Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - Конигсбург Э. Л. - Страница 5
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая
(А вы небось ничего этого не знали, Саксонберг? Стыд и срам! Ваша нога в идеально начищенном ботинке никогда не ступала на порог этого музея. А ведь в Метрополитене еженедельно бывает четверть миллиона посетителей! Они приезжают и из канзасского захолустья, где музеями и не пахнет, и из Парижа, где эти музеи на каждом шагу. И все эти люди, между прочим, попадают в Метрополитен абсолютно бесплатно, потому что там ни с кого не берут денег за вход. Вот такой он, этот музей, — огромный, прекрасный и открытый для всех. А еще он очень сложно устроен. Как раз для Джимми Кинкейда.)
Никому не показалось странным, что мальчик и девочка с портфелями и футлярами заявились в музей, хотя им самое время быть в школе. В конце концов, Метрополитен ежедневно посещают около тысячи детей. Охранник на входе только сказал им оставить футляры и портфели в гардеробе. В музеях такое правило: запрещается брать с собой сумки, еду и зонтики. Хорошее правило, решила Эмма. Тем более что табличка над гардеробом гласила: «Бесплатно» — а значит, и Джимми возражать не будет. Но не тут-то было: он увлек сестру в сторонку и страшным шепотом осведомился, как, по мнению Эммы, он будет переодеваться на ночь в пижаму — которая, к ее сведению, лежит, свернутая в комочек, в футляре для трубы.
Эмма объяснила, что ровно в шестнадцать тридцать они покинут здание через главный вход, а через пять минут вернутся со стороны автостоянки, через вход в Детский музей Метрополитена. Воспользовавшись гардеробом, они убьют сразу двух зайцев: во-первых, когда они вернутся за вещами, все увидят, что мальчик и девочка, как положено, вышли из музея; а во-вторых, сейчас с пустыми руками им будет легче подыскать себе место для ночлега. Ах да, есть еще и третий заяц: гардероб же бесплатный!
Эмма оставила в гардеробе не только портфель и футляр, но и курточку, а вот Джимми был обречен бродить по залам в лыжной куртке. Застегнутая на молнию, эта куртка прикрывала его оголившийся живот; к тому же мягкая подкладка приглушала бренчание двадцати четырех долларов. Эмма ни за что не стала бы так перегреваться, но Джимми как любитель сложностей мужественно потел.
Впрочем, сейчас его гораздо больше заботило другое: где бы пообедать. Эмма нацелилась на музейный ресторан, но Джимми твердо решил ограничиться кафетерием в подвальном этаже. Не так шикарно, зато дешево. И он добился своего, будучи главным казначеем, обладателем права вето и достойным кандидатом на звание «Скряга года». Надо сказать, что Эмма не слишком-то и возражала, увидев кафетерий. Там было скромненько, зато вполне чисто.
Цены поразили Джимми в самое сердце. Когда они вошли в кафетерий, у них было при себе двадцать восемь долларов шестьдесят один цент, а когда вышли — всего двадцать семь долларов и одиннадцать центов. А есть все равно хотелось.
— Ничего себе, как дорого! — возмущался Джимми. — Эм, теперь-то ты рада, что мы не поехали на автобусе?
Но Эмма была ни капельки не рада. Она была вне себя от того, что ее родители, да и Джимми тоже, такие скупердяи. Дня не прошло, как она сбежала из дома, а уже должна считать каждый цент! Эмма сочла за благо не отвечать брату. Но Джимми этого даже не заметил, погруженный в размышления о финансовой пропасти, в которую они катились.
— Слушай, как думаешь, охранник не согласится сыграть со мной в «войнушку»?
— Совсем сбрендил?
— Почему? Я взял с собой карты, целую колоду.
— И это, по-твоему, называется «не привлекать к себе внимания»? Охранник Метрополитена, даже если он каждый день видит тысячи людей, как-нибудь да запомнит мальчика, с которым играл в карты!
Для Джимми это был вопрос профессиональной гордости:
— Да я обжуливаю Брюса со второго класса, и он до сих пор ничего не заметил!
— Джимми! Так вот как ты выигрываешь эти деньги!
Джимми с достоинством поклонился:
— Вообще-то, да. Ну и еще, знаешь, Брюс плохо различает валетов, дам и королей. До сих пор их путает, представляешь?
— Но почему же ты обманываешь своего лучшего друга?
— Сам не знаю. Наверно, я просто люблю сложности.
— Ладно, хватит про деньги. Пора подумать, где мы спрячемся, когда они начнут запирать музей на ночь.
Рядом с окошком информационного бюро они взяли бесплатную схему музея, и Эмма выбрала места, в которых им предстояло переждать самое опасное время — когда музей уже закрыт для посетителей, но смотрители и охранники еще не разошлись по домам.
Перед самым закрытием, решила Эмма, они отправятся в туалеты — она в женский, Джимми в мужской.
— Пойдешь в туалет на первом этаже, рядом с рестораном, — объявила она брату.
— Я что, должен ночевать в туалете? Там же холодно! Кафель кругом. И потом, там все звуки делаются в десять раз громче. А я и так звеню.
— Зайдешь в кабинку, — неумолимо продолжала Эмма, — и заберешься наверх.
— Наверх — куда? Про какой верх ты говоришь?
— Ты прекрасно знаешь. Залезешь с ногами.
— В смысле, я должен встать на унитаз? — уточнил Джимми. Он всегда все уточнял.
— А на что еще можно встать в кабинке туалета? Голову опустишь, а дверцу в кабинку оставишь слегка приоткрытой.
— Залезть с ногами, опустить голову, приоткрыть дверцу… Зачем это все?
— Затем, что я уверена: когда они проверяют туалеты, они не заходят в каждую кабинку, а просто заглядывают под двери: не видно ли где-нибудь ног? Вот и все. Поэтому нужно просто посидеть там, пока они все не разойдутся по домам.
— А ночной сторож?
— Ах, это!.. — Эмма старалась, чтобы ее голос звучал непринужденно и уверенно, хотя особой уверенности она не чувствовала. — Сторож тут, конечно, есть. Но он следит, чтобы никто не вломился снаружи. Так что нам бояться нечего — мы-то уже внутри. И потом, мы скоро выучим его привычки. А в самих залах просто охранная сигнализация. Значит, ни в коем случае нельзя трогать окна, двери и ценные картины. Ну а теперь идем выбирать себе спальню!
Они отправились в залы с прекрасной старинной мебелью, французской и английской. Там-то Эмма окончательно убедилась: для побега она выбрала самое красивое место в мире. Ей ужасно хотелось посидеть в кресле Марии Антуанетты или хотя бы за ее письменным столом. Однако везде висели таблички «Руками не трогать!», а на некоторых креслах были даже натянуты бархатные шнуры, чтобы никто не мог туда сесть. Да, чтобы почувствовать себя Марией Антуанеттой, придется дождаться темноты…
После долгих поисков Эмма наконец нашла кровать, совершенную во всех отношениях, и объявила Джимми, что спать они будут здесь. Кровать была с роскошным балдахином, с деревянным высоким изголовьем, украшенным резьбой, и двумя колоннами в изножье, тоже резными и деревянными. (Мне хорошо знакома эта кровать, Саксонберг. Она почти такая же громадная и вычурная, как моя, и тоже изготовлена в XVI веке. Одно время я было подумывала подарить свою кровать Метрополитену, но господин Унтермейер опередил меня, передав им в дар свою, ту самую, о которой идет речь, — и мне сразу полегчало. Теперь я могу спокойно нежиться в собственной кровати, не терзаясь совестью из-за того, что в музее такой нет. К тому же я терпеть не могу делать подарки.)
Эмма никогда не сомневалась, что создана для роскоши и красоты. Джимми, наоборот, считал, что сбежать из дому, чтобы снова спать в кровати, — это не побег, а издевательство. Он, Джеймс Кинкейд, лучше уж ляжет на кафельном полу в туалете! Тогда Эмма подвела его к подножью кровати и велела прочесть, что написано на табличке.
— «Руками не трогать», — прочитал Джимми.
Эмма знала, что он нарочно дуется, поэтому сама прочла ему вслух:
— «Ложе, на котором предположительно было совершено убийство Эми Робсарт, первой жены лорда Роберта Дадли, впоследствии графа…»
Джимми не сумел скрыть улыбку:
— Знаешь, Эм, хоть ты и девчонка, а с тобой можно иметь дело!
— Знаешь, Джимми, хоть ты и скупердяй, с тобой можно найти общий язык! — улыбнулась в ответ Эмма.
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая
