Заколдованный замок - Несбит Эдит - Страница 45

• Предыдущая
• 45/53
• Следующая

— Какая красота! — прошептала Кэтлин, и ее учащенное дыхание коснулось уха Джеральда. Мейбл ухватила Джимми за руку, бормоча: — Я буду держать тебя за руку — я должна держаться за что-нибудь глупое, иначе я не поверю, что все это правда!

Зал, посреди которого они стояли, был самым прекрасным местом на земле — во всяком случае, ничего более красивого они в жизни не видывали! Я не стану описывать его, ибо каждый из детей видел его по-своему, а вы бы не поняли меня, даже если бы я по отдельности рассказала вам о впечатлениях всех четверых. Достаточно сказать, что весь зал опоясывали арки — так вот, эти арки показались Кэтлин мавританскими, Мейбл увидела в них стиль Тюдор, Джеральд счел их норманскими, а Джимми они напомнили готические своды старой церкви, что была расположена неподалеку от их дома. (А если вы совершенно не разбираетесь в архитектуре и арках, спросите своего дядюшку, который коллекционирует древности, и он наверняка сумеет все объяснить). Сквозь эти арки можно было увидеть многое — о, очень многое! Под одной аркой открывался выход в сад, поросший маслинами, и там, держась за руки, стояли двое влюбленных под огромной итальянской луной; за другой аркой бушевало море, швыряя во все стороны корабль — хрупкую добычу волн. А за третьей они увидели короля, восседавшего на троне, а вокруг него всю придворную свиту. А за четвертой аркой… За четвертой аркой и вправду виднелась отличная гостиница, на крыльце которой стоял достопочтенный Головастик — похоже, он только-только вышел погреться на солнышке. Еще они видели мать, склонившуюся над деревянной колыбелью, художника, созерцающего картину, которую только что довершила его еще не просохшая кисть, полководца, вернувшего свои знаменам победу и теперь умирающего на поле битвы, и все это были не картинки, но самая подлинная жизнь — подлинная и, со всей очевидностью, бессмертная.

Было там и множество других картин, которые представали перед зрителями в рамах сводчатых арок, и все они являли собой те минуты, когда жизнь наполняется пламенем или тихим светом — минуты, которые без устали ищет душа человека и которые судьба непременно подарит ему. Потому и отличная гостиница была среди этих картин — ведь на свете есть немало людей, которым не нужно от жизни ничего, сверх «вполне приличной гостиницы».

— Как я рада, что мы пришли сюда, как я рада! — бормотала Кэт, крепко держа брата за руку.

Они медленно шли по залу. Джимми, державший в руке фонарик, совсем забыл про него — его желтый свет казался просто нелепым в лучах этого мощного, блистательного света.

Они дошли почти до противоположного конца зала, когда поняли, откуда идет этот свет. Он рождался и исходил во все стороны из одного строго определенного места, и в этом месте стояла та статуя, которую Мейбл «понятия не имела где искать» — статуя Психеи. Медленно, изумленно и радостно приближались они к ней, а подойдя совсем близко, увидели на ее высоко поднятой светящейся руке темный обруч кольца.

Джеральд выпустил руку Кэт, поставил ногу на приступку, и оперся коленом на пьедестал статуи. Темная фигура человека на миг прильнула к белоснежному мрамору, осененному почти прозрачными крыльями.

— Я надеюсь, вы ничего не имеете против, — шепнул он, тихонько снимая с ее пальца кольцо. Спрыгнув на пол, он сказал: — Только не здесь! Сам не знаю почему, но только не здесь!

Дети гуськом прошли мимо беломраморной Психеи, и вскоре свет фонарика ожил вновь, высветив перед державшим его Джеральдом длинный темный проход, уводивший из зала, имени которого они тогда еще не знали.

Когда очередной поворот окончательно увел их из этого зала славы, и тьма вновь сгустилась вокруг крохотного огонька их фонарика, Кэтлин попросила:

— Дай мне кольцо. Я точно знаю, что сейчас надо сказать!

Джеральд отдал ей кольцо, хотя у него были некоторые сомнения.

— Я хочу, — медленно начала Кэтлин, — чтобы никто не узнал, что ночью нас не было дома и чтобы мы сию же минуту оказались каждый в своей кровати, совсем раздетые, в ночных рубашках — и чтобы мы крепко спали!

И, не успели они понять, что произошло, как их сомкнувшихся век коснулся свет — простой, обычный, старый добрый свет земного дня. Свет не раннего утра, но того утреннего часа, когда Лиз обычно приходила их будить. Потягиваясь, они сели каждый в своей кровати. Кэтлин сумела наконец сформулировать вполне разумное желание. Одно только плохо — она пожелала, чтобы каждый оказался в своей собственной постели, но ведь постель Мейбл была, разумеется, в Ядлинг-Тауэрсе, и потому тетя Мейбл и по сей день ломает себе голову (увенчанную пучком подкрашенных волос) над тем, каким это образом Мейбл, оставшаяся переночевать у девочки из города, с которой она так подружилась, в то утро оказалась в своей постели — и это после того, как в одиннадцать часов вечера тетя, по обязанности домоправительницы, своими руками заперла входную дверь! Пусть она и не самая умная женщина на свете, но все же вовсе не так глупа, чтобы поверить в какую-либо из одиннадцати немыслимых историй, которые истощившаяся фантазия Мейбл предложила ей в промежуток времени от завтрака до обеда. До этих одиннадцати объяснений Мейбл попыталась изложить ей еще одно (так что всего вышло двенадцать), которое и было правдой — но, само собой разумеется, тетя была слишком взрослой, чтобы поверить в такое!

Вновь наступил день, когда посетителей пускали в Ядлинг-Корт. Было решено, что это самый подходящий случай пойти навестить Мейбл, и, как предложил Джеральд, «смешаться с толпой»; ходить и перебирать в памяти все то, что знали только они и никто другой — волшебный замок и скользящие в стене панели, колдовское кольцо и оживающие статуи. Может быть, самое приятное в волшебных событиях — это мысль о том, что другие люди не только не знают, что на самом деле произошло, но и не поверят в это, если даже и узнают.

На белой дорожке, ведущей к воротам замка, темнело скопление повозок, колясок и тележек. Три или четыре автомобиля пыхтели в нетерпеливом ожидании, там и сям виднелись велосипеды, пристроившиеся у толстой кирпичной стены. Люди, доставленные к замку тележками и повозками, на велосипеде и на автомобиле, а так же явившиеся сюда на своих двоих, разбрелись по парку или же осматривали те покои замка, которые в этот день открывались для визитеров.

В тот день посетителей собралось больше обыкновенного, поскольку пронесся слух о том, что лорд Ядлинг вернулся домой и что сегодня с мебели снимут чехлы, дабы богатый американец, который хочет арендовать замок, мог увидеть Ядлинг-Тауэрс во всей его красе и славе.

Замок и вправду был великолепен. Расшитый шелк, позолоченная кожа и ковровое покрытие кресел, скрывавшиеся до сих пор под чехлами коричневого голландского холста, вернули комнатам обжитой вид. На столах и окнах появился плющ и розы в больших горшках. Тетушка Мейбл гордилась своим умением придавать дому уют и по всем правилам расставлять цветы по дому. Нужно сказать, что эти правила она почерпнула в журнале «Домоводство» («Как оборудовать дом по высшему разряду всего за девять пенни в неделю»).

Огромные хрустальные люстры, освободившись от укрывавшей их мешковины, засияли пурпуром и седым серебром. С нарядных кроватей сняли коричневый холст, и красные канаты, долженствующие оградить внутренние покои от вторжения публики, в этот день были сняты.

— Можно подумать, мы забежали в гости к родственникам, — шепнула дочь зеленщика из Солсбери своей подруге-белошвейке.

— Если янки не купит это местечко, то, может, нам стоит здесь осесть, когда нас окрутят? — ухмыльнулся подмастерье портного, заглядывая в глазки своей любезной, и та отвечала: — Ой, Реджи, ты такой забавник!

Весь этот день в сумрачной зале и роскошных гостиных, изящных будуарах и роскошнейшей картинной галерее толпился народ в нарядных одеждах, приличествующих выходному дню. Там и сям мелькали розовые кофточки и костюмы светлых, сердечных цветов, шляпки, увенчанные цветами и платочки, которые уж и вовсе невозможно описать. Только в спальне толпа чуть примолкла — в спокойной, горделивой спальне, где рождались и умирали герои, где царственные гости отдыхали летними ночами много веков тому назад и где ради них возле камина ставили большой кувшин с ветками бузины, отгонявшими лихорадку и дурные сны. Терраса, на которой в былые времена дамы в плоенных воротничках дышали сладостным ветерком, долетавшим из расположенного на южных границах владений леса, и где медленно прогуливались красавицы, искусно приводившие свои лица в порядок с помощью пудры и румян и носившие парчовые платья, плавно покачивающихся на обруче кринолина, теперь была наполнена стуком крепких коричневых башмаков и высоких каблучков по дешевке купленных на последней распродаже туфель. Теперь здесь раздавался пронзительных смех и возбужденные голоса, не знавшие ни одного слова, которое порадовало бы наших четырех друзей. Эти голоса нарушили тишину заколдованного замка и спугнули волшебство таинственного сада.

• Предыдущая
• 45/53
• Следующая