Миры Роджера Желязны. Том 19 - Желязны Роджер Джозеф - Страница 44
- Предыдущая
- 44/58
- Следующая
Он опустился на скамейку и, наслаждаясь тонким ароматом цветов, принялся разглядывать их яркие головки. Пока он сидел, последнее прикосновение наполненного раскаянием забытья соскользнуло, а потом и вовсе покинуло его сознание.
А вскоре где-то далеко, у него за спиной, возник звук — однообразный, пронзительный, все выше и выше… превратился в вопль мчащегося на полной скорости товарного поезда. У него задрожали руки, и он сжал их в кулаки, засунул в карманы.
Так же неожиданно, как и возник, вой смолк. Голубой бабуин спел свою песнь.
В саду снова застрекотали насекомые, ожили птицы.
Он услышал шаги и повернулся. На выложенной плитками дорожке стояла она — голубая блузка расстегнута у ворота, черные брюки закатаны, так что видны белые сандалии. Волосы распущены и спадают на плечи.
Она улыбнулась, прикоснувшись к его руке:
— Кеннет…
Он поднялся на ноги, и в следующее мгновение она бросилась к нему на шею.
— Сандра! — воскликнул он и усадил ее рядом с собой на скамейку.
Они еще долго сидели, ничего не говоря друг другу, только он крепко обнимал ее за плечи. А потом произнес:
— Это было так странно.
— Странно, что ты стал героем? Тем, кто воевал, многое было прощено в День Освобождения.
— Нет, странно, что ты ко мне вернулась. Я и не думал, что снова тебя увижу.
Он сорвал белую камелию и украсил ее волосы.
— Ты не предатель, иначе разве стал бы ты сражаться в тот день, когда мы освободили Землю, — сказала она и погладила его руку.
Он улыбнулся:
— Я был слаб. Но предатель… Нет. Они ошиблись на мой счет.
— Я знаю. Теперь все это знают. Все в порядке. Забудь.
Но он не мог забыть. Крысы, прячущиеся в самых глубинах сознания, не переставая вгрызались в останки его памяти. Что? Что это?
Он вскочил на ноги и заглянул в ее темные глаза за пологом слез.
— Ты мне не все сказала. Что-то не так. Что? Она медленно покачала головой и поднялась на ноги. Он отошел чуть в сторону, а потом и вовсе повернулся к ней спиной.
— Три вещи… А две другие? — спросил он.
— Я не понимаю, о чем ты, — сказала она.
— Тогда придется мне выяснить.
Наступила тишина. Он немного подождал, повернулся — она исчезла.
Он шел по тропинке, пока не оказался на дорожке, которая, извиваясь, пробиралась в зарослях деревьев с широкими листьями. Он услышал плеск воды и направился в ту сторону.
Человек у ручья стоял к нему спиной, но он узнал его по тому, как тот быстрым, знакомым движением поднес указательный палец к губам и послюнил его, чтобы склеить сигарету, которую держал в руке. Вспышка, и в следующее мгновение в воздухе поплыл синеватый дымок.
Человек обернулся, и они принялись внимательно разглядывать друг друга.
— Роско…
Человек опустил сигарету, провел рукой по черной бороде, быстро сплюнул. На нем была рубашка цвета хаки и грязный мундир; на боку пистолет.
— Свинья! — сказал он и возмущенно помахал рукой с сигаретой.
— Что случилось, Роско?
— Ты спрашиваешь, что случилось, скотина?
— Я не…
— Ты нас предал во время вторжения! Ты отдал нашу башню этим голубым — бабуинам! — с другой планеты! Она выстояла бы! Мы одержали бы победу! Но из-за того, что ты нас предал, они поработили расу людей!
— Нет, — возразил он. — Я этого не делал.
— Ты дал им информацию. И они тебе за это хорошо заплатили!
И тут он вспомнил свой отряд охранявший башню в море, такую огромную, что истребитель казался детской игрушкой рядом с ней; вспомнил зеленые волны Атлантики, далеко внизу, под станцией. Он там дежурил, когда мимо пролетал корабль, — один из трех сотрудников Автоматической Оборонной Станции номер семь, принадлежавшей ООН. Двое других уже мертвы или призывают смерть, потому что сначала один идиот, а потом и другой стали пленниками странных инопланетян с голубым мехом — хианцев, появившихся накануне вечером неизвестно откуда — радар никак не среагировал на их корабль. Похожие на бабуинов, они, словно разъяренная стая, пронеслись по станции, иногда опускаясь на четвереньки — видимо, так им было удобнее, — а их победная песнь, состоящая из одной-единственной пронзительной ноты, дикого вопля, напоминала сигнал паровозного гудка. Теперь, очевидно, станция принадлежит врагу целиком. Двое из них охраняли камеру, в которой он сидел. Он вспоминал, вспоминал…
— Я позволил им заплатить мне, чтобы они поверили, не заподозрили неладное, — попытался объяснить он. — Существует разница между полезной информацией и информацией никчемной.
— Не пытайся оправдаться, предатель, ты не мог знать, что окажется им полезным, а что абсолютно лишним. А потом ты позволил им назначить себя надсмотрщиком на фабрике и провел шесть исполненных самых разнообразных удовольствий лет.
— Все это время я был тесно связан с подпольщиками, ты же знаешь, мы готовились ко Дню Освобождения.
— Я думаю, ты работал и на тех, и на других; впрочем, это не имеет значения.
— Почему?
— Ты умрешь.
— Ты собираешься меня убить?
— Я уже это сделал.
— Не понимаю…
Роско рассмеялся, а потом, услышав голос Сандры, замолчал.
— …А разве то, что он храбро сражался в День Освобождения, ничего не значит? — спросила она и встала у дорожки.
Роско выпустил кольцо дыма и отвернулся.
— Значит, ты призвал своего ангела-хранителя, надеясь, что она защитит тебя, — проговорил он наконец. — О чем это она? Ты струсил в тот день, когда началось восстание. Ты сбежал!
— Это неправда!
— В таком случае почему мне пришлось собственноручно тебя пристрелить за дезертирство с поля боя — все пули были выпущены в спину?
Кеннет прижал руку ко лбу, потер его:
— Все неправда. Меня убили враги.
— Тебя убил я, она знает. Ты это знаешь!
— Я… я не мертв…
— В данный момент кто-то, по всей вероятности, печатает свидетельство о смерти, а хирург извлекает из твоего тела главные органы, чтобы трансплантировать их какому-нибудь настоящему мужчине. Ты это прекрасно знаешь! Тебе дали наркотик, притупляющий боль и растягивающий последние секунды до бесконечности. Иллюзия, ты разговариваешь всего лишь сам с собой. Здесь не лгут! Признайся, ты — предатель и трус!
— Нет!
— Ты все перевернул с ног на голову, — сказала Сандра. — Ты — страх и ощущение вины, которое испытывает каждый человек. Он был героем революции.
— Революция потерпела поражение. Мы потеряли Землю из-за таких, как он! Ты выдаешь желаемое за действительное. Ты — его последнее прикрытие.
— Мы не проиграли! Мы победили благодаря таким, как он! И тебе это прекрасно известно.
Вдруг Кеннет гордо поднял голову. Сначала неуверенно, а потом широко улыбнулся:
— Я понял. Все люди боятся последнего мгновения жизни, им хочется судить себя и быть судимыми, они мечтают о том, чтобы выяснилось, что они чего-то стоили…
— Они стремятся оправдаться и спрятаться за спину иллюзий, — перебил его Роско, — совсем как ты. Но в самом конце им дано познать правду. Ты тоже ее увидишь.
С другого берега ручья донеслось пение трубы, к которому постепенно присоединились и другие инструменты. Где-то духовой оркестр играл марш.
Кеннет показал туда, откуда доносилась музыка:
— Три вещи. Подсознательно я знал, что у меня будет время для — возможно — трех важных вещей. Пусть меня судит тот, кто приближается!
Они пересекли ручей, перепрыгивая с камня на камень, шлепая по воде в тех местах, где было мелко. Потом взобрались на холм и взглянули вниз, на широкое шоссе. Повсюду виднелись здания, разрушенные и целые, около них толпились ликующие люди. Неожиданно на шоссе появились армии Освобождения. Ни у кого из солдат не было настоящей формы, все грязные, оборванные и уставшие, но держались прямо и маршировали четко и уверенно — вот-вот в них полетят цветы и серпантин. Вдруг они запели, все как один, их голоса слились, хотя казалось, что они поют разные песни. Национальные гимны народов, населявших Землю, превратились в единую Песнь Человека, заглушившую ликующие крики толпы.
- Предыдущая
- 44/58
- Следующая
