Венец творения - Лоскутов Александр Александрович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/73
- Следующая
Уперев острие меча в стену и тем самым безбожно попортив обои, я продолжал монотонно водить бруском по тихо поскрипывающему металлу до тех пор, пока небо за окном заметно не посветлело и пока на кухню не зашла широко зевающая Ирина. Только тогда я встал, машинально отметив, что вожделенное спокойствие так и не пришло. Внутренняя тревога всего лишь сменилась гложущей пустотой где-то под сердцем и далеким неясным раздражением.
Ирина коротко взглянула на присыпанный грязно-серой пылью пол, на обнаженный меч в моих руках, на меня самого. Едва слышно вздохнула, уже шагнув вперед. Оттолкнула в сторону холодную, безжизненную сталь. Я послушно разжал пальцы, заставив меч обиженно звякнуть о пол, и вместо мертвой рукояти сжал в ладони теплые пальцы Ирины.
Я смотрел в ее зеленые-зеленые глаза и видел в них… Любовь видел, обиду, настороженность, даже страх немного — за меня, дурака, страх. А вот льда я не видел. Не было льда в ее глазах… Это хорошо. Это правильно — никакого льда.
— Алеша, что с тобой?
— Все нормально, Ира. Поверь мне — все нормально. Просто я немного… — Я проглотил застрявший в горле ком. — Ну ты же знаешь, что мне сегодня на задание.
Она вздохнула.
— Алеша… это опасно?
— Да.
Я не стал врать. А и захотел бы, так не смог — она бы все равно поняла. Если у Ирины что и осталось от ее былых сверхспособностей, так это умение мгновенно различать правду и ложь… Хотя, может быть, в этом умении и нет ничего сверхъестественного — обычная проницательность и отточенная до бритвенной остроты интуиция. Я не знаю. И никогда не спрошу, потому что не уверен, хочу ли это знать.
В любом случае обмануть Ирину практически невозможно… Да мне и незачем врать. Нечего скрывать. Когда-то она уже смотрела мне в душу, видела все — и хорошее, и плохое. И если она до сих пор остается рядом со мной, значит, принимает таким, какой я есть. Со всеми преимуществами и недостатками.
Ирина медленно кивнула.
— Алеша, может быть, тебе стоит отказаться от этого задания? Ты же можешь. Имеешь такое право.
— Нет…
— Тебе нужен отдых. Хотя бы несколько дней, может быть — неделю. Возьми отпуск. Отдохни. Походи по улице, посиди с друзьями, потренируйся — просто в спортзале. Без всяких вылазок, экстремальных зачисток и зубовного скрежета.
— Все нормально, Ира. — Я помотал головой, чувствуя, как дрогнул мой голос. — Мне не нужен отдых. Я в норме.
— Нет, нужен. Я же вижу. Я чувствую. Алеша, ты — на грани. Еще немного, и… — Ирина выдернула руку из моей ладони и отвернулась. Плечи заметно дрогнули. — Алеша, что-то случится сегодня…
Я шагнул вперед, чуть не наступив при этом на валяющуюся под ногами дурацкую заточенную железку, и снова взял ее за руку.
— Нет, Ира. Ничего не случится. Я вернусь. Клянусь тебе именем Господа нашего: я вернусь. Ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь.
Она кивнула, не оборачиваясь.
— Знаю… Я верю тебе. Иди, Алеша. Иди и возвращайся.
— Я всегда возвращаюсь, — тупо повторил я, подбирая меч и вкладывая его в ножны. — Всегда.
Я не видел стоящую за спиной Ирину, но знал, что она сейчас смотрит на меня. Я чувствовал ее взгляд.
Так… Рубашка, джинсы, куртка. Пояс… Кармашек с освященной солью практически пуст — в следующий раз, когда явлюсь в контору, надо будет пополнить запас. А пока обойдусь обычной столовой. Это, конечно, не совсем то, что нужно, но тоже сгодится, если не забывать, что для мертвяка стандартная доза теперь должна быть втрое больше. Колышков осиновых осталось только два… Ладно, не на вампиров же я сегодня иду.
Кобура. Затянув ремень, я достал пистолет из-под подушки. Старые привычки не умирают — ложась спать, я все еще кладу под голову пистолет, хотя Ирине это пристрастие не очень-то нравится. Она говорит, что пятна оружейного масла очень трудно отстирываются.
Перевязь. Меч. Кинжал… Ничего не забыл?.. Я присел, завязывая шнурки. Ирина молча стояла рядом. Я поймал себя на том, что упорно стараюсь не поднимать взгляд, что боюсь посмотреть ей в лицо, боюсь увидеть застывшую в этих прекрасных зеленых глазах боль.
Я медленно встал. Подпрыгнул на месте, повел плечами, проверяя, не сковывает ли движения навьюченная на меня амуниция. И, собравшись с духом, поднял-таки глаза.
Я был не прав. Боли в ее глазах не было. Была обреченность. Тихая и оттого гораздо более страшная обреченность, с которой тысячелетиями жены провожали своих мужей на бой.
На бесконечно долгий миг мне стало страшно.
Зачем я это делаю?.. Ведь это не моя война. Вот уже год, как эта война — не моя. Я уже сделал все, что мог, для этого мира. Прав я тогда был или не прав — это уже не важно. Я свое дело сделал.
Я больше ничего не должен этому городу и этому миру. Я никому больше ничего не должен.
Так зачем же я снова иду туда?.. Ради недостижимой победы Света? Ради плотным кольцом обступающей город Тьмы?
Или ради себя самого?..
— Алеша…
Я замер, до хруста стиснув в ладони ни в чем не повинную дверную ручку. Я знал, что, если Ирина меня сейчас попросит… если только попросит, — я плюну на все, переломлю меч, вышвырну в окно пистолет, утоплю в речке кинжал. Я уйду из Управления. Может быть, я буду сожалеть об этом всю свою жизнь, но я это сделаю… Если она попросит.
А еще я понимал, что Ирина это тоже знает. И, не поворачиваясь, даже не видя ее лица, чувствовал, как она колеблется.
Она не попросила. Сказала только:
— Пожалуйста, Алеша… Будь осторожен.
Я вздрогнул. И мягко прикрыл за собой дверь.
Юго-западные ворота Челябинска самые мощные, надежные и хорошо защищенные из всех. И они же самые малоиспользуемые. С той стороны приходит мало караванов и еще меньше путников. А те, что все-таки ходят — преимущественно из Златоуста и Миасса, — чаще всего предпочитают заранее описать дугу и войти в город с юго-востока, по Копейскому шоссе.
Объясняется это просто: к юго-западу от периметра находятся наиболее неприятные районы старого города, густо заселенные самой опасной нечистью. Вампиры, оборотни, навьи, мертвяки — эти твари подчас совершенно открыто бродят по мертвым улицам и проспектам… Теперь к ним добавились еще и зилоты.
И люди…
Пока я шел к воротам, в голове у меня вертелась одна пренеприятнейшая мыслишка. Я гнал ее, но она упорно возвращалась, заставляя меня снова и снова перебирать в уме детали сегодняшнего сна и гадать, на что намекает его посланец. И не должен ли я…
Нет. К черту все! С такими мыслями вообще нельзя выходить за периметр. Там не прощаются ошибки и вцепившаяся в горло нечисть не приемлет объяснений и оправданий. Отвлекся, задумался, позволил какой-нибудь твари подкрасться незаметно — чья в этом вина? Я взъерошил волосы и постарался сосредоточиться на предстоящей работе. Получалось, впрочем, довольно слабо. Возможно, Ирина права, и я действительно потерял форму. Быть может, мне действительно не помешал бы отпуск.
Только сейчас уже поздно об этом думать. С полдороги не возвращаются, особенно когда идут на кладбище… Даже если забыть про кресты и могилы, кладбищем можно считать весь старый город. Могильные курганы человеческих мечтаний и надежд.
Городские ворота были закрыты наглухо. И иного трудно было ожидать. Оставить вход открытым и без присмотра хотя бы на полчаса означает запустить в город такую порцию ночных кошмаров, которая будет нам всем, аукаться еще много лет. При малейших признаках и не только признаках — даже намеках на подобное пренебрежение обязанностями — командующему сектором грозит, самое меньшее, инквизиторский подвал. И то же самое — его заместителям за то, что не доложили вовремя о сумасшествии начальника.
Волочить в подвалы было некого. На периметре все в полном порядке. Ворота заперты. На вышках несли службу бдительно вглядывающиеся в даль часовые. Вдоль стены, с интервалом в две-три минуты, не больше, ходили патрули.
Армейцы несли службу на совесть. Может быть, потому, что новый командующий челябинской дивизией все еще не бросил ненавистную простым солдатам привычку — неожиданно наезжать с инспекцией. А может быть, сыграли свою роль недавние новости из соседнего Кургана, где прямо средь бела дня за периметр прорвалась стая оборотней. По официальным сводкам, потери среди населения составили без малого шестьдесят человек… Это если не считать раненых и возможно зараженных вирусом ликантропии, которых после выявления болезни также можно будет с чистой совестью приравнять к покойникам.
- Предыдущая
- 7/73
- Следующая
