одной, вырытой у самой огромной сосны, на яром песке виднелись чёткие отпечатки барсучьих лап. Хорюшка вновь обежала подземный лабиринт и заглянула в самый дальний отнорок. Там было сухо и уютно. Соединённый с основной норой, отнорок имел ещё и хорошую изолированную пещерку. Оставалось лишь устроить в ней гнездо, выстлав сухой травой и мхом, и перенести щенят из лисьей норы.
Вечерняя заря отгорала. На лес опускались сумерки. В бору ухнула первая разбуженная ночью неясыть, и, вторя ей, где-то далеко у самой речки отозвалась другая. На некоторое время установилась тишина. Вскоре перекличка неясытей вновь повторилась. Протянул невидимый вальдшнеп.
Когда густая темнота сошла на лес, хорюшка крепко ухватила за загривок первого щенка и направилась к барсучьим норам. К полуночи в отнорке уже копошились оба детёныша, беспомощно перебирая лапками в сухой подстилке. А когда в лесу в предрассветный час отметился лесной конёк, то всё семейство хорей уже сладко почивало в новом убежище. Уставшая от забот, хорюшка свернулась возле малышей и заснула крепким сном.
С барсуком, который жил в главной норе, хорюшка познакомилась уже на следующий вечер — столкнулась с ним нос к носу на общей тропе, что вела в тальниковый лог соснового бора. Они долго с осторожностью наблюдали друг за другом. Хорюшка, замерев у погнутого снегом можжевелового куста, неотрывно смотрела, как огромный барсук терпеливо обследовал тропу, где она только что прошла, тыкался узким носом в лесную подстилку, тревожно фыркал и, подняв голову, внимательно изучал окружающий его мир, словно старался во что бы то ни стало увидеть нежданного гостя, нарушившего его покой.
С той поры, как хорюшка переселилась в отнорок барсучьего дома, потекли для неё спокойные дни. Щенки росли, крепли. Уже часто, не отставая от матери, опережая друг друга, они табунком следовали на лесную речушку, где проводили долгое время, забавляясь ловлей зазевавшихся лягушек и водяных крыс. Когда мать уходила на охоту, детёныши, повинуясь инстинкту самосохранения, почти всегда оставались в норе и, не нарушая тишины, терпеливо ждали мать. Однажды выскочив из норы, когда хорюшка отсутствовала, они едва не стали заложниками своей беспечности, и только природная ловкость и сноровка помогли им избежать острых когтей филина, неожиданно налетевшего на них у самой норы. После того случая их вылазки из норы стали куда осторожнее. Приостановившись у самого выхода, едва высунув носы, «читая» окружающую обстановку, хорята изучали то, что их могло ждать за порогом убежища и, только убедившись, что нет врагов, выбегали наружу.
Соседство со старым одиноким барсуком, которого они частенько видели в тальниковом логе, нисколько не тревожило. Скорее, наоборот. Это соседство было спокойным. Барсук не беспокоил семейство хорей. Лишь однажды он приблизился к отнорку, занятому хорями, боязливо заглянул в глубь норы, потоптался у её выхода, обнюхал мох и ушёл прочь.
С наступлением сумерек соседи выходили из своих нор и удалялись в ночь по своим, только им известным делам, — у каждого была своя тропа. Случалось, что встретятся на лесном пути, отпрянут в стороны, постоят, словно в оцепенении, и, пятясь друг от друга, разойдутся себе восвояси.
…В суете пролетели короткие летние месяцы. Осень подкрадывалась исподволь, потихоньку наступала. Потянулись на юг журавлиные караваны — знать, холода зимы не за горами.
После двух первых ночных заморозков, словно торопясь на покой, золотым дождём полетела с осин и берёз листва. В воздухе запахло прелью и сыростью. Заметно короче стали дни и длиннее ночи. Теперь хорюшка возвращалась с охоты в полной темноте до третьих петухов. В светлое время суток она старалась вообще не покидать норы. Осенний лес был полон тревог. Охотники, грибники да ягодники — частенько слышала она днём людские голоса. Недалеко от барсучьих нор был хороший брусничник, который тянулся по всему краю бора до самой низины, где начинался густой ельник. Этот брусничник никогда не пустовал — как только нарождались первые спелые ягоды, любители брусники всегда были тух, как тут. Глухари рябчики постоянно гостили на ягоднике, и случалось, что нет-нет, да какой-нибудь рябец, потерявший осторожность, попадал на обед к хорюшке и её семейству.
Лес, конечно же, приносил пропитание, но по-прежнему основным местом охоты для хорюшки продолжала оставаться родная деревня. Почти каждую ночь с наступлением густых сумерек отправлялась хорюшка в деревню. Всегда подходила со стороны поля, где ещё до полной темноты успевала навестить в поисках разжиревших полёвок старые скирды соломы, что стояли на окраине деревни, и только после этого бежала к избам.
Жизнь научила хорюшку быть осторожной, и она никогда не приходила за одну ночь в один и тот же двор дважды. Обойдя деревенские дворы, она спокойно уходила в лес.
Однажды, после того, как она извела целый курятник, с ней едва не случилась беда. Хорюшка чуть не поплатилась своей жизнью: на следующую ночь, вновь сунувшись к тому самому курятнику, лишь случайно не угодила в канкан, поставленный дедом Спиридоном аккурат на том месте в проломе старого заборного горбыля, где всегда любила проскальзывать хорюшка, следуя в амбарное подполье Спиридонова дома, в котором охота на мышей не составляла большого труда. Судьба пощадила её в тот раз — пружина капкана сработала не вовремя, и лязг стальных челюстей лишь сильно напугал хорюшку. Она молнией отскочила от опасного, места и поспешила удалиться со злополучного двора. После этого случая, едва не стоившего ей жизни, хорюшка перестала наведываться в этот дом, обходила его стороной и всё чаще заглядывала на сенник, что стоял на самом отшибе. Там было намного спокойнее и всегда можно было поживиться мышью или пристроившейся на ночлег пичужкой.
Куриный разбой в доме деда Спиридона наделал в деревне много шума. Хозяйки стали крепко-накрепко запирать дверки куриных лазов, боясь, что в них проберётся хорь. Хорюшка иногда подходила к таким наглухо закрытым дверцам, тоскливо втягивала в себя дух близкой добычи, но ничего поделать не могла — ходу в курятник не было.
- Предыдущая
- 3/22
- Следующая
