Литума в Андах - Льоса Марио Варгас - Страница 25
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
Он встал, пошарил по карманам, закурил новую сигарету. Томас и Мерседес тоже закурили. Какое-то время все молчали, затягиваясь и пуская клубы дыма. За окном раздались звуки колокола, звонили сразу в нескольких церквях, низкие тягучие удары перебивались быстрым перезвоном, по комнате перекатывалось эхо. Мерседес перекрестилась.
– Как только окажешься в Лиме, надевай форму и отправляйся к своему крестному отцу, – заговорил Искариоте. – Я его убрал, скажи, избавил от него колумбийцев. Теперь они мне обязаны по гроб жизни за эту услугу, теперь можете выставлять им счет, крестный. Он ведь связан с ними, обеспечивает им прикрытие. Так что нет худа без добра, Карреньито. Сделаешь, как я говорю, – крестный простит тебе все, что ты натворил.
– Ну и бестия этот Толстяк, прямо-таки ума палата, – восхитился Литума. – Вот это изворотливость, мать твою!
– Не знаю, не знаю, – ответил Карреньо. – Может быть, ты и прав. Может быть, мне и вправду стоит сделать так, как ты говоришь.
Мерседес с беспокойством переводила взгляд с одного на другого.
– Почему ты должен надеть форму? Что это значит?
– Толстяк здорово придумал, – принялся объяснять Томас. – Такой у него сложился план. Заставить колумбийцев поверить, что я убил Борова специально, чтобы завоевать их доверие и расположение. Искариоте мечтает работать на международную мафию и в один прекрасный день попасть в Нью-Йорк.
– Конечно, стоит, поэтому я и говорю, нет худа без добра, – самодовольно подтвердил Искариоте. – Так ты пойдешь к своему крестному и скажешь ему все что нужно, Карреньито?
– Обещаю, Толстяк. Давай не терять связь в Лиме.
– Если ты доберешься до Лимы, – ответил Искариоте. – А это еще вопрос. Не могу же я быть твоим ангелом-хранителем каждый раз, когда ты откалываешь какой-нибудь номер.
– А знаешь, мне стало интереснее слушать про Толстяка, чем про твои шашни с этой пьюранкой, – воскликнул Литума. – Расскажи мне о нем подробнее.
– Большой человек, господин капрал. И мой большой друг.
– До отъезда вам лучше не показываться на улице, не мозолить глаза публике, – посоветовал Искариоте. – Вспомни-ка, чему тебя учили, когда обряжали в форму?
– О какой форме он говорит? – снова всполошилась Мерседес.
Искариоте рассмеялся и неожиданно задал ей двусмысленный вопрос:
– Что ты вытворяла, что мой друг так врезался в тебя? В чем твой секрет?
– А в чем, правда, был ее секрет? – прервал его Литума. – Как она тебе давала?
Но Мерседес не обратила внимания на его слова и продолжала допытываться:
– Почему он говорит о форме, что это значит?
– Так ты, выходит, не сказал своей невесте, что ты полицейский? – засмеялся Искариоте. – А ты, девочка, никак дала маху. Променяла наркобарона на простого полицейского.
– А Толстяк-то был прав, Томасито, – хохотнул Литума. – Пьюранка и впрямь дала маху.
V
– Вы хотите сказать, что мы арестованы? – спросила сеньора Адриана.
Дождь лил как из ведра, крупные капли барабанили по жестяной крыше с такой силой, что ее голос едва был слышен. Она сидела на бараньей шкуре и пристально смотрела на капрала, пристроившегося на углу письменного стола. Дионисио стоял около нее с отсутствующим видом, будто происходящее его не касалось. Его веки были воспалены, глаза казались остекленевшими. Полицейский Карреньо тоже стоял, опираясь о шкаф с оружием.
– У меня нет другого выхода, поймите, – развел руками Литума.
Эти андийские грозы не доставляли ему удовольствия, он никак не мог к ним привыкнуть, каждый раз казалось, что буря разыграется еще больше и все кончится какой-нибудь ужасной катастрофой. Не доставляло ему удовольствия и держать у себя на посту арестованных – пьяного хозяина погребка и его жену-ведьму.
– Было бы лучше, если бы вы нам помогли, донья Адриана.
– За что нас арестовали? – Она не поддавалась на уговоры, но в ее голосе не было ни раздражения, ни беспокойства. – Что мы сделали?
– Вы не сказали мне правду о Деметрио Чанке, или, точнее, Медардо Льянтаке. Ведь так на самом деле звали бригадира, не правда ли? – Литума вынул радиограмму, полученную в ответ на свой запрос из Уанкайо, и помахал ею перед лицом женщины. – Почему вы мне не сказали, что он и есть тот самый представитель власти в Андамарке, который спасся от бойни, устроенной сендеристами? А ведь вы знали, по какой причине этот человек оказался здесь.
– Это знал весь Наккос, – возразила женщина. – Пришел сюда на свою голову.
– Так почему же вы мне ничего не сказали, когда я вас допрашивал в прошлый раз?
– Потому что вы меня не спросили, – ответила она так же спокойно. – Я думала, вы тоже знали.
– Нет, в том-то и дело, что не знал, – повысил голос Литума. – Но теперь, когда я знаю, я знаю также и то, что после вашей ссоры с ним у вас был самый простой способ отомстить бедняге бригадиру – сдать его террукам.
Донья Адриана широко открыла глаза, смерила его долгим взглядом, полным насмешливого сострадания, и саркастически рассмеялась:
– У меня нет никаких дел с сендеристами. Ведь нас они любят еще меньше, чем Медардо Льянтака. Нет, не они убили его.
– Тогда кто же?
– Я уже вам сказала. Такая у него судьба.
У Литумы вспыхнуло желание вытолкать их взашей – ее и ее пропойцу мужа. Впрочем, нет, она не смеялась над ним, она просто свихнулась от всей этой мерзости, однако при этом она была в курсе всего, что здесь случилось; бесспорно, она сообщница.
– По крайней мере, вы были осведомлены, что трупы этих троих гниют в заброшенной шахте, так? Ведь муж рассказал вам о них? Мне-то рассказал. Он и сам мог бы подтвердить это, не будь он пьян в стельку.
– Не помню, чтобы я говорил что-нибудь такое, – промычал, гримасничая и топая, как медведь, Дионисио. – Может, я иногда и бываю немного под мухой, но сейчас трезв как стеклышко и могу сказать совершенно точно: не помню, чтобы когда-нибудь имел честь разговаривать с вами, господин капрал.
Он засмеялся, слегка согнув в поклоне свое заколыхавшееся тело, потом снова напустил на себя невозмутимый вид и стал рассматривать находившиеся в комнате вещи. Карреньо сел на скамью позади доньи Адрианы и тоже вступил в разговор:
– Все в Наккосе указывают на вас. – Но донья Адриана даже не обернулась в его сторону. – Говорят, все, что случилось с ними, ваших рук дело.
– А что случилось с ними? – Женщина презрительно усмехнулась.
– Вот именно это я и хотел бы узнать от вас, донья Адриана, – сказал Литума. – Забудьте дьяволов, злых духов, белую и черную магию, забудьте все эти сказки, которые вы рассказываете пеонам. Скажите просто и ясно, что произошло с этими тремя? Почему в поселке шепчут, что вы и ваш муж виновны в том, что здесь произошло?
Женщина снова рассмеялась, невесело, даже презрительно. Сидя на шкуре в своих мешковатых одеяниях, она смахивала на какой-то бесформенный куль, но вместе с тем в ее облике было что-то грозное, зловещее. Она совсем не казалась испуганной. Она так уверена в своей силе, подумал Литума, что может позволить себе роскошь посочувствовать ему и его помощнику, глядя, как они тыркаются вслепую. А что до трактирщика, то большего нахала и вообразить трудно. Он, видите ли, не помнит, что хотел продать свой секрет, и теперь нагло отрицает, что в разговоре у заброшенной шахты прозрачно намекнул, что пропавшие находятся на ее дне. После той встречи и до получения радиограммы из Уанкайо Литума и Томасито отбросили версию о терруках. Но теперь они снова засомневались. За этим Медардо Льянтаком из Андамарки, жившим здесь под чужим именем, конечно же, охотились терруки, тут нет сомнений. Или, может быть… А впрочем, так или иначе, все в поселке указывают пальцами на эту парочку, как сказал Томасито. Мало-помалу им удалось вытянуть кое-что у одного пеона, потом у другого и, связав воедино все недомолвки и намеки, прийти к выводу: хозяин погребка и его жена замешаны в этой истории и уж во всяком случае знают всю подноготную.
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
