Накануне событий - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 1
- 1/4
- Следующая
Джон Ворлигтон Доддс играл неудачно на бирже, и к 15-му июля 1870 года разорился окончательно. Беда длилась, однако, очень недолго, всего каких-нибудь два дня, и к 17-му июля Доддс был сызнова очень богатым человеком.
Всего замечательнее было то, что Доддс разбогател, сидя в Донсло. Это — нищий ирландский городок. Весь этот город можно купить за четвертую часть той суммы, которую заработал в течение одних суток с небольшим Доддс, сидя в его стенах.
Жизнь финансистов до сих пор не описана как следует. Эта тема принадлежит романисту будущего. О, это жизненная, грандиозная тема! Две необъятно могучие силы находятся между собой в постоянном борении. Одна сила — это повышение, другая — понижение.
На этой почве горят человеческие страсти, работает человеческий ум. Смелые операции, полное тревоги ожидание, агония проигрыша, глубокие комбинации, терпящие крушение — как все это интересно, как все это захватывает!
Государственные долги великих держав Европы похожи на барометрические трубки, наполненные ртутью. Ртуть то падает, то поднимается, глядя по тому, какое давление на нее оказывает мировая политика. Пусть человек будет только проницателен, пусть он только сумеет угадать, в каком положении будут находиться эти политиканские барометры завтра — этому человеку нечего бояться. В его руках громадное состояние.
Джон Ворлингтон Доддс обладал многими качествами, которые так нужны для биржевика, желающего преуспеть. Он быстро соображал, верно оценивал положение и действовал смело, не мешкая.
Но одних способностей для преуспевания на бирже мало. Надо, чтобы нам везло, чтобы случай зам благоприятствовал.
Фортуна точно невзлюбила Ворлингтона Доддса: по-видимому, при самых благоприятных предзнаменованиях он приобрел фонды еще неоткрытой путешественниками южно-американской республики. Но республику так-таки и не нашли, и Доддс потерял свои деньги. Желая оправиться, он купил акции Шотландской железной дороги, но и тут его преследовал рок. Рабочие дороги устроили грандиозную стачку, акции предприятия упали, и Доддс опять потерял. Не теряя присутствия духа, он подписался на фонды одного очень солидного предприятия по торговле кофе. Все сулило ему барыши, но наступили непредвиденные никем политические осложнения. Кофейное предприятие лопнуло, а вместе с ним погиб и капитан Доддс.
Все дела, за которые он брался, в которых он принимал участие, проваливались и, наконец, он разорился.
Как хотите, а неприятно оказаться в положении банкрота умному и энергичному молодому человеку, да еще накануне своей свадьбы.
Да, Доддс был банкротом. Кредиторы могли, в случае, если бы пожелали этого, объявить его "несостоятельным". Но биржа — снисходительное учреждение. Нельзя теснить человека, попавшего в скверное положение. Ведь и сам можешь очутиться в таком положении не далее как завтра. Надо дать упавшему время подняться на ноги и возможность поправиться.
Тяжесть, которую взвалила на плечи Доддса несправедливая судьба, была облегчена для него; нашлись люди, которые подсобили ему — один так, другой иначе, и он получил нужную для него передышку,
Нервная система молодого человека была совсем расшатана, он нуждался, по словам врачей, в покое и перемене местожительства. И вот, повинуясь этому предписанию, он предпринял небольшое путешествие в Ирландию.
Таким-то образом Джон Ворлингтон Доддс очутился 15-го июня 1870 года в городе Донсло. Было утро. Он сидел и завтракал в засиженной мухами столовой Георгиевской гостиницы, помещавшейся на рыночной площади города.
Эта столовая была какая-то унылая и скучная, и в обыкновенное время пустовала. Только сегодня, по особенному совсем случаю в ней было много народа. Было оживленно и шумно, и Доддсу казалось, что он находится в Лондоне, а не в захолустном ирландском городке.
Все столики были заняты, воздух был насыщен жирным запахом поджаренной ветчины и рыбы. Люди в высоких сапогах то входили; то выходили из залы, звенели шпоры, в углах стояли охотничьи бичи. Все напоминало о лошадях, да и разговоры-то велись только на эту тему, слышались слова: сан, мыт, наколенный грибок, тугоуздый и тому подобные малопонятные термины. Доддс подозвал слугу и спросил его, что значит все это оживление. Слуга-ирландец даже остолбенел от изумления, услышав такой вопрос. Неужели же есть на свете люди, не знающие таких важных событий, как конная ярмарка в Донсло?
— Это, ваша честь, конная ярмарка Донсло, — ответил он на ломаном английском языке, — самая большая ярмарка но всей Ирландии. Длится она целую неделю, и на нее съезжаются со всех сторон — из Англии, Шотландии и отовсюду. Да вы взгляните в окно, ваша честь, и вы увидите лошадок. Они стоят на площади и по ночам ржут. Громко они ржут, не дадут вашей чести и минуты заснуть.
И Доддс, действительно, вспомнил, что всю ночь его сон нарушался какими-то странными звуками, шедшими снизу, с площади. Следуя приглашению слуги, он глянул в окно и понял причину этого шума. Вся площадь кишела лошадьми разных мастей: серыми в яблоках, гнедыми, вороными, бурыми, пегими, караковыми. Тут были молодые и старые, красивые и некрасивые, породистые и рабочие лошади. Откуда взялось такое множество лошадей в таком маленьком городке?
Он задал слуге вопрос в этом смысле, и тот ответил:
— Никак нет, ваша честь, эти лошади не все здешние, но Донсло находится в самой середине округа, около нас пропасть конских заводов — ну, стало быть, лошадок и ведут сюда на продажу.
В руках у слуги была телеграмма, и он показал Доддсу на адрес.
— Никогда не слыхал такой фамилии, сэр. Может быть, вы знаете, кому адресована эта телеграмма?
Доддс взглянул на конверт; телеграмма была на имя какого-то Штрелленхауза.
Произнеся вслух это имя, Доддс ответил:
— Не знаю такого. Я не слыхал этой фамилии, это иностранная фамилия. Может быть…
Но в этот момент сидевший за соседним столом маленький круглолицый и краснощекий господин наклонился к Доддсу и спросил:
— Вы, кажется, назвали иностранную фамилию, сэр?
— Да, Штрелленхауз.
— Это я — Штрелленхауз, Юлий Штрелленхауз из Ливерпуля. Я ждал эту телеграмму. Благодарю вас.
Доддс вовсе не желал подглядывать за Штрелленхаузом, но тот сидел так близко, что он наблюдал за ним против воли. Штрелленхауз разорвал красный конверт и вытащил из него очень большую бумагу светло-розового цвета. Телеграмма была длинная. Штрелленхауз методически разложил листок перед собой, причем сделал это так, что телеграмму не мог видеть никто, кроме него самого, затем вынул записную книжку и начал делать в ней какие-то отметки, заглядывая то в книжку, то в телеграмму. Отметки, он делал короткие, записывая каждый раз, очевидно, по одной букве или цифре. Доддс был заинтересован. Он понял, что делает этот человек. Он, вне всякого сомнения, расшифровывал депешу.
Доддсу и самому не раз приходилось это проделывать, и он с любопытством наблюдал за соседом.
Вдруг маленький человек побледнел. Он, очевидно, понял значение депеши, и это его страшно взволновало. Бывали такие случаи и с Доддсом, и потому он пожалел Штрелленхауза от всей души. Иностранец встал из-за стола и, не притрагиваясь к еде, вышел из залы.
— Полагаю, сэр, что этот господин получил дурные вести, — произнес таинственным тоном слуга-иностранец.
— Похоже на то, — ответил Доддс, но в эту минуту его внимание было отвлечено в другую сторону.
В залу вошел посыльный, в его руках была телеграмма.
— Кто здесь господин Манкюн? — спросил посыльный у слуги.
— Ну уж и имечко! — воскликнул ирландец. — Как? Как вы сказали?
— Господин Манкюн, — повторил посыльный, глядя вокруг. — А, вот он.
И он подал телеграмму господину, который, сидя за угловым столиком, читал газету.
Доддс взглянул на этого господина и задумался. Что нужно этому человеку здесь, в этой компании лошадников и барышников? Манкюн был высокий господин с совершенно белыми волосами и орлиным носом, усы у него были подвиты, а бородка коротко и красиво подстрижена. Тип лица был аристократический и составлял резкую противоположность всей этой грубоватой, шумной и вульгарной компании.
- 1/4
- Следующая
