Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы - Бжезинский Збигнев Казимеж - Страница 12

Невозможно переоценить значение мирного воссоединения Германии в октябре 1990 года, последовавшего за этой встреч ей. Осуществленное годом раньше разрушение Берлинской стены, казалось, сделало воссоединение неизбежным, но только при том условии, что в дальнейшем на это не будет отрицательной советской реакции. Советская армия все еще оставалась в Восточной Германии, и пока восточногерманский режим находился в состоянии деморализации и замешательства от явного согласия на все это Горбачева: изменение настроения в Кремле (или просто смена кремлевского руководства) могло бы развязать руки советским противникам. Однако распад навязанных Восточной Европе просоветских режимов, произошедший за несколько месяцев до этого, делал для Кремля гораздо более трудным решиться прибегнуть к насилию — и возможно, вплоть до кровопролития — в отношении гражданского населения Германии, пусть даже только в Берлине. Восточная Германия стала изолированным советским аванпостом.

Именно мужество движения «Солидарность» в Польше, его воодушевляющее влияние на другие страны Восточной Европы создали стратегическую изоляцию восточногерманского режима. Таким образом, поляки не только освободили себя; они ускорили воссоединение Германии, поставив Горбачева перед трудным выбором. Для советского парода лучшим выходом стало вступить в переговоры о таком устройстве, которое давало бы возможность стабилизировать ситуацию, превращая в то же время Советский Союз в равного партнера Соединенных Штатов в процессе формирования «нового мирового порядка». Для Горбачева это было как раз то, что в наибольшей степени отвечало его собственной склонности, которую Буш искусно использовал в ходе переговоров на Мальте, а позднее и в Вашингтоне.

Действия Буша заслуживают высочайшей похвалы. Он уговаривал, заверял, льстил, прибегал в мягкой форме к угрозам в беседах со своим советским партнером. Он должен был соблазнить Горбачева, рисуя ему картины глобального партнерства и одновременно поощряя его согласиться с распадом советской империи в Европе. В то же время Бушу было необходимо убедить своих британских и французских союзников в том, что Германия не создаст угрозы их интересам, и ради этого принуждая канцлера Западной Германии признать линию Одер Нейссе (до того времени защищаемую только Советским Союзом) в качестве западной границы вновь освобожденной Полыни.

Воссоединение Германии в конце 90-х годов влекло за собой важный сдвиг в самом центре европейской политики, а вследствие этого также и в системе глобального геополитического равновесия. Буш не только добивался согласия Горбачева на воссоединение, но и (вместе с канцлером Западной Германии Гельмутом Колем, обещавшим это согласие экономически подсластить) убеждал его в том, что объединенная Германия с ее 80-миллионным населением должна будет обладать свободой выбора в вопросах политики и национальной безопасности. Это означало ее членство в НАТО и в Европейском сообществе (которое в скором времени станет Европейским Союзом). С уходом из Германии и демонтажом коммунизма в Восточной Европе (которую вскоре будут называть Центральной Европой) большинство советских выгод от Второй мировой войны становились утраченными.

Более того, воссоединенная и снова обретшая уверенность r себе Германия создавала дополнительный стимул для нового порыва европейской интеграции, а спустя недолгое время и для расширения НАТО. Вряд ли можно было сомневаться в том, что Европа, включающая возрождающуюся Германию с сильным американским присутствием, скоро охватит и прежнюю Восточную Европу. Неясным и тревожным было одно: останется ли процесс приспособления к этой новой реальности столь же удивительно мирным, учитывая нарастающие волнения в Советском Союзе. Эта неуверенность усиливала возраставшее внутреннее напряжение в послетитовской Югославии, которая, как и Советский Союз, была многонациональным государством с доминирующим положением одной этнической общины.

Вот в таком контексте понятие «новый мировой порядок» стало для Буша средством поиска традиционной стабильности. Предотвращение распада Советского Союза или Югославии стало приоритетной задачей для администрации Буша, о чем она была не склонна заявлять публично. Позднее Буш в собственном отчете об итогах своего президентства отрекся от своих усилий сохранить Советский Союз.

Недооценив потенциал насилия в Югославии и переоценив жизнеспособность ее федеральной системы, сохранявшейся только благодаря уже ушедшему из жизни маршалу Тито, администрация Буша была застигнута врасплох эскалацией кризиса в Югославии. Неспособность Югославии пересмотреть полномочия центрального правительства стала причиной лобового столкновения между доминирующей Сербской Республикой и двумя ключевыми членами федерации — Хорватией и Словенией. Их декларации независимости в июне 1991 года вызвали быстрое сербское вторжение, приведшее к длительной и кровавой войне.

Эти события усилили страх администрации Буша по поводу того, что Горбачев утратит контроль за процессом распада советского блока и что его перестройка может перейти в насилие в самом Советском Союзе. Возможно, самым существенным было то, что Буш недооценил подлинную глубину проявлений антирусского национализма со стороны других этнических групп в условиях расшатанного государства и поддался соблазну считать Советский Союз синонимом России.

(Представления о том, что Советский Союз сумел сформировать советскую нацию, особенно закрепились среди бюрократии Государственного департамента. В качестве помощника президента в конце 70-х годов, глубоко убежденного в том, что многонациональный характер Российской империи был ее ахиллесовой пятой, я предложил скромную закрытую программу, направленную на поддержку стремлений к независимости со стороны нерусских национальностей Советского Союза. В ответ ведущие эксперты Госдепа по советским делам убедили государственного секретаря в том, что в действительности «советская нация» как мультиэтническое множество, подобное Америке, стала уже фактом и что такая программа была бы контрпродуктивной. Программа все-таки стала осуществляться.)

Ошибочные представления администрации на этот счет нашли свое отражение в стяжавшей дурную славу речи президента Буша, с которой он выступил в августе 1991 года в столице Украины и которую ведущий обозреватель «Нью-Йорк тайме» Уильям Сафир безжалостно назвал «котлетой по-киевски». Эту речь тысячи украинцев слушали в надежде, что президент ведущей демократической страны мира поддержит их стремление к независимости. К своему огорчению, они вместо этого услышали, что «свобода и независимость — не одно и то же. Американцы не поддержат тех, кто стремится к независимости, чтобы заменить уходящую тиранию местным деспотизмом. Они не будут помогать тем, кто распространяет самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти».

Эта бестактная речь была широко прокомментирована как попытка сохранить Советский Союз, отговаривая украинцев от стремлений к независимости. В свое оправдание Буш и его советник по национальной безопасности доказывали в мемуарах, что это заявление имело в виду совсем не украинцев, а Югославию, а также те части Советского Союза, где националистические выступления превратились в акты насилия. Они также уверяли, что доминирующая точка зрения в команде президента выражала поддержку «мирного распада Советского Союза».

Но такая версия (особенно в совместных мемуарах) также раскрывает значительное опасение, имевшееся тогда в Белом доме, относительно последствий возможного коллапса «сильного центра» в Москве и, соответственно, готовность помочь его сохранению. Джеймс Бейкер, государственный секретарь Буша, даже настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты «сделали все, что мы можем, чтобы усилить центр». Единственным несогласным, постоянно выступавшим за распад Советского Союза, был министр обороны Чейни.

Несмотря на эти разъяснения, сделанные задним числом, Буш в своей речи, обращенной к украинцам, по существу одобрил проводившуюся в Советском Союзе реформу и даже пытался убедить своих скептически настроенных слушателей — «она обещает, что республики будут сочетать большую автономию с более свободным взаимодействием — политическим, социальным, культурным, экономическим, а не стремиться к безнадежной изоляции». После признания достоинств «большей автономии» (по не независимости) Буш заверил растерянных украинцев, что Америка намерена «развивать бизнес в Советском Союзе, включая Украину». В заключение своей речи президент, обращаясь к аудитории как к «советским гражданам, стремящимся создать новый социальный договор», заверил, что «мы соединимся с этими реформаторами и вместе пойдем по пути, ведущему к тому, к чему мы призываем, энергично призываем, — к новому мировому порядку».