Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - Конигсбург Э. Л. - Страница 2

• Предыдущая
• 2/25
• Следующая

Один взрослый билет — все равно что два детских. Теперь Эмма и Джимми могли просто сесть в электричку и спокойно ехать, не покупая билетов в кассе и не боясь, что дежурный по вокзалу начнет приставать с дурацкими вопросами. Какая находка! Из мусорной корзины, из салфеток, выпачканных помадой, Эмма выудила бесплатную поездку. Это знак, решила она. Это приглашение в путь. Решено, они отправляются в среду!

В понедельник днем, на остановке, Эмма попросила Джимми сесть в школьном автобусе рядом с ней: ей нужно сказать ему очень важную вещь. Обычно сестра и братья не дожидались друг друга и были сами по себе — кроме Кевина, за которым все по очереди присматривали, каждый по неделе. Занятия в школе начинались в среду после Дня труда[3]; следовательно, их «трудовая повинность», как называла это Эмма, тоже всегда начиналась по средам. Кевину было всего шесть, он учился в первом классе, и все с ним чересчур носились, особенно мама — так считала Эмма. Еще она считала, что Кевин — маменькин сынок, безнадежно избалованный и испорченный. По идее, к рождению четвертого ребенка родители должны были уже чему-то научиться. Однако же не научились. Кстати, Эмма что-то не могла припомнить, чтобы в первом классе за ней кто-нибудь «присматривал». Мама просто встречала ее каждый день на автобусной остановке.

Джимми подчинился с большой неохотой. Он хотел, как всегда, сидеть рядом со своим другом Брюсом. Обычно в автобусе они играли в карты, каждый день доигрывая вчерашнюю партию. (Если вам, Саксонберг, интересно, то играли они в «войнушку». Игра эта довольно простая и не слишком изысканная. Вы кладете карту, ваш соперник кладет свою, и тот, чья карта старше, забирает обе. Если же у обоих выпадают карты одного достоинства, тут и начинается «войнушка»: игроки снова выкладывают по карте, и победитель забирает все.) По вечерам, перед тем как выйти из автобуса, Брюс забирал свою часть колоды, а Джимми — свою, и оба давали друг другу слово не тасовать карты. Выглядело это так: когда автобус подъезжал к дому Брюса, игра прекращалась, каждый перехватывал свои карты резинкой и, плюнув на карты друга, произносил страшные слова: «Да отсохнет твоя рука, если перетасуешь!» — после чего клал свою стопку в карман.

Эмма находила этот ритуал омерзительным, поэтому не испытывала ни малейших угрызений совести, отрывая брата от его драгоценной игры. Джимми с самым мрачным видом плюхнулся на сиденье и втянул голову в плечи. Нахохленный, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, он был похож на маленького стриженого неандертальца. Эмма молчала — ждала, пока брат остынет.

Джимми заговорил первым:

— Слушай, Эм, ну почему б тебе не сказать эту твою важную вещь Стиву?

— Потому что Стиву я не хочу ее говорить — непонятно, что ли?

— А ты захоти! — настаивал Джимми. — Захоти, а?

— Джимми, — Эмма решила, что пора произнести заранее заготовленную фразу, — нас ждет величайшее приключение в жизни! И я выбрала тебя в спутники.

— Выбрала б кого-нибудь другого, — пробурчал Джимми.

Эмма не ответила и отвернулась.

— Ну ладно, — сказал Джимми, — раз уж ты меня выдернула, давай рассказывай.

Эмма по-прежнему смотрела в сторону. Джимми заерзал:

— Эй, выкладывай, говорю, раз уж ты меня тут держишь!

Эмма молчала.

— Убиться! — взорвался Джимми. (У него получалось «убицца».) — Сперва сорвать мне игру, а потом играть в молчалку. Так нечестно!

— В молчанку.

— Чего?

— Не чего, а что. Играть в молчанку. А не в молчалку.

— Зануда! Давай, колись!

— Нам предстоит величайшее приключение в жизни, и я выбрала тебя, — повторила Эмма.

— Спасибо, — фыркнул Джимми. — Это я уже слышал. И что дальше?

— Я решила убежать из дома. Вместе с тобой.

— А почему со мной? Почему не со Стивом?

Эмма вздохнула:

— Потому что из-за Стива я и решила бежать. Не только из-за него, конечно. Короче, не хочу со Стивом. Хочу с тобой.

Джимми против собственной воли ощутил себя польщенным. (Лесть — великая сила, верно, Саксонберг? Дайте ей, как Архимеду, точку опоры — и она перевернет мир!) На смену мысли: «Почему я?» — пришла другая: «Меня избрали! Я — избранный!» Джимми расправил плечи, приосанился и заговорщицки прошептал, почти не разжимая губ:

— Ладно, Эм, все ясно. Значит, рвем когти. Когда?

«Что за выражения?!» — хотела было возмутиться Эмма, но сдержалась.

— В среду. Слушай внимательно. План таков…

— План должен быть сложным! — перебил Джимми. — Чем сложнее, тем лучше. Обожаю трудности!

Эмма улыбнулась.

— Слишком сложный не сработает! Нужно проще, тогда все получится. Это будет в среду, потому что в среду — уроки музыки. Я вытащу скрипку из футляра и сложу туда свои вещи. А ты свои положишь в футляр от трубы. Возьми побольше чистых трусов, маек, носков и хотя бы одну запасную рубашку.

— По-твоему, все это влезет в футляр от трубы? Это же труба, а не контрабас!

— Что не поместится — сунешь ко мне. Портфель тоже возьми. И транзистор!

— А можно я буду в кроссовках? — спросил Джимми.

— Конечно! Вот тебе и еще один плюс: не нужно будет все время носить ботинки.

Джимми улыбнулся, и Эмма поняла, что момент настал.

— И деньги захвати… все, какие есть, — сказала она равнодушным голосом. — Кстати, сколько их у тебя?

Джимми отвернулся к окну:

— А тебе зачем?

— Ради бога, Джимми. Мы вместе или нет? Если мы вместе, значит, у нас не должно быть секретов друг от друга. Так сколько?

— А тебе можно доверять? Не проболтаешься?

Эмма обиделась:

— А я спрашивала, можно ли тебе доверять? Или, может, просто взяла и доверилась?!

Она сжала губы и с шумом выпустила воздух из ноздрей. Будь этот звук чуть громче, можно было подумать, что она презрительно фыркнула.

— Понимаешь, Эм, — прошептал Джимми, — дело в том, что денег у меня много.

В один прекрасный день, подумала Эмма, этот ее братец наверняка станет финансовым магнатом. В крайнем случае — адвокатом и консультантом по налогам, как дедушка.

— Эм… — продолжал Джимми, по-прежнему не глядя на сестру. — Ты только папе с мамой не говори. Понимаешь, я играю… на деньги… Мы с Брюсом играем. По пятницам мы считаем, у кого сколько карт скопилось за неделю, и он отдает мне мой выигрыш. Два цента за карту, а за туза — пять. А у меня всегда больше карт, чем у него, и среди них всегда хотя бы один туз.

Эмма не выдержала:

— Да скажи ты наконец! Четыре доллара? Пять? Сколько?

Джимми уткнулся носом в стекло и нараспев произнес:

— Двадцать четыре доллара сорок три цента.

Эмма ахнула и зажала рот рукой. Джимми повернулся и, довольный ее реакцией, добавил:

— А если подождем до пятницы, будет ровно двадцать пять.

— Как это? Тебе же дают всего двадцать пять центов в неделю! Двадцать четыре сорок три плюс двадцать пять — это двадцать четыре доллара шестьдесят восемь центов. — Эмма всегда была очень внимательна к деталям.

— А остальное я выиграю у Брюса.

— Ну что ты говоришь, Джимми? Откуда ты можешь знать в понедельник, что выиграешь в пятницу?

— Знаю, и все.

— Но откуда?

— Не скажу.

Джимми посмотрел сестре в глаза. Вид у нее был озадаченный, и он победно улыбнулся. А Эмма улыбнулась в ответ, потому что в этот миг окончательно убедилась: из троих братьев она выбрала именно того, кого нужно. Они с Джимми идеально дополняли друг друга.

Она предпочитала осторожность во всем, кроме денег, которых у нее никогда не было, а он обожал риск — во всем, кроме денег, которые у него всегда были. Больше двадцати четырех долларов, ничего себе! Да еще у нее четыре доллара восемнадцать центов. Можно ни в чем себе не отказывать. Это будет шикарный побег!

— Ну, что скажешь? Подождем до пятницы?

• Предыдущая
• 2/25
• Следующая