Назад к Мафусаилу - Сухарев Сергей Леонидович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/89
• Следующая

Прошло еще десять лет. Неодарвинизм в политике вызвал в Европе катастрофу столь ужасающей силы и размаха столь непредсказуемого, что сейчас, в 1920 году, когда я пишу эти строки, все еще далеко до уверенности, сможет ли наша цивилизация оправиться после нее. Обстоятельства этой катастрофы, мальчишеская, вскормленная кинематографом романтика, позволившая выдать ее за крестовый поход народов, и в особенности невежество западноевропейских победителей и ошибки, допущенные ими как раз тогда, когда пора насилия миновала и наступило время переустройства, — все это, вместе взятое, прочно утвердило в моем сознании сомнение, выросшее за сорок лет общественной деятельности в качестве социалиста. Сомнение в том, способно ли в своем нынешнем виде животное, именуемое человеком, разрешить социальные проблемы, порожденные конгломерацией человекоподобных, или цивилизацией, как они сами ее именуют.

Согласно другому сделанному мной наблюдению, добросердечные, лишенные честолюбия люди склонны к малодушию и трусости, если у них нет религии. Ими владеют и помыкают не только алчные, подчас физически и духовно неполноценные человеческие существа, готовые на все ради сигар, шампанского, автомобилей и еще более ребяческого и эгоистического расточительства, но также и способные, трезвые администраторы, которым остается одно: владеть и помыкать ими. При таком положении дел понятия правительства и эксплуатации стали синонимичными, и в итоге миром правят недоумки, разбойники и проходимцы. Тех, кто отказывается быть с ними заодно, преследуют, а то и казнят, если они причиняют слишком много хлопот. Если им недостает умения извлекать выгоду из своих способностей, их ждет нищета. В настоящее время половина Европы положила на обе лопатки другую половину и всеми силами старается забить ее до смерти, в чем, может быть, и преуспеет: такая процедура логически соответствует положениям неодарвинизма. А добросердечное большинство либо взирает на происходящее в беспомощном ужасе, либо позволяет газетам своих правителей убеждать себя в том что такое битье является не только разумным коммерческим предприятием, но и актом божественной справедливости, ревностными орудиями коей эти правители выступают.

Но если человек в самом деле неспособен к достойному устройству большого цивилизованного сообщества, или даже простого поселения, или первобытного племени, то будет ли для него прок в какой бы то ни было религии? Религия может пробудить в нем жажду праведности, но наделит ли она его практической способностью к удовлетворению этой потребности? Благие намерения не несут с собой ни грана науки о политике — науки достаточно серьезной и сложной. Самыми преданными и неустанными, самыми способными и бескорыстными из тех, кто постигает эту науку у нас в Англии, являются, насколько мне известно, мои друзья Сидней и Беатриса Уэбб^{21}. Им потребовалось сорок лет предварительной работы, на протяжении которых они опубликовали несколько трудов, сопоставимых по своему значению только с «Богатством народов» Адама Смита^{22}, для того, чтобы сформулировать политические установления, соответствующие нынешним нуждам. Если это и есть мера того, чего возможно достичь в течение всей жизни силой редкостного таланта, острой природной наблюдательности и при исключительных возможностях, обусловленных свободой от необходимости добывать себе хлеб насущный, то чего следует ожидать от парламентского деятеля, кому наука о политике столь же чужда и тягостна, как и дифференциальное исчисление, и для кого столь элементарный, но жизненно важный вопрос, как закон экономической ренты, представляет собой pons asinorum[1], к которому он и близко не подойдет, не то что преодолеет? А чего же можно ожидать тогда от рядового избирателя, чаще всего настолько поглощенного поисками средств к существованию, что он засыпает, не просидев за книгой и пяти минут?

Обычно отвечают, что образование необходимо для наших хозяев — следственно, для нас самих. Мы должны обучать науке гражданственности и политики в школе. Но должны ли? Ничуть, ибо совершенно очевидно, что в школе мы как раз не должны обучать политической и гражданственной науке. Школьный наставник, сделавший такую попытку, в лучшем случае вскоре окажется на улице одиноким и без гроша в кармане, а то и на скамье подсудимых, где ему придется отвечать на напыщенное обвинение в подстрекательстве к бунту против властей. В наших школах преподают феодальную мораль, извращенную духом коммерции, и превозносят ратного завоевателя, барона-грабителя и ловкого торгаша в качестве образцов добродетели и преуспеяния. Тщетно провидцы, уяснившие суть этого жульничества, исповедуют и проповедуют лучшее евангелие: немногие новообращенные обречены на скорый конец, а новые поколения школа насильно тащит к морали пятнадцатого столетия — и те, кто защищает образ мыслей Генриха VII^{23}, относят себя к либералам, а те, кто противопоставляет им образ мыслей Ричарда III^{24}, мнят себя истинными джентльменами. В итоге от образованного человека вреда еще больше, чем от необразованного; по существу, только беспомощность и лицемерие образовательной системы в наших школах (куда родители, будь на то их воля, не отправляли бы детей вообще, если бы школа не являлась тюрьмой, ограждающей взрослых от излишнего беспокойства со стороны несовершеннолетних) спасают нас от крушения на рифах ложной доктрины, заставляя медленно скользить по течению простого невежества. Итак, школа — не выход.

По правде говоря, никто не спасет человечество извне — ни школьный наставник, ни любой другой: они могут только искалечить и поработить его. Если умыть кошку, она, многие говорят, никогда больше не станет умываться сама. Так это или не так, несомненно одно: человек никогда не научится тому, чему его учат, а от излеченного вашим усердием недуга сам он в следующий раз не в силах будет избавиться. Поэтому, если хотите видеть кошку чистой, окатите ее из помойного ведра — и она тотчас приложит все старания, чтобы слизать с себя грязь языком, и в конце концов станет чище прежнего. Сходным образом, когда врачи, знакомые с современными методами лечения (примерно 0,00005 процента из тех, кто практикует официально, и 20 процентов из числа незарегистрированных), хотят избавить вас от заболевания или неприятного симптома, они прививают вам именно это заболевание или прописывают снадобье, вызывающее как раз данный симптом; это провоцирует ваш организм на сопротивление болезни — точно так же, как грязь побуждает кошку наводить чистоту.

Человек с проницательным умом спросит меня, почему же в таком случае наше лживое образование не побуждает наших ученых искать истину. Я отвечу: да, так иногда бывает. Вольтер^{25} был учеником иезуитов; Сэмюэл Батлер^{26} учился у безнадежно консервативного и несведущего сельского пастора. Но Вольтер был Вольтером, а Батлер Батлером: их на редкость могучий интеллект мог нейтрализовать дозу яда, парализующую интеллект заурядный. Врачебная прививка или гомеопатическое средство содержат крайне ничтожную дозу яда: при больших дозах активный вирус победит сопротивление организма и окажет свое прямое действие. Порции фальшивых доктрин, которыми нас пичкают в школах и университетах, настолько велики, что подавляют сопротивляемость, которую вызвала бы малая доза яда. Обычный студент безнадежно развращен и при малейшей возможности постарается отправить в изгнание непокорных гениев: Байрону и Шелли пришлось бежать в Италию^{27}, в то время как Каслрей^{28} и Элдон^{29} заправляли делами отечества; Руссо^{30} травили, вынуждая кочевать из одной страны в другую, Карл Маркс изгнанником впроголодь ютился в Сохо^{31}, статьи Раскина^{32} возвращались всеми редакциями (он был слишком богат для иного вида преследований). И все это тогда, как всеми забытые ничтожества правили страной, посылали в тюрьмы и на виселицу повинных в богохульстве и подстрекательстве к мятежу (под каковыми подразумевалась честно высказанная правда о церкви и государстве). Эти правители усердно способствовали разрастанию общественных недугов и пороков, пока они не прорывались наружу в виде гигантских гнойников, которые приходилось вскрывать тысячами штыков. Таков результат аллопатического образования. Гомеопатическое образование еще не было испробовано в официальном порядке — уж очень затруднительно было бы это предприятие. Школьные наставники, подстрекающие воспитанников к микроскопическим грешкам в надежде услышать, как те воскликнут: «Изыди от меня, сатана!»^{33} — или с притворной невинностью преподносящие им небылицы вместо исторически достоверных фактов с целью вызвать в ответ споры и негодующие возражения, безусловно, причинили бы меньше вреда, чем наши нынешние аллопаты, но, увы, у гомеопатического образования вовсе нет никаких сторонников. Аллопатия создала опасную иллюзию, будто способствует не помрачению, а просветлению разума. Тем не менее, в то время как большинство поддается гипнотическому влиянию среды, немногие оказывают ей решительное сопротивление, вот почему честные и достойные люди вырастают в воровских трущобах, а скептики и реалисты — в сельских приходах.

• Предыдущая
• 2/89
• Следующая